Дьявольское наваждение - Картленд Барбара - Страница 20

Он понимал, что Джиованна ожидала услышать от него совсем не это. Ее лицо засияло, а пальчики сжали его руку.

– Ты веришь мне? – спросил герцог. – Клянусь Господом всемогущим, это правда.

– Я тебе верю, – многозначительно ответила Джиованна, – но… но во всем случившемся виноваты мои проклятые деньги! О, почему крестная не оставила их кому-нибудь еще! – от всего сердца воскликнула она.

Герцог тихо произнес:

– Я знал, что ты так скажешь. Но прошу тебя, дорогая моя, вспомни о том, что значат эти деньги для твоих и для моих людей – ведь нашим подданным так нужна помощь!

– Ты обещаешь, что прежде всего позаботишься о них? – спросила Джиованна.

Герцог улыбнулся.

– Я боюсь лишь того, что графиня Далбет больше интересуется новыми туалетами, а не протекающими крышами, а Лондон предпочтет унылому замку!

– Как ты мог подумать… – начала Джиованна, но тут же догадалась, что герцог дразнит ее.

– Еще когда я жила в Неаполе, я очень волновалась за свой клан, – вспоминала она. – Мне никто ничего не говорил, но я знала, что мачеха тратит все папенькины деньги на себя и ничего не оставляет ни хуторянам, ни беднякам.

– Как мог твои отец жениться на такой женщине? – недоумевал герцог.

– Это она вышла за него! – ответила Джиованна.

Герцог вспомнил, что уже слышал нечто подобное от сэра Иэна Мак-Кэрона, и попросил:

– Расскажи наконец, что же случилось?

– Папенька поехал в Эдинбург на прием, который устроили друзья в благодарность за обед у него в замке. Я была рада, что он едет, потому что он был очень несчастен после… после смерти маменьки… вместе с ней он потерял интерес к жизни.

Джиованна всхлипнула, и герцог понял, как тяжело ей приходилось в то время.

– Он отсутствовал дольше, чем я ожидала, – продолжу жала девушка, – а когда он вернулся… он вернулся с НЕЙ!

– Они уже были женаты?

– Они сказали мне, что поженились без огласки… хотя папенька никогда не мог вспомнить, как это произошло.

Потрясенный герцог воззрился на Джиованну.

– Это он так говорил?

– Потом я догадалась: мачеха опоила его, подсыпала в вино что-то, и он сделал все, как она хотела… а потом обо всем позабыл.

– Почему ты так решила? – спросил удивленный ее тоном герцог.

– Потому что потом, когда они вернулись… она всегда поступала так, если хотела добиться чего-нибудь от папеньки.

– А дальше?

– С момента их возвращения папенька начал пить гораздо больше, чем прежде. До этого он иногда выпивал стаканчик виски… но тут стал требовать все больше кларета и портвейна… и шампанского, оно очень понравилось мачехе…

– Ты говорила с ним об этом?

– Конечно! Я говорила: «Прошу вас, папенька, не пейте так много. Вы же знаете, что будь маменька с нами, она бы очень расстроилась. Мне так горько видеть вас нетрезвым!»

– А он?

– В первый раз он сказал: «Ты права, дорогая, я веду себя глупо. Обещаю, что буду пить меньше».

– И он выполнил обещание?

– Он пытался… я знаю, что пытался! – воскликнула Джиованна. – Но мачеха рассердилась на меня.

– Что она сказала?

– Чтобы я не совала нос не в свое дело. Она, видите ли, сама может присмотреть за моим отцом и лучше знает, что для него хорошо, а что плохо.

– И он продолжал пить.

– Он старался не пить при мне, но я знала, чтоб выманить деньги, мачеха приносила ему стакан кларета или портвейна и говорила: «Я кое-что принесла тебе, дорогой Кейт.

Давай выпьем за наше счастье».

Джиованна замолчала, и герцог спросил:

– Что же было потом?

– Когда это случилось во второй или в третий раз, я поняла, что мачеха добавляла в вино какое-то сильнодействующее средство, выпив которое, папенька почти терял сознание и казался абсолютно пьяным.

Губы герцога сжались в тонкую ниточку. Он спросил:

– Ты обвиняешь в этом мачеху?

– Я много в чем могу ее обвинить, – ответила Джиованна. – Но самое главное – она тратила деньги. После матушкиной смерти я помогала папеньке вести счета и знала, что до того, как папенька женился во второй раз, мы экономили на всем ради наших людей, многие из них были на грани голодной смерти.

Она глубоко вздохнула, словно вновь переживая всю горечь тех лет, и продолжала:

– В суровые зимы этим людям почти нечего есть. Мне так их жаль! А папенька и маменька всегда помогали тем, кто бедствует.

– Разумеется, – пробормотал герцог. Он понимал, что забота о подданной – обязанность любого предводителя клана.

– Но когда они, как обычно, пришли к нам в замок за помощью, мачеха прогнала их прочь, сказав, что папенька слишком болен и не может выслушивать их жалобы.

Девушка снова вздохнула.

– Я понимала, что она поступает отвратительно, и будь папенька в себе, он ни за что не позволил бы так унижать своих людей.

– Но что же делала ты?

– Я отдавала им все деньги, какие могла, и поговорила с одним из старейшин, чтобы тот обеспечил маленьких детей молоком – это всегда было самым важным для папеньки.

Джиованна в смущении отвела глаза.

– Самое ужасное, что мачеха продолжала покупать новые портьеры, ковры и дорогие украшения. Она украшала дом… а люди голодали!

Не в силах более вспоминать те ужасы, Джиованна умолкла и разразилась слезами.

Герцог обнял ее за плечи.

– Если это так расстраивает тебя, дорогая, мы можем продолжить разговор в другой раз.

Он вытер девушке слезы. Джиованна сказала:

– Нет, я хочу договорить. Я хочу, чтобы ты знал.

Как хорошо, что можно поговорить с тобой… я думала, меня никто никогда не поймет… и я умру вместе со своими тайнами.

– Твои тайны теперь стали моими, а мои – твоими, – успокаивал ее герцог, – но историю ты доскажешь мне в следующий раз.

– Нет, сейчас! – почти сердито возразила Джиованна.

Герцог поцеловал ее в лоб и вновь опустился в кресло, не выпуская руки девушки. Тут ему в голову пришла идея.

– Ты такая худенькая, что в кресле хватит места для нас обоих. Если уж ты хочешь рассказывать дальше, давай я обниму тебя.

Он оказался прав – они удобно устроились в одном кресле, и там еще осталось немного свободного пространства. Удовлетворенно вздохнув, Джиованна опустила голову на плечо герцогу. Он улыбнулся:

– Вот, так будет гораздо проще и приятнее – мне очень нравится прижимать тебя к сердцу.

– Мне… мне тоже так нравится, – прошептала Джиованна.

Она посмотрела на него, и герцог захотел поцеловать прекрасную девушку, но понял, что тогда она не доскажет самое важное. Поэтому он попросил:

– Ну, теперь рассказывай дальше.

– Вскоре после того, как я поругалась с мачехой… я сказала ей, что наши подданные голодают, а она тратит больше, чем мы можем себе позволить… а потом мачеха показала мне, как она ненавидит меня. – Девушка вздрогнула. – Я буквально ощущала исходящую от нее ненависть.

– Так оно и было! – заметил герцог, вспомнив, чем все кончилось.

– Что бы я ни делала, что бы ни говорила – все было не так, – сказала Джиованна. – Наконец мачеха предложила папеньке отослать меня прочь.

– А он понял причину?

– Он сказал: «Твоя мачеха думает на некоторое время отправить тебя в пансион». Я испугалась только, что школу будет выбирать она.

– Поэтому ты поехала к бабушке.

– Она прислала мне письмо, в котором спрашивала, как я живу. Когда я показала письмо папеньке, он спросил:

«Почему бы тебе не съездить в Неаполь? Думаю, там тебе будет лучше».

– Ты удивилась?

– Сначала – да. Мне никогда и в голову не приходило, что я могу оставить Шотландию. Но потом я посмотрела на папеньку и убедилась, что он совсем плох. – Джиованна вздохнула. – Мы говорили с ним рано утром, пока мачеха не проснулась. Накануне он слишком много выпил, и я поняла, что, если мачеха узнает о том, как мы до сих пор любим друг друга, она принесет папеньке еще стакан своей отравы. Тогда он совсем опьянеет, и поговорить нам уже не удастся.

Джиованна помолчала, потом, всхлипывая, заговорила снова: