Доллары для герцога - Картленд Барбара - Страница 14

— Боюсь, миссис Вандевилт хочет, чтобы про вашу свадьбу написали во всех американских газетах, — смиренно заметила леди Эдит. — Но я почти уверена, что в Англии не появится ни одной подобной статьи.

Герцог смотрел на нее, онемев от ярости, а когда к нему вернулся дар речи, сказал:

— Меня тошнит от всего этого! Я настоял на том, чтобы свадьба состоялась в Англии, желая избежать этой безвкусицы, которую нахожу унизительной не только для себя, но и для всей нашей семьи.

— Полностью с тобой согласна, — ответила леди Эдит, — и могу лишь добавить, что действительно сожалею об этом. Клянусь тебе, я не знала, что миссис Вандевилт привезет с собой репортеров.

Герцог издал нечленораздельный звук и опрометью выбежал из комнаты.

Леди Эдит бросила тревожный взгляд в окно на людей, работающих на лужайке.

У нее были все основания для тревоги.

Когда жених и невеста закончили принимать поздравления от длинной вереницы гостей, берущей начало в холле и заканчивающейся в саду, наступил кульминационный момент этого столь ужасного для герцога дня.

Так как погода была прекрасная, а гостей оказалось больше, чем ожидалось, леди Эдит в последний момент отдала распоряжение перенести свадебный торт, вернее свадебные торты, из столовой в сад.

Это событие само по себе вызвало у герцога приступ раздражения, но, когда он увидел торт, привезенный миссис Вандевилт из Нью-Йорка, леди Эдит с трудом удержала его от попытки выкинуть это произведение кулинарного искусства на помойку.

Повара замка день и ночь трудились над традиционным тортом, бывшим неизменным украшением свадьбы любого из членов семьи.

Он состоял из трех ярусов, был приготовлен по старинному рецепту, а на глазури красовался фамильный герб Оттербернов — меч в поднятой руке.

Тот же символ, прекрасно исполненный из сахара, венчал верхний ярус торта.

Когда повара показали герцогу торт, он искренне поздравил их с удачей, добавив, что ему будет очень жаль есть такое произведение искусства.

— Поверьте, на вкус он ничуть не хуже, чем на вид, мастер Сэлдон, я хотел сказать, ваша светлость, — произнес старший из поваров, который прослужил в замке более сорока лет.

Герцог улыбнулся и ответил, что с нетерпением ждет того момента, когда сам сможет попробовать кусочек.

И вот, войдя в сад, чтобы, согласно обычаю, разрезать торт фамильным мечом, герцог и его невеста рядом с тортом, испеченным в замке, увидели еще один, который выглядел настолько вульгарно, что первым побуждением герцога было его уничтожить.

Но вместо этого пришлось резать оба торта, и герцога отнюдь не радовал тот факт, что американский торт вызвал среди гостей особый ажиотаж.

Ведь он состоял не из трех, а из семи ярусов, причем нижний не уступал по размеру тележному колесу.

Естественно, его оформление, состоящее из подков «на счастье», пучков вереска и несметного числа серебряных колокольчиков, было лишено всякого намека на изящество. Венчали этот торт две куклы: одна изображала герцога в бриллиантах, другая — его же, только в военной форме.

Когда торты были разрезаны и розданы гостям, специалист по тостам, конечно же тоже привезенный миссис Вандевилт, призвал всех к тишине.

С гнусавым американским акцентом он пригласил присутствующих выпить за здоровье жениха и невесты.

Все послушно подняли бокалы — ив это мгновение раздался громкий взрыв, от которого задрожали стекла. Беседка из роз, стоявшая посреди поляны, раскрылась, и высоко в небо взвилась огромная птица, взорвавшись над головами гостей тысячами алых роз.

Испуганные возгласы быстро перешли в презрительный ропот по поводу этой безвкусной выходки, несомненно рассчитанной только на представителей прессы.

От герцога не укрылось оживление на лицах фотографов, державших камеры наготове, и репортеров, раскрывших блокноты. Он подумал, что, несмотря на уверения леди Эдит, свадьба станет достоянием не только американских, но и английских газет.

Лишь привычка к самоконтролю и железная воля помогли герцогу сохранить хладнокровие и не высказать вслух того, что он думает об этой вульгарной выдумке.

Только когда новобрачные покинули замок в открытом экипаже, уносимом лошадьми, украшенными венками из роз, герцог с облегчением почувствовал, что выплыл из водоворота ужаса и унижения, который отныне не сможет забыть никогда в жизни.

Но тем не менее его испытания еще не кончились: дорога к станции проходила через деревеньку, которая считалась частью поместья, и здесь им пришлось въехать под арку, украшенную лентами, цветами и флажками.

Коляска остановилась; старейший житель деревни поздравил герцога, а маленькая девочка преподнесла Магнолии букет, с которым рассталась с большой неохотой.

У станции герцог с тревогой заметил толпу, явно ждущую их; как он и боялся, украшений различного рода и тут было более чем достаточно.

— Будем надеяться, что это последний прием, который нам придется выдержать, — резко бросил он и неожиданно понял, что впервые после отъезда из замка заговорил со своей женой.

На самом деле он даже ни разу не взглянул на нее: ни когда шел с нею к алтарю, ни когда вел ее из церкви в замок.

Церковь находилась так близко, что нелепо было бы в такой чудесный день ехать в коляске, и герцог, взяв Магнолию под руку, быстро пошел по гравиевой дорожке, покрытой ради торжественного случая красным ковром.

Он не сразу сообразил, что его невесте трудно поспевать за ним из-за нелепого длинного шлейфа, который поддерживали три маленьких пажа, облаченные в белые атласные костюмы времен Людовика XIV.

Шлейф явно был для них слишком тяжел, и детишкам помогали их матери.

Узнав в них своих дальних родственниц, герцог предположил, что затею с пажами придумала Эдит, но дурацкий шлейф был, несомненно, американского происхождения, и герцог возненавидел его так же, как и все остальное, превратившее скромное венчание, задуманное им, в нечто прямо противоположное.

Например — тоже, как он полагал, по настоянию миссис Вандевилт, — их венчал епископ, которому помогали еще четыре священника, а хоры были переполнены певчими, которых зачем-то привезли из Лондона, хотя в приходе и без того был весьма недурной хор.

И даже их ангельское пение не могло заставить герцога забыть, что, несмотря на все его старания, венчание превратилось в малопристойное зрелище.

Огромные сооружения из лилий украшали алтарь, а над каждым сиденьем большим белым бантом был прикреплен букет.

Когда экипаж подъехал к станции, герцог уже не удивился, что маленькая платформа покрыта красным ковром, рядом со входом стоят огромные вазы с лилиями, а из кустов выглядывают американские фотографы и репортеры.

Они налетели на новобрачных, словно пчелиный рой, и засыпали их вопросами. Герцог слышал, как его жена пыталась отвечать на, как ему казалось, наиболее дерзкие слегка испуганным голосом.

К счастью, их уже ждал частный поезд, доставивший Вандевилтов из Лондона; герцог с трудом протащил Магнолию сквозь толпу фотографов и влетел в вагон, приказав проводникам никого не впускать.

Двери закрылись, но камеры лезли в окна, и герцог указал своей новоиспеченной супруге на самый дальний конец вагона.

— Предлагаю, — сказал он, — устроиться там и повернуться к окнам спиной. В этом случае газетчики будут бессильны.

Магнолия, не ответив, повиновалась. Наконец, к несказанному облегчению герцога, поезд тронулся и под приветственные возгласы провожавших медленно покатил мимо машущих руками людей.

В этот момент самообладание, хранимое герцогом весь день, внезапно покинуло его, и он воскликнул:

— Никогда не думал, что мне придется принимать участие в столь омерзительном и вульгарном спектакле!

Сказав это, он встал и вышел в коридор, надеясь отыскать место, где сможет остаться один.

Его настроение не улучшилось от того, что поезд оказался больше, чем он ожидал, и в вагоне ехали еще несколько фотографов и журналистов.