Запекшаяся кровь. Этап третий. Остаться в живых - Март Михаил - Страница 5

— Понимаю. Все я понимаю. Я всю жизнь только и делаю, что все понимаю. Как собака. И тоже сказать ничего не могу. О чем они думали? Дали людям паек — одни консервы фронтовых времен. А они подумали, как я открою эти банки? И где вода?

— Нож в каком-нибудь купе найдется. Почему тебя вода так волнует? На любой станции есть вода.

— Мечтатель. Если нас погонят и мы, как ты говоришь, «полетим стрелой», остановок не будет. Когда нас выстроили на платформе перед посадкой, я видела, что загружали в девятый вагон, где находится ресторан. Пайки загрузили, а воду не привезли. И еще, Андрюша. Ты помнишь, сколько народу ехало с нами в ту сторону? Вагон был полон, а на свои места вернулась половина, в лучшем случае.

— Кто-то мог изъявить желание остаться на стройке.

— Ну да. Очень им нужен художник с дочерью из соседнего купе. Ах, какой специалист-строитель. А куда делись военные? Майор с женой занимали купе, соседнее — капитан, тот, что жену на платформе не дождался. И женщины нет с детьми. Они ехали в деревню на каникулы. Погуляли детки, воздухом подышали, парного молочка попили…

— Может, их посадили на более ранний поезд, наш ушел из Камска одним из последних. Были первыми, оказались в хвосте. Тем, кто торопился, могли пойти навстречу.

— Один ты никуда не торопишься.

Ближе к вечеру Ирина Николаевна отправилась к проводнику.

— Скажите, любезный, а мы можем попросить чаю?

— Вы из двенадцатого купе?

— Совершенно верно. У нас двое детей.

— Вы возвращаетесь в Хабаровск и можете пойти в ресторан. У меня чай только для тех пассажиров, которым ехать не дольше суток. Сейчас я вам отдам ваши билеты, и вы их предъявите подавальщице.

— И часто мы можем посещать ресторан?

— В завтрак и ужин. Обед сухим пайком. Возьмите ваши билеты.

Пожилой проводник был очень строг, Ирина понимала — конфликтовать не надо, здесь он главный, споры ни к чему не приведут. И все же спросила:

— Проблема с водой?

— Решаемая. Водой нас обеспечат в ближайшем городе. Идите, гражданочка, и не нервничайте. Государство заботится о своем народе.

Об этом она слышала с детства, но когда с ее санитарного поезда стали снимать легко раненных, чтобы отправить в бой, Ирина усомнилась в трогательной заботе о народе.

Возможность поесть в ресторане обрадовала ребят и мужа. Они мечтали о борще и мясе, но никакого борща в меню не оказалось. Давали гречневую кашу с тушенкой, два куска черного хлеба, стакан чая и свежие огурцы. Когда подошла очередь, за один столик пригласили семью Тарасовых и молодую парочку, хотя мест было всего четыре.

— Дети могут сесть к нам на колени. Все усядемся, — поспешил сказать Андрей Александрович, не дав возможности жене вступить в очередной конфликт.

Уселись и тут же съели все, что подали. В ожидании чая разговорились. Молодого человека звали Семен, он был востоковедом, а его девушку — Таней.

— Ваше путешествие тоже сорвалось? — спросила Ирина. — Вы из Хабаровска?

— Оно не сорвалось, — сказала Таня, — в Хабаровск мы не вернемся. Мы беглецы, сойдем на первой же станции и будем ждать поезда на запад. У нас нет обратного пути.

— Танюша, не преувеличивай, — смутился молодой человек.

— Какая интригующая история! — воскликнула Ирина, не умевшая сдерживать присущие ей любопытство и разговорчивость. — Такая красивая пара и бегство. Я догадалась. Так чьи родители оказались монстрами?

— Мои, — вздохнула Таня. — Сема из Ленинграда, он ученый, работал в Хабаровске с японскими архивами. А я родилась и жила всю жизнь в Хабаровске. Мой отец партийный работник, а мама журналист. Командировка Семы кончилась, ему надо возвращаться в Ленинград, а меня не отпускали. Это же эгоизм! Я должна растить брата и ухаживать за бабушкой, потому что мои родители очень заняты. А я хочу воспитывать собственных детей. Одним словом, я сбежала. Из Красноярска отправила телеграмму, чтобы не беспокоились.

— Большую ошибку сделала, Танюша, — сказала Ирина. — Если бы твой отец захотел, смог бы тебя ссадить с поезда. Телеграмма из Красноярска до Хабаровска идет два часа, легко высчитать, какой поезд останавливался в Красноярске.

— Я об этом не подумала. Папа у меня всемогущий, первый секретарь обкома партии.

Ирина нахмурила брови.

— Постой, постой, так ты дочка Бугримова Виктора Тимофеевича?

— Да. К сожалению. Папа и мысли не допускал, что его дочь может уехать. Для меня уже разложили мягкую дорожку-и институт выбрали, и мужа. Дудки! Со мной этот фокус не пройдет.

— Характером ты, конечно, в папу пошла, Танюша, — мягко улыбаясь, продолжала Ирина. — Молодец! А где вы живете в Ленинграде, Семен? Я часто бываю в вашем чудном городе. Мы с удовольствием заглянем к вам в гости при случае. Вы очень милая пара.

— Милости просим. Я живу в центре. Мойка, двадцать один, третий этаж, квартира двенадцать. Легко запомнить. Двадцать один и двадцать один наоборот, то есть двенадцать.

— Непременно заглянем.

— А вы умеете читать иероглифы? — спросил маленький Коля у Семена.

— Умею. Я их читаю чаще, чем наши газеты.

— Настена, дай мне пузырек, — дернул Коля сестренку за руку.

— Не дам. Ты обещал, что я сама подарю вазочку маме, — воспротивилась девочка.

— Вот сейчас и подаришь. Но мы же должны знать, что на ней написано.

Девочка достала из кармана изящную белую вазочку, похожую на колбочку. На белой эмали красной краской были написаны какие-то иероглифы, горлышко закрыто пробкой и залито красным сургучом.

— Какая прелесть, — восхитилась Ирина. — Сюда войдет букетик ландышей. Где вы ее взяли?

— Нашли в кустах возле станции, когда собирали грибы. Кто-то ее обронил.

— Чудо, что она не разбилась.

— Чудо, как она попала в Судженск, — сказал Семен, рассматривая миниатюрный кувшинчик. — Здесь написано: «Смерть врагам императора!» В таких сосудах японские офицеры носили саке, японское вино. Странно, что она не фарфоровая, а обычная, керамическая. Я видел только фарфоровые. Но как она могла попасть га тысячи километров от океана?

— Военный трофей, — предположил Андрей.

— Без единой царапины? Это же глина и обычная эмаль. Спустя пять лет после войны и такая сохранность?

— А что в ней? — спросил Коля.

— Иероглиф, стоящий на сургуче, мне не знаком. Очевидно, это чье-то имя или неизвестное мне название.

— Давайте посмотрим, что внутри, — предложила Ирина. Семен выдернул пробку и вытряхнул на стол кучку мелких

серых пылинок с хвостиками. Ветер из окна подхватил их, и они разлетелись по вагону-ресторану.

— Похоже на семена цветов, — сказал Семен, — но они вряд ли пригодны к посеву, пересохли со временем.

Он вернул кувшинчик мальчику.

— Зато вазочка очень красивая, — сказала Настена и убрала ее в кармашек.

— Конечно красивая, — согласилась мать, погладив дочь по голове. — Ты будешь ставить в нее цветочки.

Возвращаясь в свое купе, Андрей спросил жену:

— Когда это ты была в Ленинграде? Что-то я не припоминаю.

— Не была и не собираюсь. Но моему мужу нужна работа, а секретарь обкома партии может ему предоставить любую работу на выбор.

— Не вижу связи.

— Потому что близорук, хотя и не носишь очков. Бугримов дает тебе работу, а я ему адрес, где скрывается дочь.

Андрей побледнел и остановился.