В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина - Март Михаил - Страница 6

— Дальше идти опасно, товарищ полковник, — крикнул в спину Челданову старлей.

— Это лошадям опасно. Человек — зверь выносливый, все выдержит. Или ты еще службы не понял, Масоха? Приказы не обсуждаются, а выполняются. Вперед!

Накаркал. Природа преподнесла новое испытание. Дождь превратился в град, налетел шквалистый ветер ураганной силы, пурга смешала землю с небом. Видимость свелась к нулю. Предусмотрительный полковник достал из вещмешка веревку и привязал один конец к дереву. Все всё поняли. Разговаривать было бессмысленно, вьюга заглушала голоса, пальцев на вытянутой руке не видно. Челданов скрылся в белой каше, двое остальных ждали. Веревка натянулась. Значит, командир опоясал веревкой следующее дерево. Старлей пошел вверх по натянутой струне. Вскоре веревка дернулась. Сержант отвязал конец и, скользя по свежему снежному насту, потянулся следом, сматывая веревку на руку. Ветер не утихал, гоняя по земле колючий жалящий снег. Промокшая одежда старлея превратилась в корку и хрустела на изломах. Но он шел в центре связки, ему было легче, чем первому, прокладывающему путь, и последнему, болтающемуся на свободном отвязанном конце: веревку передвигали вперед по мере ее высвобождения.

Старлей завидовал полковнику. Челданов старше его вдвое, а выносливее в десять раз. На чужом горбу не катался, делал все сам, любую работу, невзирая на трудности, но и с других требовал того же. Такому в жилетку не поплачешься и сочувствий не дождешься. Старый пень! Упрямый ирод! И все же Масоха осознавал правоту командира. Здесь не Ленинград, где можно дождичек в подворотне переждать и, завидев солнышко, дальше пойти, перескакивая лужи. Здесь погоды не ждут ни в море, ни на суше. Утешай себя тем, что пока хуже не стало. Он, сжав зубы, продолжил карабкаться вверх. Что такое пять-семь километров? Пустяк. За час пройти можно с песнями и свистом. А сейчас каждый метр с боем давался. Приказ получен — выполняй. Понятие существовало у всех одно: и у воров, и у начальства, и у контриков. По-другому здесь не живут. Шаг в сторону — расстрел.

Одеревенелые, промерзшие насквозь, с белой наледью на одежде, они добрались до лагерных ворот вовремя. Честь им и хвала. Застигни ночь в пути, не скоро бы нашли их закоченелые трупы под наметенными сугробами.

Караульное помещение содрогнулось от выкрика дежурного: «Смирно!» Вызвали начальника лагеря.

Лейтенант, которому по возрасту пора ходить в генералах, хриплым голосом, изрыгая чесночный перегар, докладывал:

— Работы не прекращаются. Входы в шахты занесены сугробами. Дополнительные бригады разносят завалы, пробивают тропы. Снег тяжелый, липкий. Зеки не справляются. Выделил три дополнительных наряда с лопатами из роты охраны. План дня выполнен на семьдесят процентов. Вечерняя смена в забой пробиться не смогла.

— Какое получили подкрепление? — спросил полковник.

— Триста человек 9-го числа. С 1-го по 12-е по разным причинам погибло сто девяносто два заключенных, среди них фельдшер. Нуждаемся в медперсонале и лекарствах. Бригады недоукомплек-тованы наполовину, каждый работает за двоих. Продовольствия хватит на двое суток при сокращенной норме в три раза.

— Ты что, один такой?! — рявкнул полковник. Выдержав паузу, добавил: — С нового замеса пришлю тебе еще людей. С продовольствием вопрос решим, теплой одеждой поможем. Ты мне план давай, лейтенант! Сдохни, но дай норму.

— Товарищ полковник госбезопасности, одна настоятельная просьба. Не присылайте узбеков и таджиков. Мне их табунами гонят. Больше трех суток они не живут. Зима на носу, живыми и до прииска не доберутся. В пересылке галочки ставят, а я трупы считаю.

— Девятый прииск чей?

— Сучий.

— Туда и гнать их будем. В низине выживут. Лейтенант продолжал гнуть свою линию:

— Солярку в октябре доставили, обещали технику, но так и не прислали. Мне бы один трактор гусеничный и бульдозер. Хорошо бы кровельного железа. Крыши в бараках уже не латаются.

— Это весной.

— Матрасы и подушки промокают насквозь, спят на досках.

— Снег не счищай с крыш, он тебе кровлю заменит.

— Обвалится и всех накроет.

— Подпорки поставь. Учить тебя надо?

«Смелый парень, — думал старлей. — Кто бы решился самому Челданову условия ставить. Видать, накипело. Плана не даст — сам на нары пойдет. Отчаянный старик. Терять ему уже нечего, а подыхать не хочет. От цинги чесноком спасается. Живучий пень!» Да и полковник, глядя на этот старый сучок, не особо злился. Доходяга в лейтенантских погонах не для себя просил и на лишку не рассчитывал. Клянчил по минимуму, чтобы прииск выжил. В нынешние времена золото на граммы мерилось. Истощалась Колыма, а Москве невдомек. Им только давай и давай. Страну из послевоенной разрухи поднимать надо, а тут еще прихлебателей на шею повесили, Германию на две части разделили, на карте появились ФРГ и ГДР. Западным немцам американцы и Европа помогают, а восточной только мы. Война систем в самом разгаре. Кто кого переплюнет.

Полковник достал из кармана помятый конверт и вручил начальнику лагеря.

— Вот список из двадцати трех человек. Тех, кто жив, выстроишь перед караулкой в шесть утра. А теперь веди нас к печке и топчанам. Паек у нас свой есть, объедать зеков не будем. В пять разбудишь.

— Куда их?

— Двух-трех заберу с собой, остальных отправишь в Нижний до особого распоряжения.

Работы не прекращались и ночью. Забои отрыли. Задохнулись только шестеро, остальных в полусознательном состоянии вытащили на поверхность, дали кипятка, заваренного серой мукой, и по пайке хлеба, сравнимого с блокадным. Им бы по куску сахара, да где взять?! Лейтенант выкатил бочку солидола к дровяным лежакам: решили обмазать им поленья, чтобы не вмиг сгорали. Поставил автоматчиков. Были случаи, когда зеки солидол жрали, запихивая его горстями в рот. О последствиях здесь не думают, сегодня и сейчас, а там трава не расти.

Лейтенант приказ выполнил. К шести утра команда, собранная по списку, была выстроена перед административной избой лагеря. Полковник вышел на белоснежный ковер, под ветром превратившийся в каменный наст и отливающий сине-серым. Пурга затихла, но шквалистый ветер не унимался, сшибая с ног. Те, кто мог устоять, превращались в парусники — раздвигай ноги и тебя понесет по полированному насту, как лодочку под парусом. Вот только руля не хватало, можно и о барак шмякнуться, и на колючке повиснуть. Придурки со «скворечен» не поймут и огонь откроют. Сдохнешь ни за что. К колючке на пять метров подходить запрещается, а коли взялся за нее, то не иначе как побег готовил. Идиотские законы. До облысевшей тайги ноги не донесешь, чтобы охапку сушняка для печки набрать, да еще с ней в барак вернуться, а они — побег! Бегущих здесь отродясь не видели.

— Где остальные? — грубо спросил Челданов.

— Все тут, — ответил лейтенант.

Обдуваемые ветром, забив галоши в наст, чтобы не снесло, перед полковником стояло семеро доходяг, смотревших на него безнадежным злобным взглядом. Взгляд полковник выдержал.

— Больные есть? — обернулся он к лейтенанту.

Зеки на такой вопрос не ответят: тут же спишут к чертовой матери и будешь до весны под сугробами мумифицироваться, а потом на растопку пустят. Правда, лейтенант старался соблюдать христианские традиции. По сходе снега сколачивал бригады, те рыли братскую могилу, куда «подснежников» сваливали и зарывали. Санитария играла немалую роль — ветер заразу быстро подхватывает, не отмашешься. Каждое кайло должно попасть в руки и грызть породу. И если инструмента хватало, то с руками дело обстояло хуже.

— У троих цинга, — коротко ответил старый служака.

— Отправишь с конвоем в больницу.

Полковник подошел к строю, похожему на покосившийся плетень.

— Есть среди вас Курносов?

Он вглядывался в серые измученные черепа, обтянутые кожей с глубокими впадинами глазниц и следами обморожений.

— Я Курносов.

Полковник с облегчением вздохнул.

— Звать как?

— Кто же теперь помнит. Номер И-4621.