Собрание сочинений, том 17 - Маркс Карл Генрих - Страница 132

Тьер. Бланки. Архиепископ. Генерал Шанзи. (Тьер сказал, что его бонапартисты предпочли бы быть расстрелянными.)

Обыски в домах и т. д. Казимир Буи назначен председателем комиссии по расследованию действий диктаторов 4 сентября (14 апреля). Были произведены обыски в частных домах и конфискованы бумаги, но никаких вещей при этом не забирали и не продавали с молотка. (Конфискованы бумаги лиц, причастных к 4 сентября, Тьера и т. д. и бонапартовских полицейских.) Например, в особняке Лафона, главного инспектора тюрем (11 апреля). Произведены обыски в домах (собственных) Тьера и Ко, как изменников, но конфискованы только бумаги.

Аресты в своей собственной среде.. Это особенно шокирует буржуа, которому непременно нужны политические идолы и «великие люди».

«Раздражает» («Daily News», 6 мая. Корреспонденция из Парижа) «и отталкивает то, что, какова бы ни была власть Коммуны, она все время переходит из рук в руки, и мы не знаем сегодня, кому будет принадлежать власть завтра... Во всех этих вечных переменах более чем когда-либо можно видеть отсутствие направляющей руки. Коммуна представляет собой собрание равноценных атомов, из которых каждый относится с недоверием к другому и ни один не наделен верховной властью над всеми остальными».

Закрытие газет!

5. ФИНАНСОВЫЕ МЕРОПРИЯТИЯ

См. «Daily News», 6 мая. Главные расходы на войну!

Только 8928 франков получено от конфискаций, причем все это взято у духовных лиц и т. д. «Vengeur», 6 мая.

КОММУНА

ВОЗНИКНОВЕНИЕ КОММУНЫ И ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ

Коммуна после Седана была провозглашена в Лионе, затем в Марселе, Тулузе и т. д. Гам-бетта приложил все усилия, чтобы подавить ее[421].

Различные движения в Париже в начале октября имели целью установление Коммуны как средства защиты против иноземного нашествия, как осуществление задач восстания 4 сентября. Движение 31 октября не привело к установлению Коммуны только потому, что Бланки, Флуранс и другие тогдашние вожди движения поверили gens de paroles [людям слова. Ред.], давшим parole d'honneur [честное слово. Ред.]  отказаться от власти и уступить место Коммуне, свободно выбранной всеми округами Парижа. Движение 31 октября закончилось неудачей потому, что его вожди спасли жизнь этих людей, жаждавших убить своих спасителей. Как только они позволили Трошю и Ферри ускользнуть, последние неожиданно бросили на них бретонцев Трошю. Следует помнить, что 31 октября самозванное «правительство обороны» существовало только благодаря терпению народа. Оно даже не проделало еще фарса с плебисцитом[422]. При таких обстоятельствах легче всего было, конечно, представить характер движения в ложном свете, опорочить его как изменнический заговор с пруссаками, использовать уход в отставку единственного среди них человека, не захотевшего нарушить свое слово [Тамизье. Ред.], для назначения Клемана Тома главнокомандующим национальной гвардии, чтобы таким образом укрепить силы бретонцев Трошю, бывших для правительства обороны тем же, чем корсиканские spadas-sins [бандиты. Ред.] были для Луи Бонапарта. Для этих людей, столь опытных в распространении паники, легче всего было, апеллируя к трусливым опасениям мелкой буржуазии, которые вызывали у нее рабочие батальоны, взявшие инициативу в свои руки, сеять под видом призыва к патриотизму взаимное недоверие и разлад среди самих этих рабочих батальонов, и создать таким образом один из тех моментов слепой реакции и пагубных раздоров, с помощью которых они всегда ухитрялись удерживать за собой узурпированную ими власть. Подобно тому как 4 сентября они пробрались к власти, захватив народ врасплох, так теперь они получили возможность дать этой власти фиктивную санкцию посредством плебисцита чисто бонапартистского образца времен реакционного террора.

Если бы в начале ноября 1870 г. в Париже победу одержала Коммуна (когда ей уже было положено начало в других больших городах страны, примеру которых несомненно последовала бы вся Франция), то не только дело обороны было бы вырвано из рук изменников и оборона велась бы с тем энтузиазмом, которым преисполнена героическая борьба Парижа, но и совершенно изменился бы весь характер войны. Она превратилась бы в войну республиканской Франции, поднимающей знамя социальной революции XIX века, против Пруссии, этого знаменосца завоеваний и контрреволюции. Вместо того, чтобы посылать старого тертого интригана обивать пороги всех европейских дворов, Коммуна наэлектризовала бы трудящиеся массы Старого и Нового света. Мошенническим срывом Коммуны 31 октября Жюль Фавр и К° обеспечили капитуляцию Франции перед Пруссией и положили начало нынешней гражданской войне.

Одно во всяком случае ясно: революция 4 сентября была не только восстановлением республики, провозглашенной потому, что место узурпатора опустело после его капитуляции при Седане, она не только отвоевала эту республику у иноземных завоевателей длительным сопротивлением Парижа, хотя он и сражался под командой ее же врагов, — эта революция проложила себе путь к сердцу рабочего класса. Республика перестала быть названием чего-то отошедшего в прошлое. Она несла в своем чреве новый мир. Ее истинная тенденция, скрытая от глаз всего мира обманами, ложью и вульгарными извращениями банды погрязших в интригах адвокатов и краснобаев, снова и снова выступала наружу в повторяющихся вспышках движения парижского рабочего класса (и рабочих юга Франции), лозунг которых всегда был один и тот же: Коммуна!

Коммуна, эта положительная форма революции против империи и условий ее существования, — первая попытка создания которой была сделана в городах Южной Франции, которая затем вновь и вновь провозглашалась при вспышках движения во время осады Парижа и мошеннически срывалась ловкими маневрами правительства обороны и бретонцами Трошю, героя «плана капитуляции», — была, наконец, победоносно установлена 26 марта. Но она не возникла внезапно в этот день. Она была неизменной целью рабочей революции. Капитуляция Парижа, открытый заговор против республики в Бордо, coup d'etat, начавшийся с ночного нападения на Монмартр, сплотили вокруг борьбы за Коммуну все живые элементы Парижа, не позволяя «людям обороны» далее сводить ее к одним только изолированным усилиям наиболее сознательной и революционной части рабочего класса Парижа.

Правительство обороны терпели лишь как pis aller [средство, к которому прибегают на худой конец. Ред.] в первую минуту неожиданности, как военную необходимость. Истинным ответом народа Парижа на Вторую империю, империю лжи, была Коммуна.

Таким образом восстание против правительства обороны всего, что было живого в Париже, — за исключением столпов бонапартизма и его официальной оппозиции, крупных капиталистов, финансовых дельцов, мошенников, тунеядцев и старых государственных паразитов, — началось не 18 марта, хотя в этот день оно одержало свою первую победу над заговором; оно берет свое начало с 28 января, с самого дня капитуляции! Национальная гвардия, то есть все вооруженное мужское население Парижа, организовалась и действительно управляла Парижем начиная с этого дня, независимо от узурпаторского правительства capitulards, созданного с соизволения Бисмарка. Она отказалась выдать свое оружие и свою артиллерию, которые составляли ее собственность и только поэтому были оставлены ей согласно условиям капитуляции. Не великодушие Жюля Фавра спасло это оружие от Бисмарка, а готовность вооруженного Парижа сражаться за свое оружие против Жюля Фавра и Бисмарка. Ввиду иноземного нашествия и мирных переговоров Париж не захотел усложнять положение. Он страшился гражданской войны. Он придерживался чисто оборонительной позиции и довольствовался тем, что в нем de facto [фактически. Ред.] осуществляется самоуправление. Но он спокойно и упорно организовывался для сопротивления. (Даже в условиях самой капитуляции capitulards недвусмысленно обнаружили свое стремление превратить эту сдачу Франции Пруссии в то же время в средство для подчинения Парижа своему господству. Единственная уступка, которой они домогались у Пруссии и которую Бисмарк навязал бы им как условие, если бы они не вымаливали ее как уступку, — это были 40000 солдат для усмирения Парижа. При наличии национальной гвардии в 300000 человек, — количество более чем достаточное для того, чтобы обезопасить Париж от всяких попыток вторгшегося врага захватить его и для охраны его внутреннего порядка, — требование этих 40000 солдат не могло иметь иной цеди, о чем впрочем и было открыто заявлено.) Свою существующую военную организацию Париж дополнил политической федерацией, построенной по очень простому плану. Это был союз всех национальных гвардейцев, связанных друг с другом через делегатов от каждой роты, которые, со своей стороны, выбирали батальонных делегатов, а те в свою очередь — главных делегатов, командиров легионов, каждый из которых представлял свой округ и действовал согласованно с делегатами 19 остальных округов. Эти 20 делегатов, выбранные большинством батальонов национальной гвардии, составили Центральный комитет, который 18 марта начал величайшую революцию нашего века и до сих пор стоит на своем посту в нынешней славной борьбе Парижа. Никогда выборы не производились более тщательно, никогда делегаты не представляли с такой полнотой масс, из которых они сами вышли. На возражения посторонних, что это неизвестные лица, — и действительно они известны лишь рабочему классу, это не старые фигляры, не люди, прославившиеся своим подлым прошлым, своей погоней за доходами и местами, — члены Центрального комитета гордо отвечали: «Так же неизвестны были 12 апостолов», — и они отвечали своими делами.