Собрание сочинений, том 17 - Маркс Карл Генрих - Страница 124

«Всякий, кто был захвачен в мундире регулярных войск среди коммунистов, расстреливался на месте без малейшей пощады. Правительственные войска проявляли невиданную жестокость».

«Г-н Тьер сообщил Национальному собранию ободряющие подробности смерти Флуранса». Версаль. 4 апреля. Тьер, этот уродливый карлик, сообщает о своих пленниках, доставленных в Версаль (в своей прокламации):

«Никогда опечаленный взор честных людей» (молодцов Пьетри!) «еще не видел более бесчестных представителей бесчестной демократии».

«Винуа протестует против пощады восставшим офицерам и рядовым».

6 апреля появился декрет Коммуны о репрессиях (и заложниках):

«Принимая во внимание, что версальское правительство открыто попирает законы человечности и законы ведения войны и что оно виновно в ужасах, какими не запятнали себя даже чужеземные завоеватели Франции... постановляется и т. д.» (следуют пункты)[390]. 

5 апреля. Прокламация Коммуны.

«Ежедневно версальские бандиты убивают или расстреливают наших пленных, и ежечасно мы узнаем о совершении нового убийства... Народ, даже в своем гневе, ненавидит кровопролитие, как ненавидит и гражданскую войну, но его долг — защитить себя от зверских покушений своих врагов, и чего бы это ни стоило, отныне будет — око за око и зуб за зуб»[391].

«Полицейские, сражающиеся против Парижа, получают по 10 франков в день».

Версаль. 11 апреля. Ужасающие подробности о хладнокровных расстрелах пленных, не перебежчиков, передаваемые с явным удовольствием старшими офицерами и другими очевидцами.

В своем письме к Тьеру Дарбуа протестует

«против чудовищных эксцессов, усугубляющих ужас нашей братоубийственной войны». В таком же духе пишет Дегерри (священник церкви Ла-Мадлен):

«Эти казни вызывают великий гнев в Париже и могут привести к страшным репрессиям». «Так, уже принято решение в ответ на каждую новую казнь казнить двоих из многочисленных заложников, которых держат в своих руках. Судите же, до какой степени настоятельно и безусловно необходимо то, чего я добиваюсь от вас как священник».

Среди этих ужасов Тьер пишет префектам: «L'Assemblee siege paisiblement». (Elle aussi a le coeur leger.) [«Собрание мирно заседает» (Оно тоже относится к событиям с легким сердцем). — Здесь обыгрывается выражение председателя совета министров Оливье, заявившего накануне объявления войны Пруссии, что он «с легким сердцем» берет на себя ответственность за войну. Ред.].

Тьер и комиссия из пятнадцати депутатов «помещичьей палаты»[392] с хладнокровным бесстыдством «официально опровергают» сообщения о «мнимых массовых казнях а репрессиях, приписываемых версальским войскам». Но папаша Транснонен в своем циркуляре от 16 апреля по поводу бомбардировки Парижа пишет:

«Если и было сделано несколько пушечных выстрелов, то не версальской армией, а некоторыми инсургентами, которые хотели показать, что они сражаются, хотя на деле они боялись нос показать».

Тьер доказал, что он превосходит своего героя, Наполеона I, по крайней мере в одном — в печатании лживых бюллетеней. (Разумеется, Париж бомбардирует сам себя, чтобы иметь возможность клеветать на г-на Тьера!)

В ответ на эти чудовищные провокации бонапартовских мошенников Коммуна ограничилась тем, что взяла заложников и пригрозила репрессиями, но ее угрозы остались мертвой буквой! Даже жандармы, переряженные в офицеров, даже захваченные в плен полицейские, при которых были найдены разрывные бомбы, не были преданы военному суду! Коммуна отказалась запачкать свои руки кровью этих гнусных ищеек!

За несколько дней до 18 марта Клеман Тома представил военному министру Лефло план разоружения трех четвертей национальной гвардии.

«Цвет парижской черни, — заявил он, — сосредоточился вокруг Монмартра и действует заодно с Бельвилем».

Собрание, выбранное 8 февраля под давлением неприятеля, которому версальские правители сдали все форты и выдали беззащитный Париж, — это Версальское собрание было созвано с одной единственной целью, ясно указанной в самой конвенции, подписанной в Версале 28 января: решить, можно ли продолжать войну, или заключить мир; и в этом последнем случае договориться об условиях мира и обеспечить возможно более быстрое очищение французской территории от неприятеля.

Освобождение Шанзи состоялось почти одновременно с бегством Сессе. Роялистские журналисты единогласно предрешили смерть генерала. Они хотели навязать красным эту милую процедуру. Трижды-де отдавался приказ о его казни, и на этот раз, мол, его действительно собираются расстрелять.

После стычки на Вандомской площади в Версале царила растерянность. Атаки на Версаль ждали 23 марта, потому что вожди коммунального движения объявили, что они двинутся на Версаль, если Национальное собрание предпримет какие-либо военные действия. Собрание ничего не предприняло. Наоборот, оно приняло, как безотлагательное, предложение о проведении коммунальных выборов в Париже и т. д. Этими уступками Собрание признало свое бессилие. В то же самое время — роялистские интриги в Версале. Бонапартовские генералы и герцог Омальский[393]. Фавр открыто заявил, что он получил письмо от Бисмарка, в котором говорилось, что если порядок не будет восстановлен к 26 марта, то Париж будет занят германскими войсками. Красные сразу разглядели эту жалкую выдумку. Стычка на Вандомской площади была спровоцирована подделывателем документов Ж. Фавром, этим подлым иезуитом, который (21 марта?) взошел на трибуну Версальского собрания, чтобы надругаться над народом, извлекшим его из ничтожества, и поднять Париж против департаментов. 30 марта. Прокламация Коммуны:

«Сегодня преступники, которых вы даже не пожелали преследовать, злоупотребляют вашим великодушием, чтобы у самых ворот города организовать очаг монархического заговора. Они подстрекают к гражданской войне, они пускают в ход все средства коррупции, они вступают в сообщничество со всеми, они дошли до того, что даже клянчат о помощи у иностранцев»[394].

25 апреля, на приеме мэров, их помощников и членов пригородных муниципальных советов Сенского департамента, Тьер сказал:

«Республика существует. Глава исполнительной власти — простой гражданин».

Прогресс Франции с 1830 до 1871 г. заключается, по Тьеру, в следующем: в 1830 г. Луи-Филипп был «лучшей из республик»; в 1871 г. лучшей из республик является сам маленький Тьер — министерское ископаемое времен царствования Луи-Филиппа.

Г-н Тьер начал свое правление с акта узурпации. Национальное собрание назначило его главой министерства Собрания; главой же исполнительной власти Франции он назначил себя сам.

Собрание, созванное по указке иноземного завоевателя, было выбрано, как это ясно изложено в версальской конвенции от 28 января, с одной единственной целью: оно должно было решить, продолжать ли войну или заключить мир. Призывая французский народ к избирательным урнам, парижские capitulards сами ясно определили это специальное назначение Собрания, чем в значительной мере объясняется и самый его состав. Так как продолжать войну стало невозможным в силу самих условий перемирия, покорно принятых capitulards, то Собранию фактически оставалось только зарегистрировать позорный мир, а для этого специфического дела наихудшие люди Франции годились лучше всего.

Республика была провозглашена 4 сентября — не жалкими стряпчими, водворившимися в парижской городской ратуше в качестве правительства обороны, а парижским народом. Вся Франция единодушно приветствовала ее. Она завоевала себе право на существование войной, которая велась в течение пяти месяцев и краеугольным камнем которой было длительное сопротивление Парижа. Без этой войны, которая велась республикой и от имени республики, империя была бы восстановлена Бисмарком после капитуляции в Седане, и жалкие стряпчие с г-ном Тьером во главе должны были бы капитулировать не ради Парижа, а ради того, чтобы самим избежать путешествия в Кайенну, а «помещичьей палаты» не было бы и в помине. Собрание заседает только по милости республиканской революции, начатой в Париже. Не будучи учредительным собранием, как это до тошноты часто повторяет сам г-н Тьер, оно могло бы быть только простым регистратором уже совершившихся событий республиканской революции, и не имело бы даже права провозгласить низложение бонапар-товской династии. Таким образом, единственной законной властью во Франции является самареволюция, центром которой является Париж. Эта революция была произведена не против Наполеона Малого, а против тех социальных и политических условий, которые породили Вторую империю, которые достигли при ее господстве своего предела и которые, как это ярко обнаружила война с Пруссией, превратили бы Францию в труп, если бы они не были заменены возрождающей силой французского рабочего класса. Попытки помещичьего Собрания, имеющего доверенность от революции лишь на то, чтобы подписать злополучное обязательство, взятое на себя его нынешней «исполнительной властью» перед чужеземным завоевателем, попытки обходиться с революцией как будто она, подобно ему самому, является капитулянтом, представляют собой поэтому чудовищную узурпацию. Его война против Парижа есть не что иное, как трусливый Chouannerie[395] под прикрытием прусских штыков. Это подлый заговор с целью умертвить Францию, чтобы спасти привилегии, монополии и роскошь выродившихся, бессильных и прогнивших классов, которые привели Францию на край пропасти, откуда ее может спасти только геркулесова рука подлинной социальной революции.