Собрание сочинений. Том 12 - Маркс Карл Генрих - Страница 47

Но взгляните теперь на его триумфальное появление перед лондонскими избирателями. Откуда эта перемена? Она просто вызвана обстоятельствами, в которые поставил его Пальмерстон. Я, заявил Рассел, автор закона, отменяющего акт о присяге и корпорациях, билля о парламентской реформе, реформы муниципальных учреждений, урегулирования вопроса о церковной десятине, некоторых либеральных законодательных актов о диссидентах[151] и ряда других, касающихся Ирландии. Словом, я воплощаю в себе сущность всего, что было прогрессивного в политике вигов. Неужели вы пожертвуете мною ради человека, который представляет вигизм без его народных элементов, вигизм не как политическую партию, а только как клику карьеристов? Далее Рассел самые свои недостатки обратил себе на пользу. Я всегда был противником тайного голосования. Неужели вы думаете, что если Пальмерстон подверг меня опале, то я теперь унижу себя отказом от своих убеждений и возьму на себя обязательство поддерживать радикальные реформы? Нет, воскликнула его аудитория, не надо обязывать лорда Джона поддерживать сейчас тайное голосование. Есть своего рода величие в том, как этот маленький человечек при данных обстоятельствах признает себя сторонником крохотных реформ. Трижды ура и еще раз ура лорду Расселу без тайного голосования! После этого лорд Рассел окончательно склонил чашу весов на свою сторону, спросив присутствующих, позволят ли они небольшой клике торговцев опиумом организоваться, по приказанию Пальмерстона, в избирательную корпорацию для того, чтобы навязать свободным избирателям столицы свои решения, подсказанные правительством, и, по приказанию того же Пальмерстона, подвергнуть опале его, самого лорда Джона Рассела, который был их другом на протяжении шестнадцати лет! Нет, нет, воскликнуло собрание, долой клику! Да здравствует лорд Джон Рассел! И весьма вероятно, что Рассел теперь не только будет вновь избран в парламент от Лондона, но и пройдет первым по списку.

Еще более любопытная история была с сэром Джемсом Грехемом. Если лорд Джон Рассел стал смешным, то Грехем стал жалким. Что же, говорил он своим избирателям в Карлайле, неужели меня следует погасить как догоревшую свечу, или я должен убраться прочь, как собака, которую прогнали с беговой дорожки, потому лишь, что раз в жизни я поступил по совести и рискнул скорее потерять свое политическое положение, нежели подчиниться диктату одного человека? Вы выбрали меня своим представителем, несмотря на все мои бесчестные поступки. Неужели вы дадите мне отставку за единственный хороший поступок, который я совершил? Конечно нет, откликнулись эхом карлайльские избиратели.

В отличие от Рассела и Грехема, г-ну Кобдену в Манчестере пришлось предстать не перед лицом своих собственных избирателей, а перед избирателями Брайта и Гибсона. Он говорил не от своего имени, а от имени всей манчестерской школы. Это обстоятельство усиливало его позицию. В Манчестере лозунги сторонников Пальмерстона звучали еще более фальшиво, чем где бы то ни было. Интересы промышленных капиталистов существенно отличаются от интересов торгующих опиумом контрабандистов Лондона и Ливерпуля. Возникшая в Манчестере оппозиция против Брайта и Гибсона не опиралась на материальные интересы местного общества, а призыв к избранию Пальмерстона прямо противоречил всем традициям этого общества. Призыв этот исходил из двух источников: от дорогостоящих газет, стремящихся отомстить за отмену газетного штемпельного сбора и за уменьшение налога на объявления[152], и от тех богатых снобов-фабрикантов, которые, завидуя выдающемуся политическому положению Брайта, пытаются разыгрывать из себя bourgeois gentilhommes [мещан во дворянстве. Ред.] и считают более модным и соответствующим правилам bon ton [хорошего тона. Ред.] сплотиться под аристократическим знаменем Пальмерстона, чем поддержать умеренную программу Брайта. Этот особый характер пальмерстоновской клики в Манчестере позволил Кобдену в первый раз со времени агитации Лиги против хлебных законов[153] снова стать в позу плебейского вождя и снова призывать под свои знамена трудящиеся классы. Он мастерски использовал это обстоятельство. Какой возвышенный мотив избрал он для нападения на Пальмерстона, можно судить по следующей выдержке:

«Итак, со всем этим связан большой вопрос, который наш народ, думается мне, должен принять близко к сердцу. Хотите ли вы, чтобы члены палаты общин защищали ваши интересы, следили за расходами (да, да) и не позволяли вовлекать вас в бесполезные и дорогостоящие войны? (Да.) Прекрасно, но вы собираетесь действовать неправильно, если то, что я узнаю из ваших газет, подтвердится в ходе выборов, ибо мне говорят, что тех членов палаты, которые объединились, чтобы неусыпно заботиться о ваших интересах, и голосовали по вопросу об этой войне на основании имеющихся фактов, — что всех этих членов вы намерены подвергнуть остракизму и возвратить к частной жизни, а на их место собираетесь послать других лиц (нет, нет) — для чего? — чтобы блюсти ваши интересы? Нет, для того, чтобы они шли туда и покорно выполняли грязную, низкую работу по указке нынешнего министра. (Громкие возгласы одобрения.) Действительно, мне говорят, что вы собираетесь сделать лорда Пальмерстона деспотическим правителем этой страны. (Нет, нет.) Хорошо, но ведь если его не сдерживает парламент, если при попытке парламента обуздать его он распускает парламент и если вместо того, чтобы послать в парламент людей независимых и в достаточной мере способных отстоять свои и ваши права, вы пошлете простых проводников его воли, то что это означает, как не облечение его деспотической властью? Позвольте же мне сказать вам, что это деспотизм самый грубый, самый дорогостоящий и в то же время самый безответственный на всем земном шаре, ибо вы окружаете этого министра обманчивой видимостью представительной формы правления; вы не можете добраться до него, пока у него есть парламент, под защитой которого он может укрыться; и если на выборах вы не исполните своего долга и не пошлете в палату общин людей, которые будут бдительно следить за нынешним министром, то я утверждаю, что вы окажетесь в наихудшем положении, ибо вами будут управлять более безответственно, чем подданными прусского короля или французского императора. (Громкие возгласы одобрения.)»

Теперь станет понятно, почему Пальмерстон торопится с выборами. Он может победить только посредством внезапных действий, а время — враг внезапности.

Написано К. Марксом 20 марта 1857 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4980, 6 апреля 1857 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС

АНГЛИЙСКИЕ ЖЕСТОКОСТИ В КИТАЕ

Несколько лет тому назад, когда в парламенте была разоблачена страшная система пыток, применяемая в Индии, сэр Джемс Хогг, один из директоров достопочтенной Ост-Индской компании, нагло утверждал, будто предъявленные ей обвинения ни на чем не основаны. Однако позднейшее расследование доказало, что обвинения эти опирались на факты, которые должны были быть хорошо известны директорам, и сэру Джемсу не оставалось ничего другого, как сознаться либо в «преднамеренном неведении», либо в «преступном знании» тех ужасных обвинений, которые предъявлялись Ост-Индской компании. По-видимому, в таком же незавидном положении оказались теперь нынешний премьер-министр Англии лорд Пальмерстон и министр иностранных дел граф Кларендон. В своей речи на недавнем банкете у лорда-мэра, пытаясь оправдать зверства в отношении китайцев, премьер сказал:

«Если бы правительство в данном случае одобрило меры, которым нет оправдания, оно, без сомнения, вступило бы на путь, который заслуживал бы порицания парламента и страны. Однако мы были убеждены в обратном — в том, что меры эти жизненно необходимы. Мы считали, что нашей стране была нанесена большая обида. Мы считали, что наши соотечественники в отдаленной части земного шара подверглись ряду оскорблений, насилий и жестокостей, которые нельзя было обойти молчанием. (Аплодисменты.) Мы считали, что обусловленные в договоре права нашей страны были нарушены и что лица, по месту своей службы обязанные защищать наши интересы в этой части света, не только имели право, но и были обязаны энергично реагировать на эти насилия, насколько это позволяли средства, находившиеся в их распоряжении. Мы считали, что мы обманули бы доверие, которым облекли нас наши сограждане, если бы мы не одобрили мер, которые казались нам правильными и к которым мы сами сочли бы своим долгом прибегнуть, если бы оказались в таком же положении. (Аплодисменты.)»