Бегство от страсти - Картленд Барбара - Страница 6

Флер подошла к письменному столу, села и написала короткую записку.

«Monsieur, — начала она кратко, не желая унизить себя проявлением вежливости по отношению к такому человеку. — Я получила печальное известие: нездорова моя кузина. Мне приходится немедленно выехать к ней, и я не хочу вас беспокоить. Крайне огорчена, что не смогу присутствовать на похоронах, но мадам будет пребывать в моих мыслях и молитвах».

Флер не подписалась, не желая позорить себя лишней ложью, она и так уже слишком много лгала. Даже в этот последний раз она не присвоит себе фамилию Люсьена, на которую у нее никогда не было права.

Она опустила письмо в конверт и надписала его.

— Я передам его как можно позднее, — сказала Мари.

— Будьте осторожны, Мари. Не раздражайте его больше, чем это необходимо.

— Я не боюсь. Я стара — не имеет значения, что со мной станется. Но вы молоды — берегите себя.

Они услышали, как в вестибюле пробили часы.

— Пора, — сказала Мари. — Фабиан будет ждать у черного хода. Он передаст вам документы, а пока, ma'm'selle, вот еще кое-что.

Она достала из кармана кожаный мешочек. Когда она положила его в ладонь Флер, внутри что-то звякнуло, и по его тяжести Флер сообразила, что в нем монеты.

— Что это?

— Эти монеты принадлежали мадам. Она всегда настаивала, чтобы в доме были сбережения на черный день. Мадам хорошо помнила немецкое вторжение 1870 года, она знала, что случилось с франком во время последней войны. «Нам нужно золото, Мари, — повторяла она мне. — Золото всегда в цене». И мы прятали его, а вот сейчас пришло время воспользоваться нашим сокровищем, доказать его ценность.

— Мари, я не могу это взять.

— Оно ваше, потому что вы любили monsieur Люсьена, а он любил вас, — просто сказала Мари, и все возражения замерли на губах Флер.

Она знала: Мари хочет, чтобы она взяла деньги, и верит, что Флер имеет на них право. Сама сумма не имела при этом никакого значения. Единственное, что было важно, — желание самой Мари. Бесполезно было предлагать, чтобы она оставила деньги себе.

Повинуясь порыву, Флер наклонилась и поцеловала морщинистую щеку.

— Благодарю вас, Мари. Я буду считать, что это мне дал Люсьен. Быть может, это золото поможет мне и защитит на моем пути, как защитил бы меня Люсьен.

— Все мы в руках божьих, — отвечала Мари. На мгновение она крепко обняла Флер, и та поняла, что в этот миг Мари прощалась с Люсьеном.

С корзиной в одной руке и саквояжем в другой, в непривычной для нее пышной юбке и туфлях без каблуков Флер чувствовала себя так, будто с начала войны жила во сне.

Она увидела Фабиана, стоявшего под деревьями. Он подошел к Флер, и, когда забрал у нее из рук корзину, она оглянулась на замок.

«Картинка из прошлого», — подумала Флер. Для нее эта жизнь была уже в прошлом, с ней было покончено.

Флер не могла понять, почему она не испытывает при этом скорби. Ведь она должна была бы плакать в этот драматический момент ее жизни.

Но, идя рядом с Фабианом, она чувствовала, что невольно заражается его мальчишеским энтузиазмом. Для него все происходящее было забавным приключением, шуткой. Он сказал, что завидует ей и ее предстоящему путешествию.

— Не думаю, чтобы это было сплошным удовольствием, — слегка упрекнула его Флер, видя, что Фабиан не понимает всей опасности предприятия.

Провести бошей всегда удовольствие, — засмеялся он. — У меня с собой ваши пропуска, ma'm'selle. Я вам их отдам, прежде чем мы придем на станцию. Это все мой отец придумал. Первая бумага — разрешение посетить рынок в Бюгале. Оно вам понадобится сегодня утром. Потом, когда вы будете делать пересадку, то предъявите другую бумагу. Там вас никто не заподозрит. А здесь, на станции, им может показаться странным, что вы отправляетесь так далеко.

— Понимаю, — сказала Флер. — И пожалуйста, поблагодарите от меня вашего отца. Передайте, что я ему очень, очень признательна. Я только боюсь, чтобы он не попал из-за меня в беду.

— Уж об этом-то он позаботится. Вам повезло, что у него оказались все эти бланки пропусков. Он достал их у немца, который однажды вечером здорово у нас напился. Когда он уже собирался спать, отец попросил у него пропуска, чтобы поехать на следующий день на рынок.

«Найди их, и я подпишу», — сказал немецкий офицер, пребывавший в хорошем настроении.

Отец не заставил себя просить дважды. Он взял пропуска не только на рынок, но и в другие места. Они впоследствии очень пригодились. Но отец ими пользуется только в крайнем случае.

— Он очень мудр.

— Как змий! — похвалился сын.

Они уже подходили к станции. Остановившись за стогом сена, Фабиан достал бумаги. Флер положила их в старый потертый кожаный кошелек, который ей дала Мари, и засунула кошелек глубоко в карман юбки.

Без сумки ей было неловко, но Мари не позволила взять сумку.

— Кошелек лучше, — настаивала она. — С ним вы не будете выделяться.

Флер поняла. Она только надеялась, что какой-нибудь чересчур подозрительный немец не станет ее обыскивать: багаж сразу же выдал бы ее.

На платформе было полно народа. Внешне эти люди выглядели обычно, как и до войны, спеша на рынок в соседний городок, где они собирались делать покупки и продавать свой товар. Только при более близком рассмотрении можно было заметить, как мало везли они на продажу.

Огромные корзины, вмещавшие, до войны дюжину жирных уток, килограммы золотистого масла и несколько десятков крупных яиц, были уныло пусты. А у каждого владельца такой корзины на лице отпечаталось озабоченное выражение, словно предстоящая поездка являлась делом чрезвычайной важности, от успеха которого зависела его судьба.

Не было слышно ни веселой болтовни, ни обмена шутками и приветствиями, отличавшими рыночную публику. Пассажиры стояли молча, ссутулясь — усталые люди, для которых путешествие из приключения превратилось в неизбежное бремя.

У входа на платформу Фабиан простился с Флер.

— Пройдите вперед, ma'm'selle, — посоветовал он. — Там меньше народу.

— Обязательно, — сказала Флер. — Еще раз большое спасибо.

Она хотела отблагодарить его, достав из кошелька двадцать франков, но он категорически, почти грубо отказался.

— Вам они самой понадобятся, ma'm'selle. — И добавил с неожиданно взрослой серьезностью: — Мы в деревне не забыли господина Люсьена.

На глазах Флер выступили слезы. Не в силах ответить, она повернулась и вошла на станцию.

Ее пропуск проверили и вернули. Она шла по платформе, чувствуя на себе чужие взгляды. Но следившие за ней глаза были безразлично усталыми, в них не было даже любопытства.

Подошедший поезд изрыгал вонючий черный дым. Флер слышала, что на местных линиях использовался уголь плохого качества. Все лучшее нацисты увозили в Германию. Французам оставались отбросы, грязные, неудобные в употреблении.

Народу в вагоне было мало. Спутниками Флер оказались старуха с корзиной, державшая за руку девочку, очевидно, свою внучку; рабочий, куривший трубку и наполнявший вагон резким неприятным запахом; в углу тихая» незаметная монахиня в белом апостольнике, не поднимая глаз, беззвучно перебирала четки.

Через некоторое время маленькая девочка нарушила молчание.

— Grand-mere, j'ai faim .

Бабушка наклонилась и что-то ей прошептала. Флер послышалось, что она пообещала дать ей поесть попозже.

— Но я хочу есть сейчас, — настаивала девочка. — У меня здесь голодно. — Она похлопала себя по животику.

Бабушка сказала что-то резко. Девочка замолчала, но губы ее шевелились, и Флер видела, что она твердит потихоньку: «Я хочу есть. Мне голодно».

Они прибыли в Бюгале. Какое облегчение было выйти из вагона и избавиться от этой гнетущей тишины, этого молчания, когда сидящие рядом люди что-то думают и чувствуют, но слишком напуганы, чтобы обменяться даже парой слов!

После Бюгале Флер долго ехала, все в той же тишине, с большими неудобствами. Были бесконечные пересадки, новые билеты, новые расходы.