Бегство от страсти - Картленд Барбара - Страница 22

Она знала теперь, что миссис Митчэм просто на себя наговаривала.

— Ну, во всяком случае, это было бы куда лучше, чем жить с монахом, для которого все удовольствие заключается в возне с сальными колесами.

— А дом? — спросила Флер. — Ведь он его по-прежнему любит.

— Не знаю. Иногда мне кажется, что он его ненавидит.

За ужином Флер с новым интересом присматривалась к сэру Норману.

Странно было узнать, что он так много пережил, был женат и потерял жену, что он полюбил дом, где служил мальчиком и стал в конце концов его владельцем. Флер хотелось узнать побольше.

У нее было такое чувство, что все рассказанное миссис Митчэм было основано главным образом на слухах.

Ее интуиция, не нуждавшаяся в подтверждении, подсказывала ей. что сэр Норман никогда не обсуждал ни с кем события своей личной жизни. Все, о чем знала его мать, она тщательно собрала по кусочкам из разговоров свидетелей происшедшего и прислуги.

Сидя за уставленным серебром столом, Флер страстно желала задать сэру Норману какой-нибудь интимный вопрос и понаблюдать за его реакцией, но не решалась — ей было боязно.

Норман Митчэм внушал ей страх. С каждым днем она все яснее понимала, что имел в виду Джек, когда назвал его «неумолимой силой».

В нем было что-то непреклонное, все сильнее дававшее чувствовать себя при общении с ним.

Помимо этого, Норман Митчэм казался очень скучным; с ним было практически невозможно разговаривать.

Флер находила невыносимым длительное молчание за столом и часто болтала — не потому, что ей было о чем говорить, а просто потому, что нервничала.

Она пыталась вовлечь его в разговоры о работе, но он всегда отделывался пустыми фразами, не вдаваясь в подробности, не пытаясь ответить на ее робкие вопросы.

Точно так же он реагировал, когда она восторгалась произведениями искусства, наполнявшими дом.

Иногда он сообщал ей какие-нибудь сведения о той или иной картине, но излагал их как заученный урок, как текст из путеводителя, а затем снова погружался в молчание.

Однажды, когда они сидели за столом, изредка обмениваясь отдельными фразами, Флер вдруг пришла неожиданная мысль.

«По-моему, он меня боится!» — подумала она.

По мере того как эта идея закреплялась у нее в голове, Флер все больше приходила к убеждению, что напала на истину, нашла ключ к характеру Нормана Митчэма.

«Он боится женщин… вообще всех женщин. Хотела бы я знать, как и почему Синтия заставила его так страдать!»

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Флер медленно шла по широкой галерее, ведущей в западное крыло дома.

Временами она останавливалась и, добросовестно исполняя свои обязанности, осматривала, нет ли пыли на картинных рамах или креслах, хотя в глубине души знала, что это не более чем притворство.

У нее была другая причина обходить дом, которой она невольно стыдилась. Это было любопытство — любопытство по отношению к бывшей владелице Прайори, жене Нормана Митчэма.

Сама не зная почему, Флер не могла отделаться от мысли о леди Синтии Эшвин.

Она постоянно думала о ней, что она за человек, почему вышла за Нормана Митчэма и тут же оставила его, обрекая себя на изгнание из родного гнезда, с которым была связана вся история ее семьи.

Флер знала теперь, что заблуждалась, восхищаясь вкусом сэра Нормана в свой первый день в Прайори: убранство дома не имело к нему никакого отношения, оно не изменилось с его появлением.

Этот дом был вечным памятником Эшвинам, свыше пяти веков находившимся в собственности их семьи.

Сэр Норман и его мать теперь представлялись ей захватчиками, иногда она испытывала к ним личную неприязнь, особенно к сэру Норману.

Когда он бывал особенно неразговорчив и угрюм за обедом, она представляла себе, как Эшвины, взиравшие на них со стен столовой, презрительно усмехаются, будто спрашивая:

«Что можно ожидать от простого заводчика? Возможно, мы были порочны, но мы знали толк в том, что украшает жизнь. Этот же человек знает только, как заставить вращаться колеса».

Флер упрекала себя за такие мысли; но с сэром Норманом так трудно было иметь дело, что иногда она изо всех сил пыталась скрыть скуку и страстное желание найти собеседника, который разделял бы ее интересы и облегчил бы ее почти невыносимое одиночество.

Постепенно, по мере того как она знакомилась с историей семьи, ею все сильнее овладевало желание узнать побольше о последней представительнице рода Эшвинов, жившей в этом доме… о леди Синтии.

Приняв решение узнать все, что только возможно, Флер начала искать в доме какие-либо признаки ее присутствия.

Невозможно, чтобы Синтия, живая и жизнерадостная, какой воображала ее Флер, исчезла, не оставив никаких следов.

Сегодня Флер решила обследовать спальню Синтии. Она знала, где находилась эта комната. Обходя дом в первый раз в сопровождении Мэнверс, старшей горничной, Флер обратила внимание на одну из дверей в западном крыле дома.

— Что это за комната? — спросила она.

— Эта комната всегда заперта, — отвечала Мэнверс. — По приказанию сэра Нормана.

— Разве там никогда не убирают?

— Я сама убираюсь там раз в месяц.

Грубоватой необщительной Мэнверс пришлось не по душе появление Флер, и она противилась ей во всем, насколько у нее хватало смелости.

Тогда Флер ничего не сказала. Она не стала настаивать на своем праве войти в комнату, но сейчас решилась удовлетворить любопытство. Тем более что как раз в этот день Мэнверс была выходная.

Не то чтобы она боялась, но ей было неловко из-за своего непреодолимого любопытства, которое заставляло ее искать по всему дому следы пребывания в нем Синтии.

Она подошла к двери; несколько шагов отделяли ее от комнат, занимаемых сэром Норманом. Дверь была заперта, но ключ торчал снаружи. Флер повернула его…

Первое, что она ощутила, войдя в комнату, был аромат духов. Слабый, едва уловимый и все же отчетливый запах, прелестный, экзотический запах дорогих духов.

«Я так и думала, — с торжеством подумала флер, — именно так от нее и должно было пахнуть».

Она закрыла за собой дверь и, подойдя к окну, подняла шторы. Хлынувший в комнату солнечный свет заставил ее отвернуться.

Первым впечатлением Флер было разочарование. Комната была пуста. Флер почему-то ожидала найти здесь что-то личное, напоминающее образ Синтии, созданный ею в своем воображении.

Но сама комната была очаровательна: постель, закрытая шелковым покрывалом персикового цвета, зеленовато-голубоватый, в тон стен, ковер, резная мебель в испанском стиле, туалетный столик — доска розового мрамора на резных серебряных ножках.

Над камином висела картина итальянской школы, по обеим сторонам которой сверкали в солнечном свете зеркала; — с потолка свешивалась люстра венецианского стекла.

Комната ей ровным счетом ничего не сказала. Флер теперь знала о Синтии столько же, сколько в свой первый день в этом доме. Она почувствовала разочарование, ведь ей так хотелось побольше узнать об этой женщине, которая жила, страдала здесь, а потом бежала.

Повинуясь безотчетному импульсу, Флер открыла дверь в дальнем конце комнаты. Там оказалась ванная, выдержанная, как и спальня, в розовых и голубых тонах. Флер закрыла дверь. Что бы здесь еще осмотреть?

Ступая по мягкому ковру, она подошла к комоду. Все еще преодолевая смущение, выдвинула ящик.

«Это же моя обязанность, — оправдывалась она про себя, — следить за тем, чтобы все было в порядке, чтобы ящики были простелены чистой бумагой».

И все же Флер сознавала, что выполняет не свои обязанности, а свое желание. Верхний ящик был пуст, следующий тоже, но в нижнем оказалось несколько книг в кожаных переплетах и коробка.

При первом же взгляде на кожаные переплеты сердце Флер встрепенулось. Она сразу поняла, что это. Альбомы с фотографиями!

Она раскрыла их. Там оказалось то, что она и надеялась найти: снимки Прайори, сады, какие-то люди — с теннисными ракетками в руках, сидящие под деревьями и отвлекшиеся от разговора, чтобы улыбнуться фотографу.