Любовь моя - мелодия - Магомаев Муслим - Страница 56

А диски с записью голоса Ланца! Винсент собирает их по всему миру. Он очень обрадовался пластинкам, изданным в Советском Союзе, которые я ему подарил. Я решил преподнести ему и те пластинки Ланца, которые купил в свое время в Италии. Они очень удивили Винсента. Их в его коллекции почему-то не было. А еще я увидел афиши, фотографии. Винсент Де Фини показывал мне все это свое богатство и веером раскладывал на полу. Картина была внушительная, даже с какой-то долей мистики. На нас в тысячу лиц и глаз смотрел великий тенор в разных своих обличьях и облачениях. Вот он совсем юный, вот красавец-мужчина в военной форме, вот джентльмен в смокинге, вот в пышном наряде героя-любовника, вот в рубашке-апаш рядом с очаровательной кинозвездой Зазой Габор. А вот он в спортивной форме и боксерских перчатках в агрессивной наступательной позе; вот на концертной сцене, а вот дома, у камина… Марио в одиночестве и Марио в окружении своих прелестных детей, матери и жены, отца и деда. Я был заворожен увиденным. Но меня тут же взяла оторопь — сколько же я должен буду выложить денег, чтобы приобрести хоть что-то из этого коллекционного роскошества? Хотя бы что-то. Но наша общая любовь к великому певцу упростила дело. Винсент, милейший человек, подарил мне достаточно фотографий, да к тому же дал возможность переписать те фильмы с Марио Ланца, которых не было в нашем прокате, и телеинтервью, и киношоу с его участием.

В 1989 году мы с Тамарой получили приглашение от Винсента Де Фини принять участие в ежегодном вечере, приуроченном к дате кончины певца (Ланца умер 7 октября 1959 года). Эти октябрьские «траурные балы» (такое вот необычное сочетание) организуют Филадельфийское и Британское общества (помимо них в мире существует более десяти других обществ Марио Ланца). Они объединяют свои усилия, ищут спонсоров, но вечер проходит в Филадельфии, на родине Ланца, где существует и его музей.

Нас торжественно представили почитателям и близким великого певца, объявили о нашем выступлении. Встретили нас необычайно радостно, впервые за 30 лет после смерти Ланца в вечере его памяти участвовали артисты из далекого Советского Союза. Тогда мы и познакомились с чудесными, очень напоминающими отца, детьми Марио Ланца, с его многолетним другом Терри Робинсоном, в прошлом чемпионом по боксу и победителем конкурса мужской красоты в Нью-Йорке, «Мистером Нью-Йорк-сити». После смерти Марио и его вдовы Бетти, Терри воспитывал их детей — двух дочерей и двух сыновей. Конечно, годы берут свое, но и через столько лет в этом человеке еще сохранялась и былая сила, и благородная красота. Сколько душевных сил потратил Терри, стараясь уберечь друга от всех его недугов! Но, увы, от судьбы не убережешь.

Тамара, русская певица, решила тем не менее спеть итальянские песни. Как я понимаю, в честь исторической родины нашего общего кумира. Я тоже, по тем же соображениям, остановился на песне «Вернись в Сорренто». Хлопали нам дружно, горячо. Но настоящий обвал случился позже, когда я «выдал» публике нашу, русскую «Вдоль по Питерской». Семья Ланца встала. Меня не хотели отпускать. Мне было, конечно, приятно, но и неловко: не пристало как-то в эти дни памяти Марио Ланца козырять своим пением. И все-таки меня заставили петь еще и еще.

Итальянцам, конечно, льстит, что артисты из Советского Союза поют их песни не хуже земляков. Но не менее сердечно они слушают и принимают то, чем богаты другие народы.

Американским поклонникам певца я подарил наш альбом с записями голоса Ланца, который сам составил и снабдил комментариями, небольшими рассказами из своей будущей книги, связанными с теми или иными событиями его жизни. Мы договорились в скором времени встретиться с детьми Ланца и Терри Робинсоном уже в Лос-Анджелесе, где они живут.

Но сначала еще об одной американской встрече. Во время первой моей поездки в Соединенные Штаты я встретил бывшего бакинца — Валерия Кейсина (вообще-то его фамилия Хассин, но, видимо, так привычнее для американского уха). В тот раз в аэропорту Лос-Анджелеса, где нас встречали и где для нас приготовили несколько машин, Виктор Шульман сказал мне: «Муслим, этого человека зовут Валерий. Ты поедешь с ним». Я знал, что среди русских эмигрантов многие работают на своих машинах таксистами. И вот меня сажают в шикарный золотистого цвета «Мерседес», за руль садится Валерий. Я почему-то решил, что он тоже занимается извозом. Едем, разговариваем, и вдруг этот предполагаемый таксист говорит:

— А ты помнишь меня? Я был соседом твоего друга Гены Козловского.

— Вы меня извините, Валерий, но я вас не помню. Мы, наверное, тогда у Гены были не слишком трезвыми.

— Просто как-то раз я зашел к соседу, а ты как раз там сидел. Мы тогда познакомились, посидели хорошо.

— Чего же вы еще раз не зашли? Тогда бы я вас запомнил.

Пошутили, стали вспоминать старую жизнь, других наших общих знакомых. Потом я осторожно спросил:

— А вы что здесь делаете? — И руками показываю, что кручу руль автомобиля.

— Нет, у меня фирма, а у жены Марины медицинский бизнес.

Вот так дела! А я его за таксиста принял. Валерий пригласил меня в гости в тот же вечер. Прекрасный дом, бассейн, волшебный вид на Лос-Анджелес. «Ничего себе, — подумал я, — медицинский бизнес! Да, здоровье в Штатах дорогого стоит».

Потом был отличный ужин. После рюмки-другой я сказал хозяину:

— Тебе не стыдно? Такой дом и без рояля. Его бы вон в тот угол поставить. Ведь пустой совсем. Понимаю, что американцы обожают белые стены, на которые можно прилепить какую-нибудь абстрактную картину. Но лучше, чтобы там стоял рояль. И не просто рояль, а белый. Валерий улыбнулся моей шутке, кивнул: белый так белый. Но когда я в следующий раз приехал в Лос-Анджелес, в углу уже действительно красовался белый рояль. И мне пришлось не просто вкушать яства, разговаривать с друзьями, но и петь, обновлять покупку. Под этот белый рояль мы пели с Тамарой. В тот вечер Валерий Кейсин пригласил в свой дом чуть ли не все бакинско-лосанджелесское землячество. После того как мы спели, я спросил:

— Ну а вы, недавние советские товарищи, в каком виде художественной самодеятельности порадуете земляков?

И вот эти бакинские американцы или американские бакинцы стали читать стихи. Причем такие хорошие, такие редкие, которые я, к моему стыду, ни разу не слышал. Стихи звучали, а я думал: «Что деньги, что бизнес? Богатство может многое, но, видимо, не все ему подвластно». Частичка души все равно остается там, в невозвратном, и постоянно напоминает о далекой теперь Родине.

Мы нередко говорим о чувстве Родины, рассуждаем об этом непростом и не всегда объяснимом понятии. А тут в доме богатого бизнесмена, нашедшего в Штатах свое место, я вдруг увидел воочию, что такое тоска по Родине. Просто надо было слышать, как эти бакинцы читали свои любимые стихи. Я человек не сентиментальный, но в эти минуты растрогался. Бог им судья. Тем, кто покидает родную землю. Человек — вольная птица, да и от добра добра не ищут. Но как бы ни сложилась их жизнь на чужбине, горький привкус ностальгии будет с ними всегда. Бакинцы-иммигранты не спешат рядиться под американцев. Мои земляки остаются преданными родной земле. Да, они оставили ее, но, поверьте, уехали по серьезным обстоятельствам. И вот теперь держатся дружной группой. Не просто как бывшие советские, а именно как земляки-бакинцы. Потому что Баку не просто город, а состояние души, особый стиль жизни. Бакинцы это люди без национальности. Нет, они могут быть по рождению и русскими, и азербайджанцами, и евреями, и армянами, и татарами, — кем угодно. Но все они одна нация, один народ. Они бакинцы. Это особое племя. Он — бакинец, и этим все сказано…

Вот благодаря бакинцу Валерию Хассину-Кейсину и был устроен прекрасный вечер в русском ресторане в Лос-Анджелесе, на который мы пригласили семью Марио Ланца. Конечно, так можно сказать весьма условно, ибо семья великого певца рассеяна по Америке. К сожалению, один из сыновей Марио Ланца, Марк, умер, как и его отец, в возрасте тридцати семи лет (говорят, Марк злоупотреблял наркотиками). Другого сына Ланцы, Дэймонда, на встрече не было. Приехала младшая дочь Марио, Элиса, с мужем, милая женщина, с прекрасной внешностью, скромная, тактичная. Был и Терри Робинсон, все еще бодрый и жизнелюбивый джентльмен.