РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ - Луначарский Анатолий Васильевич - Страница 59

На облаках должен был спуститься сын божий во главе значительных отрядов своеобразной революционной Красной армии из ангелов, которая должна была помочь совершиться на земле перевороту. Этот переворот должен был быть страшным, террористическим, по описаниям в Деяниях апостолов, источающим моря крови. Это имеет сходство с тем, как раньше рисовался образ пророка —в такой же форме, свирепо террористической. Омытый кровью мир в результате будет удостоен жизни, полной мира и счастья.

Вот таковы основные черты тогдашнего христианства.

Демократично ли оно? Да, оно демократично. Эти библейские всходы христианства глубоко демократичны потому, что они не только равняют последних с первыми, но ставят последних именно первыми.

Революционно ли христианство? Да, оно революционно, потому что упирается в этот самый страшный суд, о котором не может без трепета говорить никакой грешник, обижающий своего ближнего. И, наконец, социалистично ли христианство? Да, оно социалистично вдвойне.

Во–первых, потому, что этот будущий строй будто бы закончится строем потребительского социализма: земля сама родит, работать даже не нужно, нужно только жить в свое удовольствие. Это то, о чем исстрадавшийся, изголодавшийся человек только и может мечтать. Представление о тысячелетнем царствии христианства рисуется этим людям именно как волшебная сказка о полном счастье. Мало того, оно социалистично еще и потому, что самый путь, по которому шло христианство навстречу этому восходящему зареву, — страшный суд — обязательно должен был быть путем социалистическим.

Но прежде всего я должен оговориться: оно было демократичным христианством только до тех пор, пока в нем доминировал пролетарский дух. Как только возникло духовенство как организация верящего пролетариата и по мере того как это–духовенство начало, выражаясь грубо, снюхиваться с господами мира сего, оно начало изменять свои демократический дух, и рядом с текстами, которые свидетельствуют о глубоком демократизме, появились и другие — о необходимости не за страх, а за совесть, в силу власти божьей, повиноваться господам, властям и т. д.

Это происходило из двух источников: во–первых, вследствие безнадежности неповиновения, а во–вторых, вследствие тех тенденций, которые довольно резко стали проявляться у церкви как таковой и которые привели к полной сдаче господам, когда церковь была объявлена опорой, основой, столпом и утверждением как раз того несправедливого классового строя, против которого она первоначально поднимала свой голос.

Революционно ли христианство? Да, оно революционно, но оно не призывает к революции народные массы, а, наоборот, призывает к терпению и надежде; из них опять–таки можно было сделать выгодное для господ употребление. Церковь могла заявить: «Итак, братья, терпите. Правда, Христос еще не пришел ни в первое тысячелетие, ни во второе, и мы но знаем, когда это будет; но до этого пришествия необходимо терпеть». Это уже является великолепной помощью для всякого рода предержащей власти, которая пользуется этим терпением для того, чтобы беспрепятственно в течение тысячелетий стричь эту покорную паству.

По мере того как настоящие революционные тенденции начинают проникать в массы, христианство выступает против них и говорит: «Не бунтуйте, а надейтесь». Тогда эта надежда становится прямо контрреволюционной. Она гипнотизирует людей; и если бы они и были в состоянии добиться собственными силами переворота, то эта надежда все–таки парализует их революционную энергию. Наконец, и социалистичность эта очень относительна. Во–первых, социалистический строй в раю, в тысячелетнем царстве рая, есть глубоко потребительский строй, где сама природа будет протягивать плоды с ветвей. Поэтому там работать никому не нужно. Сказка, которая на самом деле неосуществима абсолютно и которая убивает живую потребность, живой план человечества собственными силами, своими руками, своим трудом завоевать себе, вырвать у природы достойное человека существование!

Или вот этот «социализм в пути». «Социализм d пути» заключается в следующем: пролетарии собирались в ту или другую общину, большую или маленькую, для того, чтобы, вместе молясь, в таком приподнятом ожидании со дня на день быть готовыми встретить второе пришествие Христа. Эти пролетарии должны были все–таки как–то жить, но задача эта казалась несерьезною: если не в эту среду, то в будущую пятницу будет светопреставление, поэтому было бы смешно накоплять сокровища на земле, лучше их собирать «на небеси», а там они собираются «верою, надеждою и любовью», а не трудом; поэтому и ипдивидуальной, и коллективной собственности незачем собирать. Завтра — землетрясение, чего же тут строить?

Но все–таки надо было как–то питаться, потому что ожиданье, как вы знаете, было длительным, и надо было как–то организоваться, чтобы дотерпеть, докормиться. Это можно было делать только путем взаимопомощи, чтобы более голодному, у которого ничего нет, все–таки дать какой–то кусок хлеба. Поскольку пролетариату мог перепадать частично заработок, милостыня, постольку эту скудную кладовую нужно было делить между спасенными, которые не завтра–послезавтра ждут «грядущего небесного жениха». Вот на каких основах создались потребительско–коммунистические организации с их дьяконами, пресвитерами, епископами и т. д., которые должны были блюсти как организационную, так и экономическую стороны этой общей кладовой. Момент наполнения этой кладовой оставался совершенно в тени, и, как вы знаете, церковное имущество, если оно позже и стало чудовищно расти, то главным образом пожертвованиями за упокой души и лишь позднее — подневольным трудом тех крепостных, которые появились у отшельников и монахов в ttx организациях, сделавшихся опорой широкого сельскохозяйственного и банковского дела, в тех организациях, рационально построенных экономически, которые впоследствии, в средние века, сделали этих святых отшельников образцовыми хозяевами. Но это было позднейшее эксплуататорское вырождение монашества, а в те десятилетия, о которых я говорю, в эти десятилетия дело сводилось к этому временному питанию во имя терпения и взаимной любви, в котором обедня сделалась исходным пунктом, включив в себя оттенки отзвуков старого языческого ритуала жертвоприношения, богодеяния; но это уже относится к области христианских ритуалов, которые к сегодняшнему вечеру не имеют отношения.

Перевернув эту страницу и заглянув немного далее, я хочу остановиться на некоторых чертах христианского революционного коммунистического движения в XVI в. К этому времени накопилось много жгучего недовольства в обществе (в особенности в Германии, но эти движения потрясли в большей или меньшей степени и другие страны). Во–первых, рост денежной системы, рост рынка побудил помещиков, представлявших собою главных владельцев тогдашнего мирового имущества и труда, перейти к чрезвычайно жесткой форме эксплуатации крестьян.

Дворянин всегда эксплуатировал крестьянина, но предел его жадности был положен аппетитами его самого, его семьи и дружины, а когда он стал продавать продукты крестьянского труда и менять их на деньги, которых никогда не было достаточно человеку, то, конечно, жадность его развернулась беспредельно, и товарное хозяйство заставило помещика еще сильнее нажать на пресс, давивший крестьянство. Это вызвало массовое крестьянское разорение и не только недовольство среди обедневшего крестьянина, но и выделение из деревни значительного количества выбитых из крестьянского хозяйства лиц, уходивших в город. Ремесленные города вынуждены были даже огородить себя, чтобы в поры их не набилось слишком много отброса — тогдашнего пролетариата из разорившейся деревни. Но часть этого пролетариата проникла в горную промышленность, начавшую развиваться, а также в текстильную индустрию, в среднюю по–нынешнему и крупную по–тогдашнему, кроме того, выросли некоторые ремесла, вроде обработки металлов. Словом, стали возникать и капиталистические предприятия, основанные на наемном труде. Само собой разумеется, что положение пролетариев, положение учеников ремесленных цехов, которые к тому времени тоже стали превращаться в пролетариев, сильно ухудшилось. Цехи стали разрешать мастерам держать помногу учеников, ученики больше не переходили в категорию подмастерьев и до седых волос оставались учениками — повторяю, положение их сильно изменилось. Все это создало большие массы недовольных пролетариев и полупролетарского элемента, и когда вспыхнула тогдашняя великая революция[228], т. е. революция крестьянская, то и пролетариат был в эту революцию вовлечен. Он был не только вовлечен в нее, но, как более организованный и более решительный класс, стал во многих отношениях во главе крестьянского движения.