РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ - Луначарский Анатолий Васильевич - Страница 44

Оставляя пока в стороне, как отпочковывались от религии сперва философия, затем наука и мораль и т. д., отметим, что на долгое, долгое время религия все же остается доминирующей формой всякого нового миросозерцания.

Вера в потусторонний мпр организаторских сил, в духовное начало не может отмереть до тех пор, пока, во–первых, в самом обществе остается деление на организаторов и организуемых и, во–вторых, пока общество это не может обнять своих собственных судеб и постоянно натыкается в природе и в себе самом на непостижимые случайности, которые оно, общество, приписывает воздействию могучих и неясных воль (богов или бога), потому и новый класс, класс, возникающий из демократии, одевает свою идеологию в густые религиозные краски. Частью перенимая отдельные черты у господствующих классов и переиначивая их, частью воскрешая какую–нибудь забытую традицию, которая кажется более подходящей для их сознания, чем господствующее религиозное мировоззрение, частью, наконец, создавая новые религиозные представления. Образцы всего этого налицо в истории религии.

Такое воззрение на религию дает нам, можно сказать, волшебный ключ для ее истолкования. Только марксистский подход почти к каждому религиозному пласту или отдельному религиозному факту может бросить на него яркий свет и показать, какое место занимает он в жизни человечества. В сущности ничто, вплоть до мелочей какой–нибудь церемонии, в истории религии не является случайным. Все или продиктовано какой–нибудь потребностью данного времени или является рудиментом старины. И вооруженный достаточными археологическими, филологическими и историческими знаниями марксист может без всякого труда дать правильное, т. е. социально–экономическое, истолкование каждому такому факту.

Очень интересно, что блестящие историки религии или даже богословы последнего времени в тех случаях, когда они хотят трезво отнестись к своей задаче и действительно подвинуть науку вперед, должны прибегать к марксистскому методу. Два недавно умерших крупнейших представителя в этой области — идеалистической истории религии — Вебер[178] и Трельч[179]— оба не только применяли марксистский метод (не всегда правильно, конечно), но и определенно указывали на то, что применяют его, хотя, конечно, оба стараются от него отгородиться и доказать, что он не единственный, что у него есть свои границы и т. д. Надо, однако, отметить, что всюду, где они в своих замечательных сочинениях правильно применяют этот метод, они добиваются изумительно ярких результатов, там же, где они от него отходят, они продолжают оставаться в полутьме. Да как и может быть иначе! Марксисты, вроде, скажем, Кунова[180], останавливались, как перед загадкой, перед фактом тотемизма[181], и лишь последовательное марксистское обследование того же материала, который был s распоряжении Кунова, коммунистом Эйльдерманом[182] дало, наконец, объяснение факторам этого загадочного, столь распространенного явления. Так это будет и по отношению ко всем фактам религиозной жизни, возьмем ли мы их в седой древности или в животрепещущей современности.

Марксизм полагает, что религия есть ложная форма идеологии, но в то же время естественный уклон культуры. Этот уклон так же естествен, как происхождение рабства, расслоение общества на классы, международные войны и т. д. И так же точно, как все эти явления отмирают и отпадают вместе с победой пролетариата, которая в то же время является вступлением в эпоху полной организованности общества и полного самосознания им себя, так точно в соответственное время отомрет окончательно и религия, как она уже отмерла для тех индивидуумов и групп, которые в настоящее время стали на точку зрения коммунистической самоорганизации человечества и переорганизации им мира.

Но как всякий пережиток, так и религия полностью соответствовала потребности дезорганизованного сознания буржуазии, в особенности мелкой, в том числе и крестьянства. Она являлась в руках крупной буржуазии превосходным средством одурманивания народа, представляла собою определенную социальную силу. И с нею приходится вести борьбу, как с одним из родов оружия вчерашнего дня, которым она обороняется от дня завтрашнего.

Здесь марксизм является величайшим разрушителем религии. Конечно, марксизм пользуется для этого помощью науки вообще и естествознания в особенности. Во–первых, естествознание дает нам основу нового величественного миросозерцания, совершенно выбрасывающего из вселенной каких бы то ни было богов, духов и т. п. Целые горы фактов, которые прежде истолковывались всякого рода провидением, сейчас отпадают, или оказываются ложными, или получают новое естественное объяснение. Пропаганда натуралистических наук, заостренная против религиозных предрассудков, оказывается одним из самых главных оружий марксизма в борьбе с религией.

Однако этого оружия недостаточно. Во–первых, наука не дает ответа на все вопросы, которые ставят нам природа человека и космос. Наоборот, наука еще очень молода, и сколько–нибудь образованный сторонник религии может постоянно козырять против ведущего антирелигиозную пропаганду естественника границами этой пауки. Основные явления, сущность и структура первоматерии, происхождение и основные черты жизни, появление сознания, все это пока еще достаточно туманно. Существует множество гипотез относительно происхождения самой вселенной, и почти ни один факт в этом отношении не может считаться окончательно установленным.

Наука бесконечно богата. Она сделала ряд частных завоеваний, настолько блестящих, что они с ясностью доказывают, насколько ее материалистический метод плодотворнее всякого другого. Но наука не есть законченная страница, и вот в не освещенных еще ею углах стараются затаиться всякого рода идеализм, мистика и религия. К этому же надо прибавить, что целый ряд ученых, даже величайших (Ньютон[183], Дарвин[184]), были людьми религиозными. Это, во–первых, служит аргументом в устах защитников религии против нападающего на нее естествоиспытателя; во–вторых, это доказывает, что можно быть чрезвычайно образованным натуралистом и в то же время оставаться жертвой религиозных предрассудков.

Почему отдельные, даже великие ученые оставались людьми религиозными? Ну, конечно, потому, что они были буржуа, потому, что их социальное положение вынуждало их к такому же роду мышления, которое свойственно всему их социальному пласту. Ученый, естественник, как и всякий другой буржуа, во–первых, разделяет определенные традиции (абуржуазия Англии создала необыкновенно цепкие традиции), во–вторых, стоит перед фактом разрозненного общества с его случайностями, что фатально толкает его на умозаключения относительно каких–то неведомых сил, якобы вмешивающихся в судьбы человеческие. Наконец, будучи индивидуалистом, такой естественник боится смерти, дорожит фантастическим бессмертием, которое обещает ему церковь или та или другая мистическая школа. Все это и заставляет его вести двойную бухгалтерию, быть последовательным в своем естественнонаучном объяснении определенных рядов явлений, а затем вдруг заявлять, что этим не затрагивается идея божества. Конечно, тут действуют иногда и более корыстные причины. Так, величайший враг церкви и духовенства, Вольтер[185] откровенно признавал, что религия все же нужна ему для того, чтобы народ, просветившись, не восстал и не отнял у помещиков и капиталистов их имущества. Таким людям может быть внутренне претит быть совершенными атеистами и в то же время признавать необходимость религии для черни. Этим значительно объяснялось и то, что сам Вольтер тщательно обходил идею божества и старался остаться полуметафизическим деистом.