РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ - Луначарский Анатолий Васильевич - Страница 22

Вот в таком виде учение Христа было быстро воспринято теми евреями, которые, как я говорил, жили в общинах, которые были разбросаны в разных местах на земле и бедствовали: оно быстро было воспринято аскетическими коммунами бедняков, оно быстро было воспринято и всем пролетариатом больших городов и рабами. Все бедняки, все обиженные и униженные легко восприняли это учение. Мало–помалу христианство перекинулось в Малую Азию и Грецию.

Но с течением времени оно стало меняться внутренне и в конце концов совершенно изменилось, приобрело другой характер. В своей дальнейшей жизни христианство отошло от той социалистической, демократической революционной сущности, о которой я только что говорил, и перешло к совершенно другой сущности, которая пребывает и посейчас.

Христианство первоначально было демократической религией. Оно старалось защитить человека маленького, загнанного, бедного человека, и оно было безжалостно к богатому. Когда к Христу пришел богатый юноша и спросил его, как ему спастись, то Христос ответил: «Продай имение свое и раздай бедным», и богатый юноша ушел от Христа опечаленный, потому что на это согласиться он никак не мог. Христос сказал самым определенным образом, что места в царстве божьем для богачей нет. Как ни старались провести богачей в царство божье господа священники, но мы видим, что у Христа совершенно ясно сказано, что богачам в царстве божьем места нет, потому что все–таки, согласитесь, верблюд в игольное ушко никогда не может пройти, как бы ни старались священники протянуть его.

Христианство имело социалистический оттенок. Мы видим из Деяний апостолов, как под знаком Христа создаются социалистические общины, где отрицалась всякая частная собственность, где удержание частной собственности каралось смертью, как это было с Ананией и его женой. Но это не были трудовые общины; все, что нужно для жизни, они сами приготовляли своими руками, но к труду особого прилежания там не могло быть, потому что они ждали второго пришествия Христа, они ждали небесной революции, которая выведет их из тех временных условий, в которых они пребывают.

Кроме того, они были проникнуты жаждой мести по отношению к богатым. Выражение «муки вечные» не было иносказательным, эта идея была действительно свойственна христианству. Да, они, богачи, пойдут на муки вечные. Это уже не то, что у буддистов. Это — бесконечная ненависть по отношению к богачам, ибо только такая бесконечная ненависть может родить желание, чтобы враги терпели вечные страдания.

Церковь постоянно это поддерживала, только позднее католичество ввело чистилище, из которого как–нибудь можно спастись, а для остальных нет никакой надежды. «Оставь всякую надежду» — написано на вратах ада. Вечная тьма кромешная и скрежет зубовный.

Тертуллиан[85], отец церкви, представляет себе будущее устройство мира по типу нероновских цирков, он представляет себе обширный амфитеатр, где бедные праведники будут сидеть в ложах и смотреть, — как некогда гордые богачи смотрели со смехом на христианских мучеников, — как эти же бо1ачи будут лизать раскаленные сковороды и терпеть разные пытки и мучения.

Такая надежда на будущее, такое представление о жизни будущего давало возможность беднякам сказать себе: «Хорошо, теперь я жалок, я растоптан, но я сын божий и я буду сидеть с ангелами, а ты, богач, ты, гордец, ты в один прекрасный день пойдешь в ад и будешь мучиться».

Смотря на пиры богачей и собирая липу» крохи с их стола, бедняки думали — веселись, веселись, а вот придет кондрашка, предстанешь на суд божий и получишь по заслугам своим.

Все мифы, все эти рассуждения о том, что придет искупление на том свете, которое составляло тайну бедняка, — все они каждый раз говорят о том бедном Лазаре, который почти превращается во второй образ Христа, который страдает и мучается, но потом, воскрешённый богом, из последнего будет первым, когда совершится небесная революция. В один прекрасный день произойдет то, что рисует великий демократ Микеланджело в своей картине страшного суда: бог типа человека–гиганта поднимает руку, делает страшный жест — и разрушается весь мир, валится все, что построено богачами, а бедные все, и живые, и погребенные, поднимаются из могил, чтобы вкусить от райского блаженства. Вот какая будет революция.

Но важно то, что бедные должны были ждать того времени, когда эта революция наступит, ждать смиренно, они не должны были сами выступать с мечом. Когда Петр в Гефсиманском саду выхватил меч и отрубил ухо рабу Малку, то Христос, как говорит евангелие, велел ему вложить меч обратно и сказал: «Разве отец мой не мог бы послать 10 миллионов ангелов, чтобы освободить меня? Если он этого не делает, то, значит, не нужно». Когда Христос ходил в Иерусалим, он спросил: «А мечи у вас есть?» Ему ответили, что есть два меча. «Ну, довольно», — сказал Христос и больше об этом не заговаривал. При двух мечах сражаться с легионами — это вряд ли возможно. «Взявший меч, от меча и погибнет», — говорил Христос[86].

Христианство не звало, следовательно, слабых на открытую борьбу с мечом против сильных, но, что особенно важно, звало идти путем идейной пропаганды.

Это была гениальная мысль первоначального христианского учения, но она впоследствии превратилась в нечто совершенно другое. Христианство, бывшее первоначально демократичным, социалистическим, теряет такое свое значение. Это гениальная мысль, это величайшее учение бедняков, выросшее из корней, в особенности еврейских, по существу говоря, в дальнейшем превращается в орудие против бедняков.

Как оно изменилось, как оно изменяло свой внутренний смысл и сущность, как превратилось в орудие против бедняков и затем какие оно пустило разного рода еретические отпрыски, которые назывались христианским социализмом, начиная с первых попыток и до самого известного в настоящее время — толстовства, — будет содержанием моих дальнейших лекций.

ЛЕКЦИЯ ЧЕТВЕРТАЯ

Я перехожу к изложению самого христианства. Основное христианство, которое носит название эбиопитского христианства, более или менее целиком выросло на еврейской почве; когда мы присмотримся к нему, то увидим, что в основании его лежали такие секты, как секта ессеев, секта илзареев, которые сильно развиты были среди евреев и в Палестине, и в диаспоре, т. е. в рассеянии, среди других иноплеменных народов. Там эти секты разрослись среди самой голой бедноты.

Ессейская секта — это кооперативная, даже социалистическая форма взаимной помощи, своеобразный коммунизм. Для того чтобы человек не разжигал в себе таких желаний, которых удовлетворить нельзя, ессеи проповедуют полное постничество, всякие излишества совершенно воспрещены, пища должна быть простая, вся жизнь была полна соблюдения чистоты и строгости нравов. Главным признаком этой секты было полное отрицание всякой собственности. Ессейские общины были поселения бедняков, которые вели чисто монастырский образ жизни. Жизнь эта, конечно, была безотрадная, и на нее пожалуй, никого нельзя было бы соблазнить, если бы под нею не было религиозной идеи, а идея эта заключалась в том, что этой строгостью житья, этой чистотой, этим отказом от собственности, этим преобладанием любви к людям над эгоизмом они–де покупают жизнь вечную.

У обыкновенных евреев идея бессмертия, идея загробной жизни не играла существенной роли. Лишь некоторые фарисеи придерживались ее, считая, что бессмертие даруется за строгое соблюдение мелочных ритуальных законов. У ессеев эта идея играла существеннейшую роль. По их учению, не только каждый отдельный человек, который живет этой строгой жизнью, гнушаясь земных радостей, тем самым заслуживает мир и счастье на небе, но и все человечество также постепенно проникнется, благодаря примеру ессеев, чистотой, и тогда–то милость и царство божье воссияют над всей землей.

Мы мало знаем об ессееях, терапевтах[87] и назареях, но мы можем судить о них по аналогии с другими сектами, которые в то время появились в других местах и отличались такими же чертами.