РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ - Луначарский Анатолий Васильевич - Страница 18

Дело в том, что первоначальное божество — это сонм мертвых отцов, братьев, которых нужно кормить, потому что они не могут Сами добыть себе пищу, по тому представлению, которое сложилось о мертвых братьях. Это божество, этот сонм мертвых братьев (Элогим)[55] является очень могущественным и влиятельным, от него зависит удача или неудача, хорошее или плохое в жизни человека. Если забыть принести жертву, тогда беда, а если поскорее зарезать «духам» барана, то опять они становятся более ласковыми.

Иегова и был не чем иным, как этим царем, Саваофом[56], то есть вождем этого господствующего войска небесного. Причем под этим войском небесным разумеются не звезды, как говорят некоторые, а первоначально именно эти духи, эти мертвые братья. И вот с этим царем мертвых братьев, вождем их умерших предков, еврейский народ и заключил союз, по которому он должен был приносить этому царю, этому богу жертвы, а он в свою очередь должен был покровительствовать еврейскому народу.

Как мы знаем, в силу этого союза евреи должны были приносить в жертву первенца, должны были убивать, .все равно, будет ли это первый теленок, или первый ягненок, или первый ребенок человеческий. Потом вместо этого стали совершать другую кровавую жертву — обрезание, и это обрезание сделалось признаком–того, что данный человек находится в завете с богом своим, а кроме того, приносились жертвы животными по–прежнему. А Иегова за это даровал своему народу победу над другими народами и с этой стороны был жестоким полководцем. Так, во время войны, когда евреи одерживали победу, он требовал от них истребления всех побежденных вплоть до детей. Он был бог жестокий к другим народам, а к своему народу милостивый. Иегова был защитником и богом своего народа, жестоким для других народов, но вместе с тем он был бог справедливости внутри своего народа…

Я уже указывал вам на то, почему греческому народу, афинскому народу знакома была справедливость демократическая. Потому, что афинский народ должен был в своей политике приходить на помощь бедноте и организовывать ее, заботиться до известной степени о ней, чтобы она не погибла, не оказалась принесенной в жертву богачам, так как иначе афиняне не могли бы иметь военную силу и тогда были бы разбиты сильными врагами. Чтобы этого не случилось, нужно, чтобы был солдат, а чтобы был солдат, нужно, чтобы был крестьянин более или менее зажиточный. При таком положении вещей, если все перейдет в руки богачей, вся земля, все стада, а остальные совершенно обеднеют, то с какой стати они будут сражаться? То же самое видим мы у древнейших евреев.

Правда, были еще рабы, — хотя евреи не были народом, богатым рабами, — но заставлять драться рабов — это самое последнее дело. Рабы плохо работают и еще хуже дерутся. Для этого нужен свободный человек, свободный грек или свободный еврей. Вот поэтому и возник еще, по–видимому, в кочевой период у евреев в этом отношении целый ряд законов. Например, были юбилейные годы: каждые 12 лет прощалась часть долгов, а каждые 40 лет делался передел имущества для того, чтобы бороться с слишком большим скоплением имущества в одних руках и слишком большим мельчанием его — в других. Таким образом, конечный идеал, который предуказывался так называемым Моисеевым законом, заключался в том, чтобы охранять бедняка от богача, бороться против чрезмерного богатства богатых и чрезмерной бедности бедных. Закон Моисея защищал мелкого собственника и боролся против тех, кто делался крупным собственником; он являлся в этом смысле представителем бедных, слабых, стоял за равноправный трудовой надел. Генри Джордж[57], защитник мелкой буржуазии нашего времени, написал блестящую книгу о законах Моисея. Я рекомендую вам эту книгу потому, что именно он глубже многих исследователей понял внутреннюю сущность Моисеева закона. Итак, в этом заключается сущность и заслуга этого закона; та же мысль потом, во Второзаконии, еще раз выступит с большей еще силой, и мы увидим почему.

У афинского народа хотя было много разных потрясений, но резкого перехода от одного быта к другому там не было, а еврейский народ пережил в высшей степени резкий переход: евреи вышли из пустыни и завоевали земледельческий Х'янаан. Часто случалось, что какое–нибудь скотоводческое племя воинственных номадов[58] завоевывало зажиревшие, распустившиеся в своем комфорте богатые земледельческие государства. Эти богатые земледельческие государства захватить было легко, потому что помещики, капиталисты, купцы, окруженные неслыханной роскошью, проводившие время в полной праздности, исключительных пиршествах и т. д., плохо способны были сопротивляться. Таким образом, номады завладевали их землей, их домами, отнимали рабов, имущество, все забирали себе, местных жителей обращали в рабов и образовывали новое государство. Существует теория в социологии, которая заключается в том, что все решительно государства возникали таким образом. Об этом учит, например, известный австрийский социолог Гумплович[59]. Выдающийся историк Огюстен Тьерри[60] в своей истории проводил приблизительно такой не взгляд; один из самых главных и видных социологов, Липперт[61], также высказывает, подобную идею.

Во всяком случае история говорит нам, что если это и не общий факт, то это действительно случалось.

Однако евреи не сделали так, как делали обычно: они не сохранили местных жителей в качестве рабов, они всех их вырезали, истребили или изгнали и взяли себе землю, на которой те сидели. Это мы знаем совершенно точно из их преданий, из их исторических книг.

И вот когда они уселись на этой земле, тогда началось то самое, что всегда начинается в земледельческом быту, — началось расслоение на богатых и бедных. Богатые стали захватывать землю, другие беднели, земля у них постепенно отбиралась. То1да они начали вспоминать: а когда ж будет передел, как это бывало и в пустыне? Но богачи не хотели уступать землю, и для того, чтобы обеспечить за собой огромные участки ее, они приступили к организации государства и стали его организовывать не по номадскому патриархальному типу, а уже совсем иначе. Им нужен был такой властелин, который защищал бы их интересы, им нужен был свой царь.

Тут богачи сразу определили свою государственную и культурную физиономию. А раз у них должен быть царь, должно было быть и наемное войско: «Крети–плети» — критские наемники, наемное вооруженное войско. Религия также изменилась. Что говорит этим богачам, которые стали одеваться в виссон[62] и багряницу[63], которые жили теперь в дворцах и окружали себя целой организацией рабов, — что говорит им этот бог скотоводов, который требует справедливого распределения, суровой военной жизни и т. д.?!

Между тем боги соседних земледельческие стран, разные Ваалы[64], Астарты[65], говорили много их сердцу, потому что эти соседние мифы и догматы сводились к созданию таких религиозных форм, которые соответствовали их жажде комфорта и богатства; тут были великолепные храмы, напряженное религиозно–эротическое сладострастие, празднества и пиры с обнажениями, опьянениями и ароматами. Вот что являлось главным и основным, составляло форму восточных религий финикиян, сирийцев и других соседей. Их богослужения — это были великолепные пиры, на которых предполагалось, что кроме царей, вельмож и других господ сами боги пируют. Самое главное, что привлекало к жизни, было ее сущностью, — это наслаждение, любовь, сладострастие, они были внешне тонкой церемонией. Это была чувственная, пышная религия.