Дневник первой любви - Лубенец Светлана - Страница 19

– Не понимаю…

– Все ты понимаешь! Ты не можешь не понимать! Стихи, дневники, литература – это одно, а жизнь – совсем другое! Ты меня не знаешь. Мы дольше пяти минут никогда и не разговаривали. У нас могут быть совершенно разные взгляды на жизнь.

– Я действительно не понимаю, к чему ты все это мне говоришь.

– Я и сам не понимаю. Боюсь, что действительно не смогу тебе соответствовать…

– Но… я же тебя ни к чему не принуждаю и ничего от тебя не прошу. Тем более что знаю: тебе нравится Рита.

– С чего ты взяла?

– Ты сам сказал.

– Когда? – удивился Игорь.

– Странно, что ты не помнишь. Ты же сам приглашал меня на ваши ночные посиделки. Разве нет? Я приходила.

– Приходила? Но потом… когда все открыли лица, тебя не было, а в твоей кепке почему-то оказалась Зойка…

– А ты ее приглашал?

– Ну да. Я пригласил всю вашу комнату. А потом еще сдуру пригласил тринадцатого человека – Андрюху из пятнадцатого номера. Так что лишнего, то есть чужого, неприглашенного, никого не было.

– Это неважно, – отмахнулась я, но все-таки не без удовольствия отметила, что была права в своем разговоре с Зоей. Игорь действительно обсчитался. – Я приходила в вашу каморку, но сразу ушла, как только ты сказал, что тебе нравится Рита. Потому что поняла, что мне больше нечего там делать.

– Но это ведь совсем не то, что ты подумала…

– Как это не то? По-моему, сказано было очень четко.

– Отвечать ведь можно было только «да» или «нет»…

– И что?

– И то. Зачем врать? Рита не может не нравиться. Она красивая и всем нравится. И мне в том числе.

– Ну вот…

– Ничего не «ну вот»! У нас пол-лагеря красивых девчонок. Они все мне нравятся, но это же не значит… Словом, это не значит, что я в каждую из них влюблен.

– И ты… вообще ни в кого не влюблен?

– Я всегда смеялся над записочками, которыми меня забрасывали девчонки. Считал, что это все несерьезно, глупо, нравишься – не нравишься… Ты права в своем дневнике. «Нравишься – не нравишься» – это совсем не то, что люди должны говорить друг другу, если хотят быть вместе.

Я никак не могла понять, зачем он пришел, зачем мне все это объясняет. И решила еще раз спросить напрямую:

– Скажи мне все-таки, Игорь, зачем ты пришел?

Он помолчал немного, а потом сказал:

– Катя, мне очень хочется… тебе соответствовать… но я действительно боюсь, что не смогу, и тогда…

– Что тогда?

– Тогда нам обоим будет… плохо…

– Трусишь, значит? – довольно ядовито спросила я. – Или, может быть, все дело в том, что я не красавица, как Рита и как половина девчонок нашего лагеря?

– Знаешь, что еще сказал про тебя Кирилл Михайлович? – невпопад, как мне показалось, спросил Игорь.

– Ну?

– Сказал, что у тебя классически правильное лицо. Тебе никогда не нужны будут кудри спиралями и другие прибамбасы. Тебе идут гладко зачесанные волосы. И косметики тебе не надо много, как девчонки любят… потому что у тебя такое лицо, как у мадонны… И вся ты такая… удлиненная, устремленная к небу…

– Так Кирилл Михайлович сказал?

– Да.

– А сам ты этого не замечал?

– Врать не буду: не замечал. Может, потому что не вглядывался…

– А теперь, значит, вгляделся!

– Да. И вижу, что он прав.

– И что ты хочешь?

– Я… не знаю, как сказать… Может быть, стать твоим другом… Если ты позволишь…

Я не знала, позволить ли ему. Я мечтала о нем. Но он пришел ко мне совсем не так, как я хотела. Мне казалось, что его уговорил начальник лагеря.

– Знаешь, теперь я и сама не знаю… Мне надо подумать, – ответила ему я. – Сегодня прощальный карнавал. Если ты узнаешь меня среди других, то… все может быть…

– Катя! Опять игры, узнавания… Хочешь, чтобы все было не как в жизни, а как в сказке? Как в игре? Задал четыре глупых вопроса, и все. Как будто и правда все о человеке знаешь.

– Да, хочу! – крикнула я. – Потому что жизнь отвратительна! В жизни я осталась одна! Девчонки от меня сбежали! В столовой я сижу за столом одна! Тебе не слабо будет сесть со мной вместе за обедом?!

– Не слабо, – вдруг ответил он и вышел из комнаты.

Я встала с постели и подошла к зеркалу. Я удлиненная и устремленная? Глупости! Я не удлиненная, а тощая, костлявая и длинная. Лицо, как у мадонны? Нашли себе мадонну! Гладкое невыразительное лицо, на котором даже не за что зацепиться: ни тебе больших глаз, ни пухлых губ, ни родинки на виске, как у Зойки. А волосы? Конечно, я их зачесываю гладко назад и убираю в хвост, но не потому, что мне так нравится, а потому, что мои дурацкие волосы совершенно не пушатся. Я пыталась завивать их на бигуди или щипцами, но на них получались такие неестественные заломы, что приходилось размачивать. Честно говоря, я здесь подумывала было о том, чтобы потом, дома, попытаться навить себе таких же спиралек, как у Риты, но теперь не могу даже о них думать. Не потому что меня похвалили без спиралек, а потому что с ужасом вспоминаю, как Рита визжала, перебирая дрожащими пальцами свои отрезанные локоны.

Я отошла от зеркала, села на стул у кровати и стала ждать обеда. Я не могла даже читать про преступление в английском замке, хотя так и не поняла, кто там убийца. Неужели Игорь на виду у всех сядет со мной за один стол? Это будет очередной его поступок, учитывая, что все по-прежнему уверены, что я маньячка, которая по ночам стрижет несчастным красавицам волосы.

Кстати, потом я узнала, что перед обедом Кирилл Михайлович проводил со всеми собрание, пытаясь убедить, что я ни в чем не виновата, и призывая настоящего виновника по-тихому прийти к нему в кабинет. Он обещал, что никому не выдаст его тайны, только поговорит по душам. Никто не верил, что это не я. Все читали мой дневник и считали меня ненормальной. К Кириллу Михайловичу в кабинет так никто и не пришел.

На обед я спускалась по лестнице на трясущихся ногах. Даже держалась за перила, чтобы ненароком не оступиться. На нервной почве я явилась в столовую раньше времени – за столами еще никого не было. Села на свое место и застыла над тарелкой с борщом, которую передо мной поставили, раз уж я пришла. Постепенно все столы уставили борщами, и зал начал заполнялся ребятами. Мне пришлось опустить ложку в тарелку и делать вид, что я ем. Хотя можно было и не делать никакого вида – никто на меня и не смотрел. Кому надо смотреть на отверженную, тем более что впереди такое веселье, как костюмированный бал-карнавал!

Я сразу почувствовала, что Игорь пришел, хотя на дверь и не смотрела. Я смотрела только в красные воды борща. Подняла глаза только, когда он шлепнул по столу своей тарелкой рядом с моей. На белую скатерть выплеснулись три кровавые капельки. А что, если он меня просто пожалел, как тогда в школе Гальку Долгушину с кактусом? Тогда, помнится, мне очень хотелось оказаться на месте Долгушиной, а сегодня мне уже не нужна была его жалость. Совершенно!

Я смотрела в глаза Игоря, а он, очень серьезно, – в мои. В столовой повисла тишина. Я вынуждена была есть борщ, хотя совершенно не хотела. Вся столовая молча ела свои борщи, потом зразы с грибами, потом вафли с чаем. В меня все это с трудом лезло, но я запихивала и запихивала в себя еду. Когда запихивать стало некуда, я выскочила из-за стола и побежала наверх, в свою комнату.

Меня долго рвало. Я думала, что умру. Я хотела, чтобы пришел Игорь, и одновременно хотела, чтобы он не приходил. Я не знала, чего хотела. В полном изнеможении я совершенно неожиданно уснула. Кто-то приходил ко мне в комнату, кто-то уходил, двигал стульями, скрипел дверцами шкафа. Я все это слышала сквозь тягучий тяжелый сон, но проснуться никак не могла. В конце концов я открыла глаза, когда за окнами было уже совсем темно. Рядом со мной сидела медсестра.

– Ну наконец-то очнулась! – обрадовалась она. – А то уж и не знали, что с тобой делать. Хоть в городскую больницу вези! Как себя чувствуешь?

Я себя чувствовала нормально, поэтому так и ответила:

– Нормально.

– Так что все-таки с тобой случилось? – спросила медсестра. – Я видела, как ты вылетела из столовой, держась за живот. Пока дописала справку по питанию, прихожу, а ты уже спишь и просыпаться не хочешь.