Магии не существует, или Криминальный репортер (СИ) - Лифантьева Евгения Ивановна "Йотун Скади" - Страница 11

— Скажите, пожалуйста, где тут бабаджийский ашрам? — Спросил я у похмельного мужика, отдыхавшего на магазинном крыльце.

— Чаво?

Конечно, стоило спросить у кого-нибудь более интеллектуального, но мужик это был единственным живым существом, находящимся в поле моего зрения. Не считая, конечно, копавшихся в пыли кур. Но от тех, наверное, толку еще меньше. Хотя не факт…

— Ну, куда с города приезжают? — Продолжал допытываться я. — Говорят, городские тут дом купили, под индийскую церковь перестроили…

— А, к богомольцам ты! Дык, эт — на той улице. Крашеный дом, на воротах — буква "зю"…

Гадая о смысле "буквы зю", я побрел в указанном направлении. Вечерело. По улице погнали нещадно пылящее стадо. Пришлось пережидать возле чьего-то палисадника, пока коровы пройдут мимо. Затормозил и пытавшийся вывернуть из проулка "Москвич". Одна из телок заинтересовалась зеркальцем заднего вида, лизнула его, потом принялась чесать рога. Шофер с матами выскочил из машины, коровы шарахнулись, по дверцам "Москвиченка" застучали копыта. Маты стали еще гуще.

От наблюдения сцен народной жизни меня отвлек вежливый черный пес размером с годовалого теленка. Он подошел ко мне, ткнулся носом в живот. Я замер, размышляя, нужно ли бояться. С одной стороны, зверюга значительно крупнее дога, с другой — вряд ли по деревенским улицам свободно гуляет что-то злобно-опасное.

Потом калитки того дома, возле которого я прятался от стада, появился худой мужик в юбке. Бежевая такая юбка с оранжевой каймой и кучей складок. Какой-либо другой одежды на нем не наблюдалось. Только стоптанные кроссовки и очки. Мужик нес в руках пластиковую бутылку с молоком. Я обрадовался, кинулся к "богомольцу" (а кто еще будет разгуливать по деревне в таком виде?):

— Простите, не подскажите, как пройти в ашрам?

— Найт. Не понимайт. Я не говорит по-русски. — Ответил мужик и потопал своей дорогой.

Вежливый пес снова ткнулся в меня носом. На это раз — в спину. Посмотрел осмысленно-печально.

— Что, тебе тут тоже не совсем уютно? — спросил я у собаки.

Пес начал остервенело чесаться. Вспомнив о недоеденном бутерброде, я полез в рюкзак. Хлеб раскрошился, перемешался с маслом и кусками колбасы.

Пес принял угощение очень вежливо. Обдав ладонь горячим дыханием, осторожно слизнул кусочек колбасы, потом аккуратно подцепил зубами хлеб, не торопясь, сгрыз. Уселся рядом с рюкзаком, привалившись к нему спиной. Я потянул бэг к себе:

— Думаешь, я тут жить собираюсь? Прям посреди улицы? Не, до ночи нужно хоть кого-то найти.

Пес согласился, затрусил следом за мной.

У ворот следующего по улице дома сидела пожилая женщина и смотрела на небо. У нее были огромные синие глаза, волнистые седые волосы, собранные в толстую косу, и ухоженные руки. Пес подбежал к ней, виляя хвостом. Я решил, что женщина эта явно не местная. В Сибирской деревне не бывает настолько красивых старух с такими бездонными глазами. Ее и старухой, не смотря на седину, назвать неудобно.

— Не помешаю? — Спросил я, присаживаясь рядом с ней на скамеечку.

— Пожалуйста. — Улыбнулась женщина. — Меня зовут Нина Владимировна.

— Очень приятно. — Мне почему-то захотелось вытянуться "во фрунт" и щелкнуть каблуками. Но делать этого я, конечно, не стал, просто кивнул. — Максим.

— Вы — на праздник к бабаджистам?

Я пожал плечами:

— Не знаю. К индуистам я не отношусь. Просто приятель пригласил. Вы случайно не знаете такого — Олег Харуев? Они где-то в палатках тут живут. Должны жить…

— К сожалению, нет… По-над Тарой теперь каждое лето — палаточные лагеря. Много народа приезжает. Раньше меньше было…

Мы посидели еще немного. Пес устроился рядом с нами, положив голову на лапы, и, кажется, даже задремал.

Нужно было идти искать Олега, но я не мог заставить себя встать. Нина Владимировна показалась мне настолько необычной, что хотелось подольше побыть рядом с ней. У меня возникло странное ощущение: будто вокруг этой женщины — купол покоя и тишины. Деревенские звуки — звяканье ведер, крики хозяек, загонявших коров — доносятся словно сквозь вату.

— Хотите черники? — Неожиданно спросила Нина Владимировна. — Мужчины уехали на рыбалку. А черника пропадает…

— С удовольствием…

Она толкнула калитку, я шагнул вслед за ней. Во дворе под навесом стоял стол, грубо сколоченный из сосновых плах, и пара скамеек. Доски потемнели от времени и казались полированными. На столе грудой лежали пакетики с образцами почвы, стеклянные пробирки, прочая лабораторная мелочь, и стояла пластиковая бутылка с молоком.

Нина Владимировна вынесла из сенок суповую тарелку черники, поставила на черные доски, щедро налила молока. Села напротив, стала смотреть, как я ем. Потом неожиданно сказала:

— Когда-нибудь здесь поднимется горная гряда. Омкар — зародыш будущего вулкана.

Я едва не выронил ложку:

— А вы откуда знаете?

— Я — геолог. Точнее, геофизик. Доктор наук. Правда, Печкин приглашает меня в экспедицию в качестве экстрасенса. Он все надеется найти свой Кристалл. Но кольцевые структуры — это тоже очень интересно. Здесь энергия Земли поднимается вверх мощным потоком, это чувствуют даже те, у кого никаких способностей нет. Поэтому место здесь особое. Не даром ашрам построили, едут сюда, чтобы почувствовать эту энергию.

На секунду мне стало страшно. Сумасшедшая? Вроде не похоже…

К мистике я всегда относился более чем скептически. Правда, куча моих приятелей верила в чакры, эфирные каналы и прочую муть. Запоем читали Кастанеду и иже с ним. Восхищались. Но Нина Владимировна говорила об энергетических потоках без всякой экзальтации. С той же интонацией, что и о геологических эпохах: как о чем-то само собой разумеющемся, научно доказанном…

Она взглянула мне в глаза и словно прочитала мысли:

— Максим, вы — счастливый мальчик. Вы ищите осознания. Большинство же лишь пытается заполнить свою внутреннюю пустоту… Убежать от самих себя.

Потом во двор зашли трое мужчин, один тащил на плече сеть, другой — ведро еще живой рыбы. Я почувствовал себя лишним, извинился и ушел.

Уже почти стемнело. Я побрел вдоль улицы в направлении, указанном Ниной Владимировной. Черный пес, к моему удивлению, дождался меня у калитки и теперь трусил следом. Видимо, твердо решил провести сегодняшний вечер в моей компании.

Вскоре деревня закончилась, дорога выбежала на луговину, потом нырнула в лес. Под откосом, на самом берегу Тары, горели костры, слышался гитарный перебор. Но спускаться к палаткам почему-то не хотелось. Я шел и шел, сам не зная куда. В принципе, разбить стоянку можно в любой момент и в любом месте…

Потом я увидел на фоне светлого еще неба купол скрытой за деревьями часовни. Здесь от основной дороги отделялась тропинка, ведущая к берегу. Я пошел по ней — тропинка вильнула, поднялась на увал, на самый верх.

Я догадался, что холм этот — тот самый Омкар, о котором говорил Шаман. Место, где несколько религий умудряются сосуществовать друг с другом.

В центре площадки — православная часовенка: вся в деревянных кружевах, хорошенькая, словно детская игрушка. По крыше часовенки скребет лапами раскидистая сосна. Нижние ветви дерева, словно новогодними игрушками, увешаны яркими лентами. Это — буддисты постарались и всякие прочие шаманисты. Тут же рядом — квадратная яма глубиной около метра с выложенными кирпичами бортами. На дне — угли, полуобгоревшие цветы и конфеты. Порывшись в памяти, я обнаружил, что знают слово, которым называют яму: кунда, индуистский алтарь.

Чуть в стороне я нашел еще одно кострище — уже обычное, туристическое, даже "рогульки" для подвешивания котелка имелись, и пара бревен, на которых так удобно сидеть и смотреть в огонь…

Я скинул рюкзак, сходил за дровами, развел костерок. С вершины Омкара — великолепный вид: темное море камыша, последние мазки заката на зеленоватом небе, несколько облаков, подсвеченных солнцем, синих и багровых, словно расплавленный металл.