Приключения Эмиля из Леннеберги - Линдгрен Астрид - Страница 28

Пастор взял ее в руки и вытащил письмо Адриана из Америки.

— Не может быть! — воскликнул он. — Прямо глазам своим не верю! У вас оказалась как раз та марка, которую я так давно ищу! Очень редкая марка. Она стоит не меньше сорока крон.

Дело в том, что пастор собирал марки. И хорошо в них разбирался.

Папа Эмиля ахнул, когда услышал, что такой крошечный кусочек бумаги стоит сорок крон. Он даже с некоторой досадой покачал головой.

— За сорок крон можно купить полкоровы, — сказал папа Эмиля, с упреком глядя на пастора.

Тут уж Эмиль не смог смолчать — он приоткрыл головой крышку сундука, в котором спрятался, и спросил:

— Папа, если ты купишь полкоровы, какую часть ты выберешь — переднюю, чтобы она мычала, или заднюю, чтобы била хвостом?

— Иди в сарай, Эмиль! — строго сказал папа. И Эмиль пошел. А пастор, уходя, взял марку и оставил четыре десятикроновые бумажки. На другой день Эмиль поскакал на хутор Бакхорва, вернул все письма и передал деньги от пастора. А хозяева в благодарность подарили ему фонарик — как раз такой, о каком он давно мечтал.

Вообще-то папу Эмиля было в данном случае даже немного жалко. Его сынишка сделал на последнем торге столько блестящих дел, а сам он приобрел на нем всего лишь одну свинью. И представь себе, его и тут преследовала неудача: свинья опоросилась ночью, когда никто этого не ожидал; у нее было одиннадцать поросят, но десять из них она съела — это иногда случается. Одиннадцатого постигла бы та же участь, если бы его не спас Эмиль, которого разбудил визг, доносившийся из свинарника. Он тут же кинулся туда и увидел страшную картину. Единственного еще живого поросеночка он вырвал буквально в последнюю минуту из пасти его матери. Да, что и говорить, это была не свинья, а настоящее чудовище, недаром она после этого заболела и не прожила и трех дней. Бедный папа Эмиля! От всех его сделок на торге у него остался теперь один-единственный крохотный поросеночек, да и тот полуживой. Надо ли удивляться, что папа был мрачно настроен!

— На хуторе Бакхорва все не как у людей, — сказал папа Эмиля его маме, когда они укладывались спать. — И даже над всей их скотиной тяготеет какое-то проклятье, это ясно. Погляди на поросенка!

Эмиль услышал этот разговор, уже лежа в кровати, и тут же оторвал голову от подушки.

— Дайте мне поросеночка, уж я его выхожу, — сказал он. Но предложение Эмиля не пришлось папе по душе.

— Я только и слышу от тебя: дайте да дайте! — сказал он с горечью. — А мне кто что даст?"

Эмиль промолчал. Некоторое время он не обращал на поросеночка никакого внимания. А бедняжка был такой плохонький и синенький, что казалось, недолго протянет.

"Наверное, он так слабеет оттого, что на нем лежит проклятье", — думал Эмиль, хотя плохо понимал, что это значит. Во всяком случае, он считал, что это ужасно несправедливо, потому что поросеночек не сделал ведь ничего дурного.

Мама Эмиля, видно, тоже так считала, потому что всегда называла его "бедная Капелька" — так в Смоланде обращаются к малышам, которых жалеют.

Лина питала слабость ко всем животным, а над этим жалким поросеночком все причитала: "Бедная Капелька! Миленький ты наш! Скоро ты сдохнешь, ой, скоро!"

Так наверняка и случилось бы, если б Эмиль в один прекрасный день не принес его на кухню, не уложил в корзинку, не накрыл мягким одеялом, не поил молоком из рожка, короче, не стал бы ему родной матерью.

На кухню вошел Альфред, поглядел, как Эмиль пытается накормить своего подопечного, и спросил:

— Что это с ним?

— Папа говорит, что он проклят, и поэтому не ест, — сказал Эмиль. — А мне наплевать, я все равно не дам ему погибнуть. Честное слово, не дам!

Прошло несколько дней, и поросеночек повеселел, округлился, порозовел, одним словом, стал похож на поросеночка.

— Гляди-ка, а наш Свинушок, по-моему, поправляется.

"Свинушок" сказала Лина, и имя это навсегда закрепилось за поросеночком.

— Да, в самом деле он поправляется, — сказал папа Эмиля. — Молодец, Эмиль!

День-деньской Свинушок ходил за Эмилем по пятам, как собачка, и сердце Эмиля таяло.

— Он думает, ты его мама, — сказала сестренка Ида. Может быть, Свинушок и в самом деле так думал, потому что стоило ему завидеть Эмиля, он кидался к нему как ошалелый, пронзительно, радостно хрюкая, и не отходил от Эмиля ни на шаг. Но больше всего он любил, чтобы ему чесали спину, а Эмиль всегда готов был этим заняться.

"Никто лучше меня не умеет чесать свиней", — говорил он. Он садился на качели под вишней и долго, усердно чесал Свинушка, а Свинушок стоял с закрытыми глазами и только тихонько верещал, чтобы все понимали, что он наверху блаженства.

Дни шли. Лето подходило к концу, вишни зрели над головой Свинушка, пока он стоял под деревом и наслаждался чесанием. Эмиль срывал время от времени горсть вишен и угощал Свинушка, который очень любил вишни, и Эмиль тоже. И он все больше понимал, как прекрасна может быть поросячья жизнь, если поросенку посчастливится встретить такого вот Эмиля.

Эмиль тоже очень привязался к поросенку. С каждым днем он любил его все больше и больше. И как-то раз, когда он сидел на качелях и, не жалея сил, чесал Свинушка, он вдруг понял, КАК сильно он его любит, а потом стал думать, кого он вообще любит.

"Прежде всего Альфреда, — решил он. — А потом Лукаса, и сестренку Иду, и Свинушка… Ой, да я забыл про маму… Конечно, прежде всего маму — это понятно… Но если ее не считать, то Альфреда, Лукаса, сестренку Иду и Свинушка. — Но тут он насупил брови и задумался: — Да, ведь есть еще папа и Лина. Папу я иногда люблю, а иногда не очень. А вот про Лину я просто не знаю, люблю я ее или нет…"

Все это время Эмиль продолжал каждый день проказничать и каждый день отсиживать за это в сарае, что подтверждают записи его мамы в синих тетрадях. Но так как была горячая пора, самый разгар жатвы, маме было все время некогда, и потому она записывала только "Эмиль опять сидел в сарае", не объясняя, за что.

А Эмиль стал брать с собой в сарай Свинушка — в его приятном обществе легче было коротать время, потому что ведь невозможно целые дни напролет резать из дерева человечков. От нечего делать Эмиль стал обучать Свинушка всевозможным штукам — никто во всей Леннеберге даже и не предполагал, что смоландского поросенка можно обучить таким вещам. Учил его Эмиль тайно, а Свинушок оказался очень способным и охотно делал все, что ему велели, тем более что всякий раз, когда он выучивал что-нибудь новое, он получал от Эмиля в награду какое-нибудь лакомство. Ты, конечно, не забыл, что в сарае у Эмиля всегда был запас сухарей, пряников, сушеных вишен и разных других вкусных вещей. Он хранил их в ящике за верстаком — ведь он мог очутиться в сарае в любую минуту и просидеть там очень долго. Не страдать же ему еще и от голода!

"Если у тебя есть голова на плечах и мешок сушеных вишен, то поросенка можно научить чему угодно", — объяснял Эмиль Альфреду и Иде вечером в понедельник, когда он впервые продемонстрировал скрытые таланты своего воспитанника.

Все они сидели в беседке. Здесь-то Эмиль со Свинушком и пережили свой первый триумф. Альфред и сестренка Ида только глазами хлопали от удивления, глядя на то, что проделывал Свинушок. Он умел сидеть смирно, словно собака, когда Эмиль командовал: "Сидеть!", и лежать неподвижно, когда Эмиль говорил "Лежать!", и подавать копытце, и кланяться, когда ему давали горсть сушеных вишен.

Сестренка Ида от восторга даже захлопала в ладоши.

— А что еще он умеет? — спросила она.

Тогда Эмиль крикнул: "Галоп!", и поросенок тут же пустился скакать вокруг беседки, а потом Эмиль произнес "Гоп!", и он подпрыгнул на месте. А потом снова пустился вприпрыжку, явно очень собой довольный.