Мир Книги джунглей - Линдблад Ян - Страница 53

Теперь надо было приучить их к необычному зрелищу. И тяжело же было подчас балансировать на ветках — зато полезно для дела! Пересадив меня на сук, Пиа и Фул Сингх отправлялись верхом на слоне искать других членов тигриного квартета, а я оставался ждать, не явится ли сюда какой-нибудь любитель купаний. К сожалению, бывало и так, что никто не являлся.

Очень интересной оказалась первая встреча с тигром у этой заводи. Зверь шагал в мою сторону. Услышав жужжание камеры, он остановился, уставился прямо на меня — и не увидел, хотя я сидел без всякой маскировки меньше чем в двух метрах над землей! В моей практике было много случаев, когда наделенные острым зрением птицы и млекопитающие явно не различали человека, пока он оставался неподвижным. Так, однажды в льяносах Венесуэлы серая лисица, очутившись, что называется, лицом к лицу со мной, разпознала меня только чутьем.

Тигр озадаченно замер на месте, а когда я помахал рукой, он так перетрусил, что бросился в кусты. Видимо, хотя глаза тигра обращены вперед, стереоскопическое зрение у него устроено иначе, чем у приматов. Обезьяну так не проведешь. Впрочем, лангуры почти перестали бояться меня и нередко устраивали трапезу на соседнем дереве, так что мне было очень удобно наблюдать за ними. А может быть, в этом ничего особенного и не было: мало ли обезьян в джунглях.

Даже тигры в конце концов почти забыли о страхе и проходили прямо под деревьями, где я сидел подчас так низко, что при желании они вполне могли меня достать. Один тигр испражнился на камне, с которого я перед тем вскарабкался на сук, и сделал он это, конечно, не от страха, а скорее, чтобы утвердить свое территориальное право. Кстати, не исключено, что мои ночные имитации рыканья вызывали у тигров такую же реакцию, какую дома, в Швеции, вызывает мое подражание черному дрозду, большой си: ице, садовой славке и другим пернатым. Стоит мне на даче выйти в сад, как они тотчас начинают петь с удвоенной силой, протестуя против звуков, которые способна издавать эта диковинная птица-переросток.

Отсняв довольно скоро все мыслимые вариации на тему «тигр на водопое», я ощутил страшную тоску по дому. Так бывает всегда, когда в Швеции рождается весна и я знаю, что птичий хор начинает свои спевки и пробивается зелень. Какая бы волшебная природа ни окружала меня в Южной Америке, на Новой Гвинее, в Таиланде или Индии, а тянет в серенькие леса с моросящим дождем, тающим снегом и набухающими почками… Но Пиа подбадривала меня, уговаривала продолжать съемки. И конечно, надо было продолжать теперь, когда я наконец-то мог наблюдать тигров, не подверженных испугу. Точнее, они не пугались меня.

В один такой день, когда я дежурил на ветке, поначалу вроде бы все шло гладко. В ярком свете один из самцов проследовал вдоль русла к заводи, напился, даровав мне красивый кадр, и собрался лечь в воду, но внезапно замер. В следующий миг он озадаченно рявкнул и бросился в чащу. Прекратив съемку, я терялся в догадках, что бы могло его так напугать. В это время из леса зышел десятилетний мальчуган и как ни в чем не бывало принялся срезать серпом траву! Следом за ним появился мужчина, который вел на веревке буйволенка! В отделе, занимающемся туристами, проведали, что я каждый день наблюдаю тигров там, откуда они по всем признакам давно должны были уйти, и начальство распорядилось выставить для приманки буйвола, чтобы туристы тоже могли любоваться хищниками.

Я приуныл, потеряв всякую надежду еще раз увидеть спугнутого тигра. Мужчина и мальчик, привычные к таким встречам, реагировали на зверя не больше, чем на какую-нибудь шавку у себя в деревне. Но вот они ушли, буйволенок принялся жевать заготовленную траву под вечерний посвист лесной сороки, и вдруг я вижу, как из кустов медленно появляется голова тигра. Это был не вспугнутый самец, а его мамаша. Наведя резкость, я снял ее в броске на буйволенка. Жертва не издала ни звука, и потом я мог рассмотреть на пленке, что укус, как обычно, умертвил добычу в несколько секунд, клыки вонзились в загривок у самого основания черепа. Меня тигрица не заметила, хотя я сидел на виду на дереве!

Во время одного из дежурств мне довелось наблюдать удивительное зрелище. Тигр, которого я снимал, вдруг пошел крадучись на меня, словно готовясь к атаке. Остановился, сжавшись в комок, долго смотрел мне прямо в глаза, наконец, сделал еще шаг вперед — и поднял с земли оброненную мною веревку. И уволок ее, кусая и облизывая, словно озорной щенок. Если бы только я мог показать здесь все необычные кадры, зафиксированное моим «никоном»! За каждым из них какая- нибудь история.

А сколько было случаев, не поддающихся съемке! Взять хотя бы стычку трех молодых тигров с взрослым гауром, которая, к сожалению, разыгралась в густых бамбуковых зарослях. Вот когда зверям пришлось усвоить разницу между привязанным буйволом и 800—900-килограммовым родичем бизона! Сминая бамбук и фыркая, словно компрессор, гаур пошел в контратаку. Стычка не затянулась, и, надо думать, эти тигры не скоро решатся напасть даже на телят гаура.

Последний вечер в обществе тигров. Как обычно, в сумерках верхом на Понме за мной являются Пиа и Фул Сингх. Мои ноги совершенно затекли от многочасового сидения на неудобном суку. Метрах в двадцати от дерева нежится на речном песке один из тигров, и появление четвероногого экипажа его ничуть не беспокоит. Вроде бы давно уже так повелось, а все равно какая-то особая, нереальная картина. Как легко свыкаешься с «невозможным», невероятным… А еще я не устаю поражаться выносливости Пиа. Два года она рядом со мной в жару и в холод, и ни разу не пожаловалась на тяготы, через которые лежит путь к вознаграждающим нас жемчужинам впечатлений. И как это я столько лет управлялся в одиночку?!

Мы грузим снаряжение на слона, я перехожу на его спину, и Понма разворачивается, словно корабль, бороздящий бамбуковые волны. Вижу, как еще один тигр, неправдоподобно большой в вечернем освещении, присоединяется к лежащему на песке полосатому брату. Что будет с ними после того, как мы покинем этот край? Что будет с Канхой? Со всей уязвимой природой этой страны, с ее бесподобной фауной? Со всем нашим земным шаром?

Снова в моих ушах звучит вопрос Гарри Шейна: «Ты все так же любопытен?»

Конечно, я любопытен — страшно любопытен! Как и прежде.