Еще один шаг - Левин Борис Наумович - Страница 12

— А что, если?..

— Ты что сказал?

— Я думаю… Я думаю. — Валерка вдруг с силой дернул волосок у себя на макушке. — Во! Есть!

— Что? — не понял Алешка.

— Дерни и ты… Я вытерплю. — Валерка нагнул голову. — Ну!

Алешка невольно усмехнулся; бывало, дома брат мог пожаловаться отцу, если его нечаянно толкнули, а тут сам просил, чтобы его дергали за волосы. А может, и в самом деле попробовать? Вырвать не десять, а тридцать волосков — и силок будет покрепче. Алешка, недолго думая, стал выдергивать у себя волосок за волоском. Валерка, морщась, стиснув зубы, последовал его примеру.

— У меня длиннее, — сказал он.

— А у меня крепче.

Когда собралось необходимое количество волосков, Алешка сплел их. Не хватало для прочности надежной нитки. Что, если оторвать пуговицу? То есть не оторвать, а снять, предварительно выдернув нитку? Алешка оторвал можжевеловый острый листок и, орудуя им, как иголкой, снял с рубашки две пуговицы, связал два конца и получил хорошую нитку. Но и этого не хватило, и он, пошарив у себя в карманах, нашел кусочек шпагата. Теперь можно и силок сделать, удлинить его, укрепить. Кончив с силком, Алешка принялся устанавливать заборчик. Валерка помогал как мог: ломал сухие ветки, придерживал колышки, чтобы Алешке удобнее было вколачивать их в землю.

Наконец все готово: заборчик, воротца, жердь-перевес, силок со скользящим узлом. Остается немного: набраться терпения и ждать.

Алешка выбрал в пяти шагах от порховища разлапистую елочку, наломал ветвей, чтобы замаскироваться.

Некоторое время мальчики лежали в своем тайнике молча, осматривались, прислушивались. В овраге было тихо. Над головой у них шуршал зеленый шатер из еловых ветвей, а в тени, под кустиками вереска, монотонно журнал ручей.

— Долго будем лежать? — спросил Валерка.

— Сейчас начнем.

Алешка достал манок и, просвистав первые два «пя-ять», закончил свист настоящей трелью.

— Похоже?

— Очень… А мне можно?

— В другой раз… Теперь будем ждать.

— Долго еще?

— Недолго… Может, полчаса.

— Ого, полчаса.

— А ты как думал? Охотники, они знаешь какие терпеливые.

— То охотники.

— А мы кто?

Валерка не ответил и вдруг спросил:

— Лешка, мы сварим или… зажарим его?

— Тихо лежи.

— Я тихо… — И снова: — А где мы огонь возьмем?

— Лерка, отлуплю, — угрожающе прошипел Алешка. — Тсс… Отозвался!

В лесной глуши послышался мелодичный свист — это рябчик ответил на Алешкин зов.

Выждав несколько минут, Алешка снова издал звук, очень похожий на свист птицы.

Тишина. Вдруг раздался ответный свист, а еще через минуту мальчики услышали: птица взлетела. Через некоторое время шум приблизился. Короткая трель-песня. Птица села где-то близко от них. И снова — тишина. Только шуршит над ухом, качается перед глазами еловая ветвь.

Третий раз Алешка повторил призыв.

Ждать остается немного. Рябчик летит на призыв уже совершенно успокоенный и садится на кустик вереска, близко от которого затаились ребята. Он сидит совсем рядом, красиво приподняв на голове хохолок. Оперение на нем пестрое, окрашенное в серые, черные и рыжеватые тона, наверно, поэтому его так и назвали, и кажется, что он дымчато-серый. Горло под клювом у него черное, словно вымазанное тушью, а по обеим сторонам — белые полоски.

Валерка не мог оторвать глаз от рябчика, никогда раньше он так близко его не видел. В эту минуту он решительно позабыл, зачем они с Алешкой спрятались и зачем вся эта затея; невольно, сам того не заметив, он сделал едва уловимое движение, словно собирался протянуть руку и схватить птицу. Может быть, он бы и попытался рукой поймать рябчика, если бы не Алешка, который в упор, строго посмотрел на Валерку, и Валерка как бы очнулся, бесшумно втянул в себя воздух и застыл.

Вот рябчик опустится на землю, захочет пить или искупаться, подойдет к ручью, пройдет в воротца — и… терпение, терпение.

Но в это самое время произошло непредвиденное, до смешного нелепое. Какая-то глупая мошка заползла Валерке в нос, Валерка выдохнул воздух, но мошке, наверно, понравилось в Валеркиной ноздре, и она упрямо карабкалась дальше, в глубину. Тут никто бы не удержался, не мог вытерпеть и Валерка; он крепко зажал нос, но это не помогло — чиханье прорвалось все-таки и в первозданной тишине оврага прозвучало выстрелом.

Ребят будто оглушили. Все пропало. Рябчика и след простыл, только веточка, на которой он сидел, чуть-чуть колебалась, и солнечный лучик скользил по ней, будто насмехался над неудачниками.

— Сварим и зажарим теперь, — зло процедил Алешка. — Ешь на здоровье.

Алешка прав, во всем виноват Валерка, его невыдержанность. Почему в эту минуту ни мошка, ни комар не тронули Алешку, а нашли его, Валерку? Слезы обиды текли по лицу и заползали в рот.

— Не реви, — сказал Алешка. — Слезой рябчика не заманишь и сыт не будешь… Идем лучше ягод поищем…

Мальчики выбрались из укрытия и отправились вниз по течению ручья. Скоро они вышли к озеру, каких много в Пинежских лесах. К их радости, здесь они нашли много черники и гонобобеля.

Закусив ягодами и, напившись воды, они решили вернуться к порховищу: может, на этот раз им улыбнется охотничье счастье; правда, Валерка был уверен, что после первой неудачи ни один рябчик не прилетит больше.

Алешка не отрицал, но и не соглашался с Валеркой.

Незаметно подошли к порховищу и, пораженные, остановились: в воротцах забора застряла серо-дымчатая птица, она странно разевала клюв, будто ей не хватало воздуха. Это был рябчик, может быть, тот самый, которого спугнул Валерка.

КОРОЛЕВСКИЙ ОБЕД

Пока они добежали к порховищу, рябчик уже не шевелился, петля так сильно затянулась, что Алешке пришлось зубами распутывать узел.

Теперь рябчика можно было трогать за хвост, за хохолок. Валерка вздохнул: ему было жаль птицу, и он не скрывал этого. Алешка же, не обращая внимания на Валерку, раздобыл плоский кусок корня, отломал от сухой ветки более плотный конец и принялся тереть палкой о корень.

— Зачем это? — спросил Валерка.

— Огонь будет.

— Правда будет?

— Так добывали огонь индейцы и все люди, когда еще не было спичек… И мы добудем… Сюда иди. Садись. Так… Берись за палку, пониже бери. Начали!..

Дерево не скоро начало тлеть, страстно ожидаемый дымок никак не показывался.

Пот заливал им глаза. Валясь на траву, Валерка трижды отдыхал, дышал трудно, как рыба, выброшенная на берег. Один Алешка, упрямо наклонив лобастую голову, не переставал крутить палку. Валерка просил сделать передышку, но Алешка только мотал головой:

— Нельзя!..

Один раз, правда, Алешка попросил сменить его: он вытер концом рубахи пот с лица, сходил к ручью, напился воды и снова взялся за палку. На ладонях у него появились мозоли, влажной стала рубаха под мышками и на спине, а он, стиснув зубы, ровно, в одинаковом ритме крутил и крутил палку.

— Не горит, — сказал Валерка и вздохнул. — Наверно, ты не умеешь. — И, глядя на рябчика, спросил вдруг: — А сырым его… можно?

— Огонь добудем.

— Когда?

— Скоро… Во — дымит уже!

— Правда?!

В самом деле, тоненькая ниточка дыма потянулась вдруг по корневищу. Ни слова не говоря, Валерка вцепился в палку, чтобы помочь Алешке.

— Не рви так, а то…

Алешка не договорил: в эту секунду из-под палки показался настоящий сизый дымок.

Не переставая тереть палкой, Алешка другой рукой поднес к дыму кусочек бересты, она покоробилась, пожелтела и… загорелась. Алешка тотчас сунул ее в приготовленную кучку сухого валежника.

— Загорелось! — воскликнул Валерка и, поднявшись, прихрамывая, стал подпрыгивать на одной ноге. Алешка, устало ухмыляясь, подсовывал в огонь сучья, коренья.

Когда первый восторг несколько поулегся, Алешка приказал Валерке не отходить от костра, бдительно сторожить его, чтобы, чего доброго, он не стал меньше, а сам принялся за рябчика. Кое-как ощипав его и выпотрошив, Алешка нашел палку, насадил на нее птицу и понес на огонь.