Лось в облаке - Лазарева Ирина Александровна - Страница 37

— Вадим Петрович, — тихо сказал врач, — позвольте мне его осмотреть.

Вадим молча подчинился и стоял в стороне, пока врач осматривал Александра. Закончив осмотр, доктор деловито открыл чемоданчик, сделал больному несколько инъекций, приказал принести лед и авторитетно заявил:

— Ну что ж, сейчас я могу с уверенностью диагностировать сотрясение мозга средней степени тяжести. Думаю, серьезной опасности нет. Я сделал все необходимое, чтобы облегчить его состояние, но теперь нам придется перевезти его в клинику для более тщательного обследования.

— Обследуйте здесь, — сердито сказал Вадим, — я его никуда не отпущу.

— Боюсь, это невозможно, — как можно тверже сказал доктор.

Он был бы и рад не прекословить несговорчивому хозяину дома, семью которого пользовал много лет и прекрасно был осведомлен о взрывоопасной натуре Березина-сына, однако предпочел бы выдержать шквал ярости, нежели рисковать пациентом. Чем-то этот человек был дорог Березину. Лучше уж перестраховаться, чтобы не нарваться потом на, мягко говоря, неприятности.

— В клинике есть специальная аппаратура, — настаивал он, — поверьте, Вадим Петрович, отвезти его туда — в ваших же интересах.

— Так привезите сюда вашу аппаратуру! — рявкнул Вадим, раздражаясь до крайности и закипая на глазах. — Нет ничего невозможного. Что вам для этого нужно? Люди, транспорт, деньги? Доставьте все необходимое, да прихватите еще врачей, медсестер. Я заплачу им втрое больше того, что они попросят.

— Кем вам приходится этот молодой человек? — не сдержал своего любопытства доктор.

— Он мне друг, брат — роднее не бывает! Что вам еще? Поторопитесь же, наконец!

— Что это ты здесь разорался? И так голова болит, — услышал он вдруг у себя за спиной знакомый голос, и все в нем разом вспыхнуло, загорелось. Он стремительно обернулся, встретил взгляд веселых синих глаз и, как когда-то, в далеком детстве, понял, что спасен. Мутный поток стылых, тусклых дней понесся вспять, вспенился, взыграл, завихрился и выплеснулся в сияющее русло величавой реки.

— Саня! — задохнулся Вадим и тут же бросился его удерживать, потому что больной вознамерился встать. — Тихо, тихо, лежи, не поднимайся. Сань, это, правда, ты? Брат! Живой ведь, живой!

— Дай хоть обнять тебя, громила. Заматерел же ты, экий волчище, увидел бы на улице — не узнал, — говорил Александр, обнимая Вадима и с одобрением его оглядывая.

— А я бы тебя всюду узнал, ты все такой же… светлый, — растроганно отвечал Вадим. — Поверить не могу! Я ведь считал тебя погибшим.

Да нет же. Вот он я.

Сань, ты погоди, ложись сейчас. Тебе вставать пока нельзя. Доктор не велит.

Вадим обернулся к стоявшему в растерянности доктору:

— Идите, Валентин Николаевич, сделайте, что я вас прошу. Игорь, — радостно распорядился он в трубку, — отвези доктора, куда он скажет, и выполняй все его приказания. Сделай такую милость, дружище.

— Все сделаю… Вадим Петрович, — запнувшись от удивления, отозвался Игорь.

Саня посмотрел по сторонам.

— Где это я? Твои, что ль, хоромы?

— Мои. Скажи лучше, как ты себя чувствуешь?

— Бывало и похуже. Так это твои ребята меня по темечку саданули? Герои, нечего сказать. Дай только встать, я им покажу, как ломать аппаратуру.

— Сань, да плюнь ты. Мы тебе новую купим, как только выздоровеешь. Поедем и выберем самую лучшую. А хочешь, я тебе студию звукозаписи куплю?

— Надо же! Ты что, Рокфеллером стал?

— А черт его знает, кем я стал. Только не тем, кем хотел. Живу так, по инерции, куда иду — не знаю… Не спрашивай…

Он все еще не мог поверить в то, что Саня сидит здесь, перед ним, в его доме, который сразу до неузнаваемости изменился, стал цветным, объемным, и сад за окном был другим, мягким и прозрачным, исполненным живительных соков и особого тайного смысла.

Александр, казалось, изучал его, пытливо вглядываясь ему в лицо.

— Где ж ты пропадал? Где ты живешь сейчас? — спрашивал Вадим.

— В Ярославле. Мне после Афгана домой не хотелось возвращаться, да и учиться все-таки надо было. Друг мой, мы с ним вместе служили, предложил ехать с ним в Ярославль. Ну я и поехал. Окончил там университет, тоже биофак. Работаю. Защитил кандидатскую. Ну а птицы — моя страсть. Я благодаря им весь бывший Союз исходил.

— В Ярославле, так близко, — проговорил Вадим, поникнув головой. — А сюда зачем приехал?

— Тебя повидать, — Александр улыбнулся. — Вот и повидались. Способ, прошу заметить, весьма оригинальный.

— Меня? — Вадим смотрел на него во все глаза. — Как ты мог меня найти? Ты видел?.. — он чуть было не сказал «Веру», но не посмел назвать это имя.

— Нет, — спокойно сказал Саня, — я ее не видел. Она написала мне письмо.

— Как?! Куда? Она знала, что ты жив?

— Видишь ли, меня тут как-то показывали по телевидению, не важно, по какому поводу, и так случилось, что она видела эту передачу. Она написала в студию, и мне любезно передали ее письмо.

Он вынул из нагрудного кармана легкой джинсовой куртки конверт и протянул Вадиму:

— Вот, прочти.

Вадим отшатнулся. Опять она, через столько лет. Теперь, когда он чудом нашел Саню, она не может больше стоять между ними, ни в мыслях, ни в разговорах, и никогда не встанет!

— Зачем? Она писала тебе. Я не хочу его читать, — сказал он, отстраняясь от протянутой руки.

— Прочти, — настаивал Александр, — тогда ты многое поймешь. Так лучше. Мне трудно объяснять тебе все самому.

Вадим развернул небольшой листок бумаги.

«Милый, родной мой, — писала Вера, — не смею произнести твоего имени, потому что знаю, — я недостойна этого. Ты должен презирать и ненавидеть меня и будешь прав. Мне нет прощения. Но прошу, заклинаю тебя, умоляю на коленях — повидайся с Вадимом. Верь мне: лишь я одна виновата в том, что произошло, это я разрушила вашу дружбу, я соблазнила его, когда он совсем этого не хотел и противился как мог. Не суди его так строго и беспощадно за минутную слабость, за трагическую ошибку — он расплачивается за нее всю жизнь. Ему сказали, что ты погиб, и с тех пор он каждый день и час мучается и казнится чувством вины. Он любил тебя как родного брата и продолжает любить. Уйми горечь обиды, будь к нему милосерден, не пожалей для него слов утешения, и тогда вам обоим станет легче.

Прощай, не думай обо мне слишком плохо, если можешь. Вера».

На конверте стояла дата полугодичной давности. К письму Вера приложила визитную карточку Вадима, которую он ей когда-то дал.

Вадим давно уже прочел письмо и все не решался поднять на Александра глаза.

— Ты ей ответил?

— Да, написал, что получил ее письмо и обязательно с тобой повидаюсь. Больше ничего.

— Так значит, если бы не это письмо, мы могли бы не встретиться?

— Честно? Да, могли не встретиться. Хотя, как видишь, случай распорядился за нас. Я мог оказаться в Москве и по другим делам. Что ж, поделом мне: я здесь уже с неделю, а все собирался с духом, все тянул, откладывал, сначала одно, потом другое; видно, судьбе надоело играть с нами в кошки-мышки, и она решила все за нас.

— Неужели ты никогда бы меня не простил, не будь этого письма? — Вадиму было трудно говорить, и Саня это видел.

— Знаешь, я много думал о том, что с нами произошло, и понял, что в этом есть и моя вина.

— Твоя вина?! — Вадим не верил своим ушам.

— Да, моя! Я должен был во всем разобраться. Повел себя как последний псих. Ведь не зря мне показали те фотографии. Твой отец все хорошо рассчитал, с дальним прицелом. Прости, я знаю, что он умер, и не хочу говорить о нем плохо. Наверно, он считал, что так будет лучше для тебя. Но с тобой я должен был поговорить. А потом было уже поздно. Вряд ли я решился бы на встречу с тобой. Откуда мне было знать, нуждаешься ли ты в моем прощении. Или в моем обществе. Столько лет прошло. У каждого из нас была своя жизнь. — Саня начал заметно волноваться. — Нарваться на равнодушный взгляд или натянутый тон, — что может быть страшнее? Иногда для того, чтобы встретиться с прошлым, требуется больше мужества, чем на войне!