Куртизанка - Кэррол Сьюзен - Страница 16

– Пока? – переспросил Реми, поскольку она замолчала.

От досады, что затронула эту тему, Габриэль даже прикусила нижнюю губу.

– …пока Ренар не вбил себе в голову эту дурацкую идею, что обязан подыскать мне мужа, – неохотно договорила она. – Что я никогда не стану счастлива или довольна, пока не пойду под венец.

– Настолько ли это дурацкая идея, Габриэль? – тихо спросил Реми.

Дурацкая, если речь шла о ней. Ренар в роли свахи для нее? Над этим можно было бы посмеяться, если бы ей не претила даже мысль о том, что какой-то алчный дворянин, охочий до приданого, предложенного Ренаром, милостиво возымел бы желание забыть тот факт, что он получает подпорченный товар. Или, того хуже, очарованный ее красотой, вообразил бы себя влюбленным в нее, а она не сумела бы отвечать взаимностью на его любовь. А когда этот предполагаемый жених обнаружил бы правду? Что тогда?

Габриэль знала о существовании способов, с помощью которых умная женщина могла уверить своего мужа в мысли, что тот взял в жены девственницу. Но мысль о подобном обмане вызывала у нее отвращение. Нет, по ней, так лучше сразу позволить мужчине знать правду, кто перед ним, и пусть живет с этим знанием.

Тогда почему же она все еще избегает открыто объясниться с Реми? Почувствовав на себе взгляд его серьезных темных глаз, Габриэль все же решилась ответить:

– Глупо со стороны Ренара искать мне мужа. Глупо по многим причинам. Главным образом потому, что у меня нет никакого интереса становиться супругой какого-то там провинциального чурбана, способного похоронить всю мою жизнь в глуши.

Желая как-то сменить тему беседы, Габриэль, шурша юбками, направилась к этажерке у кровати, где хранились – на случай, если ей захочется утолить жажду среди ночи, – графин с вином и хрустальный бокал.

– Не хотите ли бокал рейнского вина, капитан Реми? – бросила она через плечо. – Я могу также послать за поваром, чтобы он накрыл вам поздний ужин внизу, в общей зале.

– Речь идет о том огромном столе, что я заметил внизу под лестницей, длина которого сопоставима с полем боя? – озорно спросил Реми. – Нет, боюсь, что едва ли я соответствую для такого стола, особенно комплекцией.

– Это все потому, что вы явно не слишком-то заботились о себе, как и большинство мужчин, когда они предоставлены самим себе. – Габриэль налила вино в бокал и подошла к нему. – Своей бледностью вы напоминаете призрак, за который я вас и приняла. Может, хотя бы вино вернет немного красок вашему лицу.

Габриэль вручила ему бокал.

– Вот вам. Пейте, – строго приказала она.

– Слушаюсь, сударыня, – смиренно поклонился Реми, что не соответствовало мерцающим искоркам в его глазах.

Когда он отпил первый глоток, то вздрогнул, и тут Габриэль впервые заметила рану у него на губе, в том месте, куда она ударила его.

– Боже мой, Реми, это я тебя так? – В порыве раскаяния она даже забыла о напускной холодности и осторожно провела кончиками пальцев по его нижней губе, с ужасом нащупав припухлость. – Прости, не сердись на меня, пожалуйста.

Николя вздрогнул от прикосновения и поймал ее руку.

– Пустяки, моя дорогая. Я пропускал и куда худшие удары, но, пожалуй, ни одного из них я не заслуживал так, как этот. После всего, что вы с сестрами сделали для меня, я обязан был найти способ сообщить вам о себе. – Он осторожно коснулся губами ее пальцев. – Вполне естественная реакция, раз ты так гневалась на меня.

У Габриэль мурашки пробежали даже от столь легкого прикосновения его губ, и она поспешила отодвинуться от него.

– Естественная, возможно, – уступила она, – но едва ли так принято среди воспитанных людей.

– А сейчас мы ведем себя как хорошо воспитанные люди из общества, да, Габриэль? Вежливо соблюдаем приличия? – насмешливо уточнил Реми.

– Вполне. – Она открыто посмотрела на него с нескрываемой улыбкой, потом решительно вздернула подбородок и деланно улыбнулась. – Почему бы нам не испытывать теплых чувств по отношению друг к другу? Много воды утекло, но мы все еще друзья, не правда ли?

– Да, друзья, – согласился Реми, но страстный взгляд его глаз опровергал сказанное.

Он дотронулся рукой до пучка волос, убранного в сетку, провел пальцами по ее щеке. Габриэль всегда поражалась, как прикосновения рук Реми, загрубевших и мозолистых, могли быть такими нежными. Они манили, они искушали.

Она почувствовала, как ее кинуло в жар. Это все из-за того страстного объятия внизу, во дворе ее дома. Она тогда знала, что ей нельзя целовать Николя Реми. Тот единственный миг безумия взломал прочную стену хладнокровия, которую она годами возводила вокруг своего сердца. Габриэль испуганно вырвалась из его объятий.

– К сожалению, – нервно заговорила она, – у меня не так много времени для старых знакомств, как мне бы того хотелось. Моя жизнь в Париже сильно отличается от той, что я вела на острове Фэр.

– Наслышан, – помрачнел Реми, и его нежный взгляд потух. Он отпил большой глоток вина и поинтересовался, нахмурив брови: – Габриэль, что ты делаешь здесь, в Париже? Вдали от своей семьи и дома?

Именно этого вопроса она ждала со страхом. Ее сердце замирало, как только она сама задавала себе вопрос, а что Реми слышал о ней? Поговаривали, что в некоторых тавернах даже принимали ставки на тех, кто мог стать ее следующим любовником.

Но, какие бы сплетни о ней ни доходили до него, Габриэль ни на секунду не сомневалась: Реми не хотел ничему верить. Его настойчивый взгляд искал ее глаз, словно он старался убедить себя, что, несмотря на всю очевидность противоположного, она оставалась все той же невинной девочкой, какой он сам неизменно видел ее.

– Вы же всегда знали, как я мечтала покинуть остров Фэр, капитан Реми, – ответила она наконец, втирая крем в кожу. – Мне хотелось побывать повсюду, самой изведать бурление и изменчивость большого города.

Подперев своими широкими плечами стену, Реми расположился рядом со столиком, чтобы она не могла избежать встречи с его взглядом:

– Да, но как у тебя во владении оказался этот огромный дом? Прости меня, но я считал, что в вашей семье все пошло прахом, когда отец не вернулся из своего путешествия.

– Так оно и было. – Габриэль размазывала крем кончиками пальцев, надеясь, что их едва заметная дрожь не выдаст ему ее нервозности. – Этот дом принадлежит или, вернее сказать, принадлежал женщине по имени Маргерит де Мейтлан. Любовнице моего отца, – добавила она равнодушным тоном, не выдавшим никаких эмоций.

– Любовнице?

– Капитан Реми, у многих мужчин есть любовницы – сухо заметила девушка.

– Знаю. Но я слышал… мне всегда казалось… – Реми в замешательстве отпил еще глоток вина.

– Вы слышали истории о глубоком чувстве, связывавшем доблестного шевалье Луи Шене и Евангелину, прекрасную Хозяйку острова Фэр.

Габриэль убедила себя, что давно преодолела боль из-за предательства отца. Но застарелая горечь вновь проявилась в звуках ее голоса.

– К сожалению, все те истории… всего лишь… красивые сказки. Заверяя всех в своей преданности моей матушке, отец содержал другую женщину здесь, в Париже, щедро осыпая мадам де Мейтлан платьями, драгоценными камнями и этим домом.

Реми молча вникал в услышанное, хмуро глядя в свой бокал.

– И все-таки я не понимаю, какая связь между тобой и этим домом. Что ты забыла здесь, в доме этой… как бы помягче выразиться…

Реми не закончил, но в этом и не было необходимости. По его суровому тону Габриэль могла легко предположить, как он собирался закончить свою фразу. Этой распутницы, продажной женщины, блудницы. И, хотя она сохранила безразличную маску на лице, душа ее затрепетала, мучимая вопросом, каким из этих эпитетов наградит ее Реми, когда поймет, насколько она похожа на Маргерит.

Габриэль взяла со стола маленькую жесткую щеточку и начала размеренно полировать ногти.

– После того как пришло известие о смерти моего отца, мадемуазель Мейтлан испытала некий прилив угрызений совести. Она решила удалиться в монастырь. Но, прежде чем осуществить свое решение, предложила нам с сестрами этот дом и свои украшения.