Химеры — навсегда! Файл №314 - Картер Крис (1) - Страница 4

О-о, какая-то она, улыбочка, у вас, сэр…

Какая-такая?

М-м, своеобразная. Дьявольская, м-м? Всяко не ангельская, сэр…

Штаб-квартира ФБР Вашингтон, округ Колумбия

К слову, о психологической устойчивости. Она у специальных агентов Федерального Бюро Расследований тоже, по определению, должна быть непоколебима. Работа такая, леди и джентльмены…

И она, психологическая устойчивость, у них, у джентльмена Молдера и леди Скалли, непоколебима.

Вот ведь диаскоп в рабочем кабинете Молдера проецирует во всю стену чудовищные кадры — изуродованное лицо бывшего человека, ныне трупа. Пофрагментно проецирует — крупно, еще крупней, и еще крупней. В цвете. Преобладающая гамма — красно-коричневая, местами синюшно-бледная. Характерная гамма для всякого бывшего человека, ныне трупа. Особенно, если смерть насильственная. А в данном случае еще какая насильственная, в особо извращенной форме.

Агент же Молдер и агент Скалли беседуют деловито и сосредоточенно, будто галстук в супермаркете сообща выбирают (агенту Молдеру), будто фасон шляпки в супермаркете сообща обсуждают (агенту Скалли). Железные нервы!

Никакие не железные, обычные. А у Дэй-ны Скалли зачастую и вовсе ни к черту. Судя по перманентно расширенным глазам с застывшим в них страхом: что у нас плохого? Женщина, короче. Нетривиальная — все-таки ФБР! — но женщина. Просто (repete) работа такая, леди и джентльмены. Соответственно, и трупы, с которыми приходится возиться, именуются на профессиональном жаргоне — рабочий материал. Только так и не иначе. А иначе — прямая дорога в дурдом.

Рабочий, гм-гм, материал на световом экране диаскопа еще тот!

— Заметь, Молдер, оба глаза выколоты.

— Трудно не заметить. Их обнаружили на месте происшествия?

— Кого?

— Не кого, а что. Глаза. Остатки.

— Нет.

— Полагаешь, преступник унес их с собой? На память?

— Полагаю, в Вашингтоне избыток бродячих кошек.

— Фу, Скалли!

— Ты спросил — я ответила.

— Других предположений нет? Более аппетитных?

— Ну, если угодно… Был дождь. Глазное яблоко — слизистая оболочка, скользкая. Могло смыть дождевым потоком в водосток… Булочку хочешь?

— С чем?

— Ни с чем. С глазурью.

— Сама пекла?

— Нет. Из кондитерской внизу. Как знала, что нам сегодня сидеть и сидеть.

— Из кондитерской? Не сама? Тогда давай!

— Нахал!

— Был бы я нахал, ты бы здесь не работала.

— Молдер?

— Элементарно, Скалли! Из декретных отпусков не вылезала бы.

— Молдер!

— Извини, навеяно.

— Чем?

— Глазурью. И… кадром. Нет, не этим. Предыдущим. Вернись-ка на кадр назад. Где низ живота.

— У него же срезаны гениталии.

— Вот именно.

— Кое-кому такая операция не повредила бы. Кое-кому из присутствующих.

— Э-э, нет! Мне этот пустячок еще пригодится. Пустячок, а приятно.

— Молдер! Мы работаем или мы валяем дурака?!

— Работаем, работаем… Так понимаю, гениталии тоже на трупе или возле трупа не обнаружены?

— Нет.

— Снова грешим на кошек? На дождь? Или на случайно проходящую мимо старую деву? Идет себе, идет и вдруг, глядь — валяется! Подбери — пригодится!

— Молдер!!

— Молчу, молчу. Давай дальше. Следующий кадр, Скалли, следующий.

— Вот. Рот располосован от уха до уха. Язык тоже вырезан, как и… первичный половой признак. И тоже не обнаружен.

— Н-ну, для какой-нибудь старой девы и язык — первичный половой признак. В , некотором смысле.

— Молдер!!!

— Всё, всё. Извини.

— Что тебя так разобрало нынче?

— Просто терпеть не могу гомиков, ты же знаешь. А тут возись с ним…

— Кто сказал, что жертва — гомик?

— Ха! Он кем был при жизни?

— Натурщиком. Позировал перед художниками. В Университете Джорджа Вашингтона.

— Вот видишь! Натурщиком!

— И что?

— А разве все натурщики поголовно — не гомики?

— Нет.

— Тебе-то откуда знать, что — нет?

— Тебе-то откуда знать, что — да? Хочу поверить, а?

— Скалли! Вот это не трогай!

— О-о, агент Молдер задет за живое! За святое!

— Не трогай, сказал, Скалли!

— Ладно, сморозила. Забыли.

И то верно. Извечный плакат-постер в кабинете — размытые очертания летающей тарелки в стратосфере и аршинные буквы понизу: «Хочу поверить!» — для Фокса Молдера, конечно, не святое, но пунктик, idee fixe.

Именно, именно! Он, спецагент ФБР, провозглашает по поводу НЛО: «Хочу поверить!» — а его, спецагента ФБР, бросают на расследование банального убийства, пусть и совершенного с особой жестокостью, но банального, банального, банального! Еще и потерпевший — очевидный гей, что бы там напарник Скалли ни говорила. (Кстати, откуда ей все же знать, что — нет?!) Государственной печатью орехи разбивать — вот как это называется, сэр!

Сэр — в смысле, Железный Винни, в смысле, Уолтер Скиннер, в смысле, помощник директора ФБР. Мы с вами не первый и, агент Молдер надеется, не последний год делаем общее дело, Уолтер, однако за что же вы, Уолтер, так с агентом Молдером, Уолтер?! Ценные кадры ФБР и должны цениться соответственно. Кадры решают всё. Разбрасываться ими по мелочам нерационально, сэр! Кадры — не которые в диаскопе, а кадры — которые человеки. Фокс Молдер человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Подкожная обида, к примеру. Типичное человеческое чувство! Впрочем, обида — есть чувство, так-таки предполагающее дальнейшее развитие отношений.

Что ж, будем развивать. Отношения. В дальнейшем. Сэр…

А пока, в одночасье, расщелкаем порученное вами, сэр, дело, как… орех государственной печатью. Экая невидаль — маньяк-одиночка! Потом скрестим руки на груди с видом оскорбленного небрежением профессионала, немо вопрошая: «Какие еще будут поручения, сэр? В дальнейшем? Старушек через оживленную магистраль переводить, чтоб под колеса не угодили? В Гарлеме профилактические беседы беседовать с афро-американскими тинэйджерами, чтоб стены пшикалками не размалевывали?» Но то — предвкушающее потом, потом. А пока…

— Что мы знаем о потерпевшем, Скалли?

— Адонис Кастракис. Двадцать один год. Грек, натурализовавшийся в четвертом поколении. Криминального прошлого не имеет. Правда, его прадед Агафон Кастракис в начале прошлого века промышлял контрабандой. Вместе с подельниками Ставраки и Папасатиросом перегонял из Греции в Одессу контрабанду — в частности, презервативы. Но, думаю, это никак не связано с нашим убийством. Прошло почти сто лет.

— В Одессе нет презервативов?

— В начале прошлого века не было.

— А в Греции?

— В Греции всё есть.

— Что же они все сюда к нам, в Америку, норовят, как мухи на… труп, если у них там всё есть! Сидели бы у себя в Греции! Или в Одессе! Развелось их из-за дефицита презервативов! А мы тут теперь копайся в навозной куче по их милости!

— Молдер, не нервничай.

— Не нервничаю.

— Нервничаешь. Но не поэтому. Я же вижу. Зол на Железного Винни?

— Скалли, что ты кушаешь, что такая умная?

— Булочки! С глазурью. Не желаешь еще одну? У тебя в организме явно не хватает булочек с глазурью.

— Хочешь сказать, что я дурак, да? А ты умная, да?

— Хочу сказать, что нам еще сидеть и сидеть. На голодный желудок как-то не хочется.

— Да почему же сидеть и сидеть! Простое дело, проще некуда! Мы его сейчас в момент!

— Хочу поверить.

— Скалли?!

— А что я сказала? Действительно хочу поверить — что мы сейчас в момент.

— Раз плюнуть!

— Плюй.

— Что ж… Так! Прежде всего… У нас есть фотография этого… Кастракиса в более приемлемом виде, не растерзанном? Прижизненная фотография, изображение?

— Фотографии нет. Изображения есть.

— Скалли?!

— Молдер, не нервничай. Когда ты последний раз был в Арт-галерее?

— Никогда. Я там не был. Есть вещи поважней, чем мазня, выставленная в Арт-галерее.

— Почему мазня?

— Потому что мазня.

— Ничего не смыслишь в современном искусстве!