Конь-беглец - Кузьмин Лев Иванович - Страница 13

Злополучное долгое невезение, слепая оттого остервенелость и бросили нервную волчицу да молодых навстречу сохатому безо всякого на то сигнала со стороны вожака. Не успел матерый навести в охотничьем строю должного порядка, не успел глазом моргнуть, как мятежница-волчица, за нею разом молодняк без какой-либо на то подготовки ринулись на лося в атаку лобовую.

И — поплатились жестоко.

Сохатый со взъерошенной на крутом загривке шерстью, с дико налитыми кровью глазами, на всем на полном скаку прямо-таки не ударил, а выстрелил перед собою переднею правой ногой, страшным на ней, будто откованным из чугунных клиньев, копытом.

Он «выстрелил», — волчица покатилась, распласталась на земле.

Молодым волкам на их совместном прыжке-взлете бык несокрушимою грудью нанес тоже такой резкий толчок, что они с ошалелым, почти щенячьим визгом отлетели влево, вправо.

Не пострадал только матерый. На лося-гиганта вожак бросился по правилам испытанным: с тыла. Он хотел острыми клыками, как ножами, перехватить лосю на задних ногах сухожилья, хотел первым делом обезножить его, но из-за сумятицы, сотворенной волчицей и молодыми, — опоздал.

Лось ринулся в черно-зеленую топь. Он прямо, словно удивительный пароход-болотоход, забурлил в сторону острова. Он пролагал себе грудью путь по такой глубокой трясине, где и лосиха не решилась бы пройти. А за ним только и булькала, только и пузырилась возмущенно взбаламученная хлябь.

Поверженная волчица с трудом привстала. Виновато повизгивая, заметно прихрамывая, приблизилась к матерому. Молодые, сконфуженно приклонясь, стыдливо отводя глаза, встали с волчицею рядом. Матерый от них отвернулся, поглядел вослед уходящему лосю, задрал острую морду вверх и… жутко, хрипловато, отчаянно завыл.

Вой подхватила волчица. Завыли, срываясь порой почти на тявканье, и молодые. А потом матерый принял решение никуда отсюда пока что не уходить. Опять и надолго теперь покорная ему семейка залегла в засаду. Волки надеялись: если столько добычи ушло от них тут на заболотный остров, то кто-то оттуда пойдет и обратно. Возможно, еще не напуганная погоней лосиха с лосенком. Вот тогда удача и наступит, тогда и будет пир! А молодые волки, после их самовольного поступка, пускай поучатся в засаде терпению.

Глава 11

ОПЯТЬ ПОГОНЯ!

Сохатый гордо взошел на остров, на кормежную лосихину поляну. Но его величавость, его красота, могучесть на хозяйку-лосиху не произвели ни малейшего впечатления. Занятая высматриванием осинок посъедобней, на шумное пыхтение лося она ни ухом не шевельнула, ни головы, ни глаз не повернула. Только кратким взмыком приказала лосенку встать ближе, рядом с собой.

Такое равнодушие лесной, тоже довольно могучей «дамы» царственному гостю не понравилось. Он запыхтел шумнее, он обиженно заоглядывался, остановил хмурый взгляд на Сивом. Ему, в его рогатую башку вдруг взбрело: перед ним не то чтобы враг, но перед ним — соперник! А соперника тут же, при лосихе, надо немедленно унизить, надо задать ему взбучку, может быть даже и совсем вышибить из него дух!

А Сивый нависшую над ним угрозу понял с большим опозданием.

Во-первых, после ночевки вместе с лосенком и с лосихой он стал считать себя чуть ли не их родственником. Ну и за родственника посчитал пришельца-лося. Во-вторых же, кроме позавчерашних мужиков-налетчиков, на Сивого никто никогда еще всерьез не нападал. Потому стоял он теперь открыто, без какой-либо опаски. Стоял да лишь удивлялся: перед ним лось вроде бы как лось, очень схожий с добродушною лосихой, но на голове у него зачем-то торчат странные, широко растопыренные коряги…

И только когда, ухнув грозно, лось «коряги» наклонил, когда помчался в атаку на Сивого, то Сивый вздрогнул, едва успел отскочить в сторону, и это движение спасло его, может быть, даже от смерти.

Костистые, убийственно нацеленные рога лося ударили Сивого все же не под шею, не в грудь, а проехались только по ляжке.

Лось обдал Сивого запахом разгоряченного тела, пронесся мимо, шагах в десяти вспахал землю копытами, развернулся, поскакал в атаку новую.

И тогда в почти уж во взрослом Сивом взорвалось собственное возмущение! А где возмущение — там и отвага. Новый наскок он встретил совсем не так, как распаленный лось ожидал. Сивый поступил так же, как поступает любой гордый, слишком осерженный конь.

Бык — рога низко вперед, взял разгон, а Сивый, не отступая, всем задом развернулся, да и с такою силою лягнул противника по рогам, затем по опущенной морде, что лось и на месте присел, и одурело, озадаченно затряс башкою.

Но все же сохатый был тяжеловеснее, сильнее. Настоящего, длительного боя Сивый не выдержал бы. Спасение оставалось в отступлении, в ловкости. Сначала Сивый от ошалелого лося увертывался, прыгал из стороны в сторону меж буреломными на острове завалами, но, привычный преодолевать любые лесные заграды, сохатый почти ни на шаг не отставал.

Пробовал Сивый на манер лосенка приткнуться и к лосихе. А лосиха на этот раз равнодушно отшагнула от него, защиты не оказала никакой. Сохатый же напирал и напирал на Сивого, теснил по узкому острову то к одному, то к другому берегу. В конце концов Сивому стало понятно: сохатый задался целью прогнать его с острова совсем.

Как только Сивый это понял, так тут же сам ринулся по крутому склону к болотной пойме. И, неотступно преследуемый великаном-лосем, возможно, влетел бы в самую гибельную топь, но вот за все время побега из деревни, в этакую роковую минуту, ему впервые повезло всерьез.

Сивый случайно, а, может, и по инстинкту, попал на вчерашнюю, потайную под плавучею ряскою, под кувшинками опористую тропу. Лось дальше за ним не погнался, лось принялся на берегу победно во всю глотку трубить, а Сивый поскакал по тропе, сам теперь не ведая куда. И к счастью великому его удача была пока все еще при нем. Без нее он наткнулся бы на волчью засаду.

Однако помогла ему не только удача. Торжественный трубёж сохатого привлек к себе все внимание волков и они на минуту, на другую пропустили тот миг, когда Сивый выскочил из болота от них уже метров за сто.

Но и матерый, спохватясь, увидел тоже очень важное для себя. Он увидел: опасного людского соседства рядом с этим конем нет. Матерый подал сигнал, серая стая пустилась в погоню. Да все же расстояние, которое образовалось между волками и Сивым, сокращалось медленно, а то и не сокращалось совсем.

Небыстро бежала, хромала раненая волчица. Не очень стремились обскакать Сивого и молодые волки. Им не забылось, как всего лишь час тому назад раскидал их сохатый. Теперь они на бегу дисциплинированно поглядывали, ждали: какой пример подаст старик-вожак. Только тому тоже приходилось непросто.

Сивый ведь не был какою-то там заезженной, недокормленной клячонкой! Он — молодой, сильный — несмотря на досадное знакомство с рогами сохатого, не растерял и теперь ни ловкости, ни прыткости, и, выскочив из болота, летел меж деревьями со скоростью не меньшей, чем волчий вожак.

Расстояние меж волками и конем все ничуть не убывало, и матерому приходилось решать: либо оставить погоню в начале, вернуться в засаду на лосей, либо трудный за Сивым бег продолжать. Преследовать до той поры, пока не удастся загнать коня в такой лесной тупик, где Сивый остановится поневоле, и тогда не очень-то удачливая нынче стая возьмет его наконец в переделку.

Матерый решился на погоню.

А чтобы заставить Сивого скакать в одном, только волкам нужном направлении, матерый использовал весь свой немалый охотничий опыт.

Когда сырой, темный ельник стал постепенно редеть, когда навстречу погоне замелькали высокие сосны со светлыми меж них прогалами, матерый стаю развернул не очень плотным, но все же почти обхватным полукольцом.

Чуть поодаль, но слева от Сивого оказался волк молодой. Справа — брат того волка. Сам матерый — в середине полукольца, на следу Сивого, и лишь подкалеченная волчица прыгала, култыхала в резерве облавы. И если Сивый сейчас на бегу оглядывался, то видел преследователя с одной стороны, видел такого же серого с другой стороны, а когда вымчался, казалось бы, на спасительную, освещенную солнцем леспромхозовскую дорогу, то и повернуть по ней ни в село, ни в свою деревню не смог.