Дело о фальшивой картине - Кузнецова Наталия Александровна - Страница 4

Девочка с готовностью кивнула.

А Лешка принялась рассказывать Дарье Кирилловне о том, как они спасали дога по кличке Банг и коллекцию кузнецовского фарфора, для чего им пришлось поехать в Воронеж, где им на подмогу пришли Катька со Стасом, и поэтому все у них удалось как нельзя лучше.

— А теперь Катька к нам в Москву приехала, — она с нежностью погладила подругу по плечу. — Я так ее ждала. До сих пор она о нашей жизни знала только по нашим рассказам, а теперь всех сама увидит. Мы сегодня уже успели у Матвея Юрьевича побывать и с Ариной в художественную галерею съездить.

— Отличная галерея, — подхватила Катька. — В ней я увидела одну замечательную картину. Ну, там, конечно, всяких картин полно, и самая главная на мольберте стоит, с небоскребами, «Восход» называется, но лично мне больше всего понравилась другая. Ее написал один воронежский художник, не помню, как его зовут. На ней наш каменный мост нарисован, причем совсем не такой, как теперь, а каким был в старину, лет пятьдесят назад или даже больше,

— Пятьдесят лет — это еще не старина, — улыбнулась Дарья Кирилловна и задумчиво произнесла: — Но я знаю, что его потом перестроили. Очень интересно было бы взглянуть на эту картину. Ведь в том месте, недалеко от каменного моста, жили мои дедушка с бабушкой. И мама моя тоже там родилась, а когда выросла, в Москву переехала. Я появилась на свет уже в столице, а деда с бабкой видела, когда была маленькой, мама меня к ним привозила. И, представьте себе, все еще помню этот мост.

— Правда? — Катька запнулась, помолчала и затараторила вновь: — А потом еще Володя, Аринин друг, отвез нас в Пушкинский музей. Но из-за Ромки мы ничего не успели толком рассмотреть, он вечно всем недоволен и всегда куда-то торопится.

— Чем это ты недоволен? — удивилась Дарья Кирилловна, видя, как Ромка смирно сидит на стуле и увлеченно поглощает ее кулинарные шедевры.

— Я музеями недоволен, — проглотив огромный кусок мяса, проворчал мальчишка. — И вообще я не понимаю, что такого во всех этих картинах, которые там развешаны. Нет, есть, конечно, такие, каких даже мне сроду не нарисовать, портреты, например. С другой стороны, зачем малевать людей, тратить на это время, когда можно сделать фотографию? Щелк — и готово. Ну, в прежние времена несчастным художникам приходилось рисовать всяких там знаменитостей, разных богачей, королей и графов, чтобы они могли увешивать стены своих старинных замков портретами предков. Но теперь-то вместо этого фотоальбомы существуют! Лично я вообще не люблю портреты, пусть их теперь историки разглядывают. Но там, в музее этом, есть вообще непонятные картины. Мне кажется, их нарисовать раз плюнуть. Вот, например, красные рыбы у Матисса, знаете, они у него в аквариуме по кругу плавают. Я сегодня этих его рыбок очень внимательно рассмотрел. Такое чувство, что их ребенок рисовал. Я, думаете, так не смогу? Так каждый дурак нарисует.

Дарья Кирилловна лукаво улыбнулась.

— Не все так просто. Фотограф передает образ, а художник — душу. А насчет Матисса… Видишь, ты сам заметил, что рыбки у него движутся как бы по кругу. Этого художник достиг сопоставлением разных цветов, выделив свой любимый, оранжевый, и нарочито нарушив привычные правила рисунка, для чего приподнял верхний край стола, чтобы на его рыбок можно было взглянуть одновременно с двух точек зрения: сверху и сбоку. Окружности стола, кстати, у него тоже расположены в разных плоскостях. Все эти «нарушения» и сделали картину такой реальной. У ребенка так бы не получилось.

Ромка во все глаза смотрел на Дарью Кирилловну.

— Надо же, какие сложности. А на вид и правда делать нечего. Впрочем, все гениальное всегда простым кажется.

— Вот именно, ты же у нас философ, все правильно понял, — она потрепала мальчишку по голове. — Есть много великих произведений, еще более простых на вид. Вы, надеюсь, слышали о Малевиче?

Катька зажмурилась и выпалила:

— Казимир Малевич. «Черный квадрат». Нам в школе его показывали.

— Молодец! «Черный квадрат» — самое известное произведение Малевича. Но у него много и других работ.

Дарья Кирилловна пошла в свою комнату и вынесла оттуда большой альбом.

— Вот, посмотрите на его картины.

Ромка открыл альбом и сразу наткнулся на репродукцию знаменитого «Черного квадрата», полистав, нашел еще и «Белый квадрат» и хмыкнул:

— И что ж, кроме этого вашего Малевича, никто больше квадраты рисовать не может?

— Квадраты-то рисовать мог и может каждый, ты прав. Однако «Черный квадрат» Малевича — это не просто написанный маслом четырехугольник, это, как бы получше выразиться, нулевая стадия новой, авангардной живописи. То есть в 1915 году Малевич призвал к отказу от изображения людей, вещей, природы и провозгласил переход к беспредметным формам. Черный квадрат для него — это элементарная форма выражения чистого цвета. Потом художник приступил к сочетанию чистых плоскостей и в том же году впервые ввел в русский язык термин «супрематизм», то есть превосходство беспредметности над старой живописью, «миром вещей», и провозгласил победу чистых красок. Это была самая настоящая революция в искусстве. Не случайно супрематические полотна Малевича до сих пор высоко ценятся во всем мире.

Дарья Кирилловна вновь сходила в свою комнату и положила перед Ромкой иллюстрированный журнал:

— Вот еще одна из «супрематических» картин Малевича. Она так и называется «Супрематизм». Художник написал ее в том же 1915 году, и уже в нашем, двадцать первом веке, на аукционе в Нью-Йорке британский дом «Филипс» оценил ее в двадцать один миллион долларов.

Ромка чуть не поперхнулся.

— Что? Вот за это? Вот за это самое двадцать один миллион? Тут же одни прямоугольники и линии. Да вы только поглядите! Черный прямоугольник, зеленый прямоугольник, ромб темно-синий, полоски всякие мелкие… И больше ничего. Странно как-то…

Внезапно он резво подскочил, не отрывая глаз от репродукции.

— А… А вы дайте мне ее копию, пожалуйста. Можно я сам ее сделаю?

— Сделай, если тебе так хочется, — разрешила Дарья Кирилловна.

С журналом в руках Ромка понесся в комнату ее внука Андрея, где стоял компьютер с принтером и сканером, и уже через несколько минут выскочил оттуда с яркой картинкой в руках.

— Ну надо же, двадцать один миллион баксов, — сверяя листок с образцом, он недоуменно покачал головой, затем кинул журнал на стол, убедившись, что сделанная им копия ничем не отличается от журнального варианта.

А когда они засобирались домой, в прихожей послышался шорох, и в комнате появился внук Дарьи Кирилловны Андрей, журналист известной газеты «Новости плюс». С ним, как и с его бабушкой, Ромка с Лешкой тоже были большими друзьями. И не сосчитать, сколько раз Андрей по первому зову приходил к ним на помощь, а потом, основываясь на их расследованиях, писал интересные статьи в свою газету.

— Какие люди! — воскликнул он. — Бабушку пришли навестить? А это кто ж у нас такая?

— Это Катька из Воронежа, мы тебе о ней сто раз говорили, — сообщил Ромка. — Можешь с ней познакомиться и заодно — попрощаться, потому что мы уже от вас уходим. Засиделись, хватит.

— Очень приятно, — улыбнулся Катьке Андрей. — Надеюсь, что мы еще увидимся?

Ромка пожал плечами.

— Вряд ли. Она здесь ненадолго.

— Увидитесь, увидитесь, — возразила Дарья Кирилловна. — Через день я жду вас у себя снова. Учтите, у меня будет много вкусных вещей.

— У бабушки послезавтра день рождения, — шепнул друзьям Андрей. — Приходите, не пожалеете.

— Тогда, конечно, придем, — обрадовался Ромка. — И Катька еще не уедет, она к нам на целых четыре дня приехала.

— Ром, а зачем тебе копия картины Малевича? — поинтересовалась Лешка, когда они, распрощавшись с бабушкой и внуком, вышли из подъезда, и Ромка, присев на скамью, спрятал листок в свою сумку, предварительно аккуратно вложив его в пластиковую полосатую папочку, чтобы не помять.

— Надо.

— Ты же не любишь живопись, — вслед за Лешкой пристала Катька.