Дело о фальшивой картине - Кузнецова Наталия Александровна - Страница 15

Но чего на Старом Арбате было больше всего, так это картин. Решетчатые металлические стенды, сплошь завешанные творениями неизвестных художников, следовали один за другим почти от самого Садового кольца. Ромка оглядывал их с большим интересом и по ходу комментировал, проявляя поразительную осведомленность:

— Вот этот лес прямо как у Шишкина, а море — совсем как у Айвазовского.

Лешка кивнула. Кто ж не знает Шишкина или «Девятый вал» Айвазовского? Ее брат был прав: многие картины заставляли вспомнить мишек с конфетных фантиков и бурные волны знаменитого мариниста.

Потом Ромка потащил сестру в зоомагазин. В одном из его отделов в тесных клетках томились малюсенькие щенки.

— Смотри, Лешка, я думал, это хомячок, а оказывается, чихуахуа. Купи, в карман положишь. Всегда собака под рукой будет, если только твой Дик ее тут же не проглотит. — Взглянув на цену, он присвистнул. — Дорого! И мопс не дешевле, и болонки тоже, к тому же я их не люблю.

Ромка купил пачку «Трилла» для Попки и, отказавшись смотреть рептилий, поспешил назад в «Макдоналдс», мимо которого они уже один раз прошли. Лешка давно поняла, что поездка в зоомагазин для Ромки была всего лишь предлогом (корм для попугая продавался и в магазине рядом с домом) и что больше всего ему хотелось поскорее дорваться до гамбургеров, мороженого и кока-колы, потому он и не стал завтракать дома.

И вдруг по пути к вожделенной цели на другой стороне Арбата они заметили ресторан под смешным названием «Му-му». Сбоку белели выставленные на свежий воздух столики. За ними, правда, никто не сидел, так как на улице было прохладно, и все люди заходили внутрь ресторана.

Не говоря ни слова, Ромка потащился туда же. В «Му-му» было самообслуживание, как в обычной столовой: все брали в руки подносы и становились в длинную очередь, но двигалась она очень быстро. Ромка пихнул сестру в бок и умоляюще заглянул в глаза.

— В «Макдоналдсе» мы с тобой уже сто раз были.

— Ладно, останемся здесь, — великодушно согласилась Лешка. — Но тогда, боюсь, у меня не хватит денег на раму для твоей картины.

Ромка сделал было шаг назад, потом повернулся обратно к стойкам с вкусной едой и махнул рукой.

— Купим в другой раз. Между прочим, здесь навалом картин на одних подрамниках. Значит, можно пока и так отнести.

Заказав люля-кебаб, как это делало большинство посетителей, и взяв с прилавка взбитые сливки и по стакану апельсинового сока, брат с сестрой уселись за круглый деревянный стол, покрытый бежевой кафельной плиткой, и осмотрелись. Стены ресторана были кирпичными, с нарочито ободранной штукатуркой, из-под красных кирпичей выступали некрашеные бревна. Толстые колонны, стилизованные под растущие березы, поддерживали крышу и обвитые зеленью деревянные стропила под ней.

Ромка огляделся и недоуменно спросил:

— А при чем же здесь Му-му?

— Как при чем? Ты, что ли, не видишь, что все здесь, по идее, должно напоминать хлев, вернее, коровник?

— Так Му-му — это, выходит, корова? — протянул Ромка.

— Ну да. А кто-ж еще?

— А я думал — собака. Ну, та, которую Герасим утопил.

Лешка поморщилась.

— Ненавижу этот рассказ, и этого мерзкого Герасима тоже. Лично я на его месте ни за что не стала б топить бедную собачку! — Она хотела еще что-то добавить, но вдруг замолчала и крепко сжала Ромкину

руку.

— Гляди!

Ромка повернулся и увидел женщину с высокими скулами и темными, глубоко посаженными глазами, то есть ту самую незнакомку, которая вчера вечером приходила работать в галерею Павла Богачева. Быстро отвернувшись, он прошептал:

— Интересно знать, что она здесь делает?

— То же, что и мы, — пожала плечами Лешка. — Завтракает.

— Слушай, может, нам за ней проследить? — воодушевился юный сыщик, но сестра затрясла головой.

— Вот уж нет. Узнать, кто она такая и откуда взялась, нетрудно. Расспросим о ней Павла Петровича или Арину, вот и все.

— И то верно, — согласился Ромка. — Тогда ешь быстрее, и пойдем.

Лешка и не заметила, когда он успел проглотить свою порцию. По скорости поглощения пищи ее брата давно пора было заносить в Книгу рекордов Гиннесса.

Доев сливки, она взяла с собой конфетку под названием «Му-му», которую в ресторанной кассе выдавали каждому посетителю. Ромка свою уже давно слопал и теперь косился на ее. Лешка лишь вздохнула:

— На, бери.

И они снова вышли на Арбат. Спрятавшееся на короткое время солнышко вновь выглянуло из-за облаков, заблистало на витринах, преобразило картины на стендах. Ромка шел и снова разглядывал каждую из них.

— Опять Шишкин, то есть почти как Шишкин. И опять. А как у меня картины нет ни у кого, — радовался он.

Наконец они наткнулись на стенд с абстрактной живописью. Холсты на нем были и без рам, и без подрамников.

— Так, наверное, и дешевле, и каждый покупатель может из них свой размерчик вырезать, под любую раму, — придирчиво разглядывая сине-зеленую мазню, предположил Ромка. — Но ведь правда, Лешк, что моя картина в сто раз ярче этих?

Лешка охотно согласилась со своим братом-живописцем, а он продолжал:

— Жаль, что я не могу здесь торговать, времени нет. Проще картины в разные галереи относить. Пусть галеристы там себе проценты с них возьмут, я хоть и потеряю из-за этого какую-то часть своих денег, зато у них выставляться более престижно, да?

Но Лешка, не слушая разглагольствований брата, вдруг устремилась к следующему стенду и уставилась на одну из стоящих на нем картин.

Присмотревшись, Ромка тоже увидел знакомый город со сверкающими окнами высоких домов, воду с бликами, ажурный мост. Только небо было иным, чем на картине Софьи Полянской, каким-то зеленовато-розовым, и называлась она не «Восход», а «Закат». И вообще, при ближайшем рассмотрении, казалась какой-то поддельной.

Возле стенда стояла невзрачная молодая девушка в потертом джинсовом костюмчике. Она шмыгала носом, видно, простудилась от постоянного пребывания на сквозняках. Ромка обошел стенд кругом, потом подошел к девушке и очень вежливо спросил:

— Скажите, пожалуйста, вы сами написали эту картину?

Девушка дотронулась рукой до тонкой темной рамы.

— Эту нет. А все остальные — мои, — и обвела рукой совсем не яркие пейзажи и натюрморты.

— А эта чья? — не отступался Ромка. Он наклонился и в самом углу холста картины заметил какой-то значок, то ли букву «С», то ли недописанную «О». — Мы это с тобой уже видели, — указал он на него сестре.

— Ее написала одна моя знакомая. Она уже несколько раз просила меня продать ее картины, самой ей здесь стоять некогда: днем она работает в другом месте, — с детской непосредственностью ответила девушка.

Ромка постарался придать своему голосу самый что ни на есть безразличный оттенок.

— И как ее зовут, вы не знаете?

— Инна Николаевна.

— А фамилия?

— Остроумова.

— А откуда она? Кто она такая?

— А вот этого я и сама толком не знаю, — ответила девушка. — Просто мы с ней договорились, что я буду продавать ее работы: я ведь здесь каждый день с утра до вечера, и мне это нетрудно. Она мне доверяет, так как знает, что я никуда отсюда не денусь.

— А как ее найти, вы не знаете?

— Обычно она сама со мной связывается. Или прямо сюда приходит.

— А какая она из себя? — изо всех сил сдерживал волнение Ромка.

— Ну, она немолодая, всегда хорошо одета и очень… — девушка замялась, подыскивая нужные слова. — Очень элегантная.

— И глаза у нее такие, ну, темные, и каблуки высокие, да? Она к вам недавно подходила, а потом пошла вон в ту сторону. — И Ромка указал на ресторан «Му-му».

Художница кивнула.

— Правильно. Вы ее знаете?

— Да как вам сказать, — неопределенно ответил мальчишка. Помолчав и подумав, он спросил снова: — А вы, случайно, не знакомы с Софьей Полянской? Мы видели одну ее картину, эта почти такая же.

— С Полянской я не знакома, но наслышана о ней достаточно. И тоже видела некоторые ее работы. Но Инна Николаевна и не скрывает, что пишет в ее манере, если ты об этом. Такие картины здесь сейчас хорошо идут, а ей нужны деньги.