Пропавшая весной - Кристи Агата - Страница 28

Родни покачал головой.

– Ты ее не понимаешь, – сказал он. – У Эверил чувственности гораздо меньше, нежели рассудочности и сердечности. Если она полюбит, то полюбит сильно и глубоко, и тогда я сомневаюсь, чтобы она вообще отказалась от своего чувства.

– Ох, Родни, я думаю, что все это чепуха! В конце концов, я лучше тебя знаю нашу Эверил. Все-таки я – ее мать.

– Это еще не значит, что тебе известны все тайные закоулки ее души, дорогая. Эверил всегда скрывала от нас свои намерения, но не в силу необходимости, а повинуясь собственному выбору. Глубоко чувствуя и переживая, она тем не менее почти не выражает своих чувств в словах, ты заметила?

– Для меня это слишком глубокомысленно, Родни.

– Дорогая, поверь мне, что дело обстоит именно так, – медленно проговорил Родни, глядя жене прямо в глаза. – В этом состоит ее настоящий характер, и с ним надо считаться.

– Мне кажется, Родни, что ты преувеличиваешь сложность проблемы. Все это не что иное, как простое желание школьницы немножко пококетничать со взрослым мужчиной. Она просто обольщает себя несбыточными надеждами и дает волю своему воображению…

– Джоанна, дорогая моя! – резко оборвал ее Родни. – Я вижу, разуверять тебя совершенно бесполезно. Поверь мне, у нашей Эверил серьезное чувство к доктору Каргиллу, очень серьезное!

– Тогда с его стороны это просто свинство! Настоящее свинство!

– Да, именно так у нас в городке и скажут обо всем этом, когда дело получит огласку. Но попробуй поставить себя на его место! Жена – инвалид, а рядом – юная, красивая девушка, чье щедрое сердце полно страсти и благодарности, если получает от него хоть редкие знаки внимания.

– Да она моложе его на целых двадцать лет! – воскликнула Джоанна.

– Да, я знаю об этом, Будь он моложе лет на десять, и искушение для него было бы не столь сильным, я согласен.

– Нет, он просто мерзкий, очень мерзкий человек!

Родни вздохнул.

– Он не мерзкий, дорогая. Он просто человек. Он прекрасный и очень достойный человек, который глубоко предан своей профессии. Он человек, которой выполнил огромную научную работу, выдающуюся по своему значению. Между прочим, он всегда неизменно добр и ласков со своей больной женой.

– Тебя послушать, так он – самый настоящий святой! – проворчала Джоанна.

– Нет, до святого ему, я думаю, далеко. Да и у большинства святых тоже были свои страсти и слабости, дорогая. Святые редко бывали бескровными, бесчувственными существами. Ты и сама это знаешь. Нет, доктор Каргилл обыкновенный человек. Обычный нормальный человек, который способен и любить, и страдать. Который, мне кажется, способен даже разрушить собственную жизнь и свести на нет все свои жизненные достижения. И все это из-за страсти. Поверь мне, он очень зависим.

– Зависим от кого? – не поняла Джоанна.

– От нашей дочери, от Эверил, дорогая, – медленно проговорил Родни. – Так что теперь все решает она. Впрочем, она все и решит, причем в той мере, насколько ей хватит душевной силы и дальновидности.

– Нет, Родни, извини, но я этого не понимаю, – энергично начала Джоанна. – Я считаю, что мы должны немедленно отправить ее куда-нибудь подальше отсюда, в какой-нибудь круиз. Например, в Скандинавию или на греческие острова. Словом, куда-нибудь подальше и на продолжительное время.

Родни усмехнулся.

– Ты имеешь в виду выход, который нашли родители твоей школьной подруги Бланш Хаггард для своей дочери? Как ты сама помнишь, успеха эти меры не принесли.

– Ты полагаешь, что наша Эверил тоже сбежит в каком-нибудь порту и вернется назад? – упавшим голосом проговорила Джоанна.

– Я вообще сомневаюсь, что нам удастся отправить Эверил в такой круиз.

– Чепуха! Мы ей просто прикажем. В конце концов, мы родители ей или нет?

– Джоанна, дорогая, – со вздохом произнес Родни. – Пойми, мы вынуждены считаться с обстоятельствами. Ты не можешь заставить совершеннолетнего человека делать то, что ему не хочется. Мы не имеем права ни держать Эверил взаперти, ни силой отправить ее подальше из Крайминстера, если она сама того не хочет. Признаться, мне и самому не хотелось бы так поступать. Все это лишь полумеры, они не решат всей проблемы. Мы с тобой можем только попытаться убедить Эверил теми аргументами, с которыми считается она сама. Ты понимаешь меня?

– И что это за аргументы? – спросила Джоанна, с недоверием просмотрев на мужа.

– Реальность. Истина. Факты.

– А почему бы тебе не пойти к доктору Руперту Каргиллу и не припугнуть его публичным скандалом? – спросила вдруг Джоанна.

Родни снова вздохнул и покачал головой.

– Я боюсь, Джоанна, что это лишь усугубит проблему. Да, очень усугубит!

– Что ты имеешь в виду?

– Я боюсь, что в этом случае Каргилл бросит все к черту и уедет вместе с нашей Эверил туда, где никто их не найдет.

– Ты думаешь, он способен бросить все, и карьеру, и свое будущее крупного ученою?

– Вне всякого сомнения. Впрочем, его научная карьера не пострадает, но его поступок, непременно, вызовет определенный общественный резонанс, который, в его обстоятельствах, послужит ему отнюдь не на пользу.

– Но тогда, если он и сам отдает в этом себе отчет…

– Да ты понимаешь, Джоанна, – резко возразил Родни, – что его в настоящее время нельзя считать нормальным человеком! Джоанна, ты вообще хоть что-нибудь знаешь о любви?

Смешнее вопроса Джоанна представить себе не могла!

– Но только не о такой любви, Родни, осмелюсь тебе возразить! – обиженно воскликнула она.

И тут Родни ее чрезвычайно удивил. Он горестно улыбнулся и развел руками.

– Бедная моя Джоанна! – произнес он так, словно разговаривал с маленьким ребенком.

Поцеловав ее осторожно и бережно, одним лишь касанием губ, он повернулся и спокойно вышел из комнаты.

Все-таки очень любезно с его стороны, думала она, понять, как она несчастна, как она страдает, наблюдая за несчастьем своего собственного ребенка.

Да, это было сложное время. Эверил молчала, не отвечая никому ни слова, и не разговаривала даже с матерью.

«Я хотела сделать как лучше – думала Джоанна. – Но что можно поделать с девчонкой, которая не желает даже выслушать вас?»

На все вопросы матери Эверил, бледная и невозмутимая, отвечала, если только отвечала, лишь одно:

– В самом деле, мама! Сколько можно? Все одно и то же! Все говорим, говорим, говорим… Я прекрасно понимаю вашу точку зрения, но ведь вы с папой совсем не хотите считаться с фактами!

Так продолжалось до тех пор, пока однажды, прохладным сентябрьским вечером, Эверил, бледная, с ввалившимися глазами, застав обоих родителей в гостиной, сама не начала разговор.

– Я думаю, – сказала она, – что все-таки будет лучше, если я вам все расскажу. И Руперт, и я – мы считаем, что так дальше продолжаться не может. Мы вместе с ним должны куда-нибудь уехать отсюда. Я надеюсь, его жена не откажет ему в разводе. Но если и откажет, то мы все равно уедем.

Джоанна взмахнула руками, готовая разразиться ответной гневной речью, но Родни остановил ее.

– Предоставь это мне, Джоанна. Ты не возражаешь, Эверил? Я сам поговорю с нею. Давай-ка пройдем ко мне в кабинет, милая моя!

– Ты, папа, прямо как директор школы! – чуть усмехнулась Эверил.

– Я ее мать! Я настаиваю… – взорвалась Джоанна.

– Пожалуйста, Джоанна. Я хочу поговорить с Эверил с глазу на глаз. Ты можешь оставить нас одних?

В голосе Родни была такая решительность, такая твердость, что Джоанна уже было повернулась и направилась к двери, совершенно растерянная и сбитая с толку. Но тихие, отчетливые слова Эверил остановили ее.

– Не уходи, мама. Я не хочу, чтобы ты уходила. Все, что скажет мне папа, пусть будет сказано при тебе.

«Хоть здесь, хоть в этой мелочи признали мои материнские права» – подумала Джоанна. – И на том спасибо!»

Отец и дочь обменялись пристальными, оценивающими взглядами, словно бойцы перед схваткой. Да они и выглядели как два театральных врага, поставленные режиссером в разных концах сцены.