Вселенские Соборы - Карташев Антон Владимирович - Страница 49

В Палестине вся ее территория наполнилась монашествующими разных языков, особенно языка римского, латинского. Писатели, Руфин на горе Елеоне и Иероним в Вифлееме своими именами приблизили эти области христианского Востока к сознанию латинского Запада.

Греческие монахи и монахи сирского языка покрывали своими монастырями карту северной Палестины, древней Финикии и Сирии около христианских центров, как Антиохия. Распространились и за Евфрат, в Эдессу, в Харран.

? северу от Ливана и до Армении распространены были пустынножители явно еще дохристианского типа. Это индивидуальные аскеты крайних, поражавших воображение народных низов форм. Они носили вериги, питались только травами (прозывались – пасущиеся), приковывали себя цепями к скалам. Местное население сирского языка и подошедшие сюда в начале VII в. родственные им по крови и языку арабы-исламиты одинаково чтили этих христианских героев духа. Праотеческая примитивность, как y библейских рехавитов, привлекала эти неэллинизованные народы. Чтили их издали и горожане. При императоре Валенте сирские игумены этих монахов, Афраат и Юлиан Саба, явились в Антиохию, чтобы поддержать противоарианских богословов Диодора Тарсского и Флавиана Антиохийского, будущего Константинопольского.

И блаж. Иероним, и Иоанн Златоуст ходили к пустынникам на выучку, чтобы самим узнать на опыте эти формы аскезы. И Златоуст на всю жизнь нажил себе катар желудка. И он и Иероним, как научные и литературные работники, скоро вернулись к своему творческому ученому и писательскому подвигу, предоставив целожизненное пребывание в пустыне людям неграмотным, неученым и тем более ничего не пишущим. Suum cuique. Нельзя всех гнать по одному пути.

Вообще эта категория сирских аскетов, исключающих себя из общей истории человечества и даже церкви, не была подражанием египетскому монашеству ни в его пахомиевской, ни в его фивейской форме. Эти сирские герои одиночества и не помышляли об общежитиях. Каждый из одиночек, не думая о других, все силы тратил на максимальное единоличное достижение. Отсюда их чрезмерные крайности. Каждый пробовал данное самоистязание сам за себя, еще не зная, сколько выдержит. Им было не до уставных требований того же и от других.

В Малой Азии, наоборот, распространилось прямое подражание Египту. Евстафий Севастийский и св. Василий Великий были в этом учениками египтян. Но здесь климат был холоднее и нужды тела переживались острее. Но как мы знаем уже, Евстафий лично порывался в незаконные крайности, a Гангрский собор 340 г. осудил Евстафия за энкратитские уклоны. Евстафий осуждал мирскую, брачную жизнь и проповедовал всеобщую обязательность аскезы. Под влиянием св. Василия Великого Евстафий исправил свой еретический уклон. A Василий, как известно, оформил для восточного монашества его «Устав» и написал «Пространные и краткие правила», которые стали на Востоке уставными формами на все времена. Акцент этих правил лежит в организованности и дисциплине, a не в мрачной дуалистической доктрине.

Правила Василия способствовали упорядочению жизни монахов и собиранию их в стены монастырей из первоначального рассеянного, недисциплинированного состояния. Этим уставным порядком были очень заинтересованы и церковные, и государственные власти. Монахи вольные, опираясь на народное почитание за их пророческий обличительный тон, начинали бродить по городам. Их впутывали в суждения о поведении властей, административных и судебных. He разбираясь в сути дел, монахи порывались защищать по их мнению обиженных. Отсюда возникают даже народные бунты. Посему император Феодосий Великий запретил монахам жить и появляться в городах. Император писал западному святителю Амвросию, жалуясь на монахов: «Monachi multa scelera faciunt». Ho вскоре мы увидим не только добровольное вторжение монахов в великие догматические споры эпохи вселенских соборов, но и прямое вовлечение их в это самим православным обществом.

Блаженный Иероним

Ограничиваясь общими сведениями о начальных стадиях развития восточного монашества, мы не можем не выделить на его фоне одной типичной западной фигуры, связавшей дело своего целожизненного подвига с пребыванием на Востоке. Таковым был блаж. Иероним. Он родился в Далмации, в городе Стридоне, разрушенном готами. Иероним приехал в Рим учиться. Сливаясь с языческим студенчеством, он вел вольный образ жизни, чем впоследствии так покаянно мучился.

Но в Риме же он и стал христианином, крестился и почувствовал влечение к отшельничеству. Вместе со своим студенческим товарищем Руфином они уехали из Рима на родину Руфина в Аквилею. Здесь составился целый кружок юношей-аскетов. Иероним потом вспоминал, что он чувствовал себя в этом идеалистическом обществе как «среди святых». Судьба рассеяла этих товарищей, но не по распутьям мира сего, a пo гнездам отшельников греческого Востока. Аквилейский кружок молодых идеологов аскезы решил пойти на выучку к сирийским подвижникам. Друзья двинулись на Восток вместе. Двое вернулись с дороги домой. Двое умерли в пути. Сам Иероним, добравшись до Антиохии, свалился с ног от тяжкой и длительной болезни. В бреду видел яркий сон. Голос совести упрекал его за чрезмерную привязанность к языческой литературе. Иероним дал обет – впредь никогда не раскрывать языческих поэтов и ораторов. Весь отдался изучению греческого языка специально для штудирования Священного Писания под воздействием толковательных лекций знаменитого Аполлинария Лаодикийского. Иеронима привлекали крайности аскезы сирских пустынников. Он ушел к ним, но не выдержал их бескнижности. Смело вернулся к книгам и вплотную занялся изучением еврейского и арамейского языков.

По природе своего ума не философ, Иероним не увлекался богословием, не воспринял никакой отравы из уроков Аполлинария, но усвоил филологическую технику. Иеронима даже мучили восточные догматические споры. Ему учение о трех ипостасях казалось даже учением о трех субстанциях. Равно и практические, юрисдикционные споры Востока раздражали его, особенно в монашеской среде. Иероним упрекал сирских монахов: «Стыдно сказать, из глубины пещер мы изрекаем осуждение вселенной. Валяясь во вретище и пепле, мы выносим приговоры епископам. Что делает дух власти под туникой кающегося? Вериги, рубище, длинные волосы – знаки не царской власти, a coкрушения и смирения».

Церковно, юрисдикционно Иероним тут, в Антиохии, примкнул к секте ромофильствующего Павлина. Последний просил Иеронима принять пресвитерский сан. Но Иероним откровенно признался, что он не хочет посвящать себя приходской деятельности, a только ученой, кабинетной. Павлин и на это согласился. Тогда Иероним принял священство и стал, так сказать, странствующим и кабинетным пресвитером.

Наступила эпоха восстановления православия, освобождения от арианских отрав под знаменем пришедшего с Запада императора Феодосия I Великого (379–395). Иероним с увлечением поехал в Константинополь. Здесь он лично познакомился и с Григорием Богословом, и с Григорием Нисским. Они чтили Оригена с богословской стороны, как чтил его и Иероним. Но больше ценили его как великого библеиста. Эта оценка Иерониму пришлась по вкусу. Иероним с увлечением начал переводить Оригена на латинский язык. Богатырский трудолюбец Иероним перевел на латинский также «Хронику» Евсевия Кессарийского и даже продолжение ее до царствования Валента, т.е. до «настоящего» для него времени. Иероним был глух к догматическим спорам Востока. И в тот момент, когда Феодосий собирал в Константинополе собор 381 г., ставший вскоре вселенским, Иероним убежал из этой атмосферы в Рим к папе Дамасию. Папа с жаром использовал языковые библейские знания Иеронима и засадил его за исправление старого латинского текста Библии (Vetus Latina). Эта личная протекция папы Иерониму, вручившая поправку привычного текста единолично одному лицу, вызвала ропот в римском священстве, в римском обществе, даже светском и даже среди светских дам. В среде этих матрон был кружок римлянок-аскетов, которые, естественно, играли заметную роль в церковном мнении. Вся эта сложная среда невзлюбила Иеронима, который на придирки и допросы к нему отвечал с раздражением и резкостью языка. Говорили, что Иероним даже открыто ругался и плевался. По смерти папы Дамасия в 384 г. Иерониму, лишившемуся высокого покровительства, пришлось просто снова убежать на Восток. На Востоке кабинетному Иерониму тоже нельзя было избежать того или иного соприкосновения с местными старыми и новыми спорами.