Ближний круг - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 26

Плавсредство особо Мишку не впечатлило. Выдолбленный ствол здоровенного – обхватов в пять – дуба длиной метров десять – двенадцать. Борта наращены дубовыми же досками, крепящимися к шпангоутам бронзовыми заклепками. Съемная мачта, рей с четырехугольным, суживающимся книзу парусом. Ни штурвала, ни румпеля, вместо них рулевое весло. Шесть весел – по три с каждого борта, но при нужде на каждом могут сидеть по два гребца. Палубы нет, только настил в носовой части судна и плетеная, на манер лубяного короба, «каюта» на корме. Водоизмещение в полном грузу тонн тридцать – сорок, точнее на глазок определить не удалось. Груз лежит навалом посередине корпуса, оставляя вдоль бортов место для работы гребцов.

Убожество, одним словом, но! На таких вот или очень близких им по конструкции убожествах пересекались океаны и совершались великие географические открытия! Мишке сразу же, до зуда в языке, захотелось дать Никифору несколько советов по усовершенствованию ладьи, но дядьку, как выяснилось, интересовала совсем другая тема. Утащив Мишку в кормовую избу, он выставил на сундук, заменяющий стол, кувшин вина и закуску с явным намерением подпоить племянника и выведать у того некий секрет. Секрет, разумеется, был прост – непонятная разумность и неожиданные знания четырнадцатилетнего мальчишки.

Мишка отхлебнул вина и понял, что Никифор преисполнен самых серьезных намерений. Вино было крепким, а закуска скудной. Проблема же заключалась в том, что, даже напившись до потери контроля и рассказав Никифору о себе чистую правду, Мишка все равно не смог бы удовлетворить любопытство материного брата. Никифор просто не поверил бы и обиделся. Пришлось искать более приемлемый вариант.

Зацепившись за то, что Никифор, для завязки разговора, вспомнил о мартовской «торговле Циркусом», Мишка поинтересовался дальнейшей судьбой ладейного амбара. Оказалось, что Никифор попытался и дальше снимать урожай на ниве шоу-бизнеса, но ничего толком не добился. Ни музыканты, ни скоморохи, ни девки-плясуньи сборов не давали. С горя Никифор даже попытался устроить что-то вроде зверинца, выставив в амбаре верблюда, медведя в клетке и рысь в клетке поменьше. Интереса публики хватило на пару дней. Правда, потом интерес снова вспыхнул примерно на час, когда пришлось ловить сорвавшегося с привязи верблюда, напрочь очумевшего от соседства с медведем и рысью.

– Не тем ты занялся, дядя Никифор, – сразу же взялся за больное место купца Мишка. – Если есть помещение, где можно около сотни зрителей разместить, с него гораздо большую выгоду поиметь можно. Даже очень большую выгоду и разными способами.

– Это как? – «сделал стойку» Никифор. – Ты пей, пей, Мишаня, винцо сладенькое.

«Сладенькое» было градусов под двадцать пять «убойной силы», и Мишка скопытился бы от первого же кубка объемом граммов в триста, но отхлебнуть из вежливости пришлось.

– Помнишь, как тебе Ходок объяснял, что людям о заботах забыть хочется, что-то необычное увидеть? – продолжил Мишка, оставив безуспешные попытки откусить кусочек твердой, как фанера, вяленой рыбы. – Торговля зрелищем – дело тонкое. Ты думаешь, почему люди на наши представления по нескольку раз приходили?

– Ну… Нравилось, – неуверенно отозвался купец. – Интересно было.

– По третьему-четвертому разу? Когда все уже наизусть знали? Нет, дядя Никифор. Приходили те, у кого азарт был: свалится кто-нибудь из нас с доски или нет, промажу я с завязанными глазами или попаду, порежем мы кинжалами Роську или он цел останется? Потому и об заклад бились – азарт. А азарт бывает только тогда, когда результата заранее не знаешь. А ты им медведя. Что они, медведей не видели?

– Верблюдов в Турове почти никто не видел.

– А! – Имитируя легкое окосение, Мишка пренебрежительно отмахнулся. – Что верблюд? Та же корова, только горбатая. Интерес появился только тогда, когда он с привязи сорвался. Сразу стало интересно: поймаете вы его или нет, затопчет он кого-то насмерть или только покалечит? Наверняка об заклад бились, пока вы его ловили.

– Ну и что? Каждый день его теперь ловить? А прибыток с чего?

– Да ну его, этого верблюда. День побегает, второй, и никому уже интересно не будет. А вот устроил бы ты в том амбаре кулачные бои, но не стенка на стенку, а один на один. Принимал бы ставки на победу, а вышибалам велел бы следить, чтобы об заклад между собой не бились, а только с тобой. Вот тебе и прибыток, особенно когда ты заранее победителя знать будешь.

– Это как – заранее?

– Дитя-то малое из себя не строй, – пьяным голосом нахамил Мишка. – Неужто не знаешь как?

– Гм, ладно. Понял. Только где же бойцов я наберу?

– А ты награду победителю посули. Пусти на это часть выручки. И бои проводи в несколько кругов. Набери бойцов человек десять – двенадцать. Разбей их на пары. В первый день пусть бьются попарно, во второй – только те, кто победил в прошлый раз, в следующий – опять победители. И так, пока только двое не останутся. Каждый раз награда победителям пусть возрастает, а самый большой куш достанется тому, кто победит в последний день.

– Ну хватит мне этого на неделю, а дальше что?

– Не-а! Не на неделю, а на пару месяцев. Бои-то будут проходить только по воскресеньям, когда народ отдыхает.

– Интересно, – задумчиво протянул Никифор. – Ты пей, Мишаня, пей.

– Погоди, самого главного-то я тебе еще не рассказал.

Дальше пошло уже не главное, а подробности: устройство ринга и зала, принцип работы тотализатора, методы «подогрева» публики, матчи-реванши, приглашение бойцов из других городов и прочее, и прочее. Никифор слушал внимательнейшим образом, даже, кажется, готов был записывать. Во всяком случае, не пожалел листа пергамента для изображения ринга и зрительного зала.

– Вот так, дядя Никифор. А прибыток от всего этого, и без того немалый, можно еще увеличить.

– Как?

– Э нет! – У Мишки уже слегка шумело в голове, но он имитировал серьезное опьянение, навалившись локтями на импровизированный стол и пытаясь вызвать прилив крови к лицу. – Не скажу, пока ты мне не скажешь, какую долю я со всего этого буду иметь.

– За что долю?

– За знания, дядюшка, за знания, которыми я с тобой поделился. Поделился же? – якобы заплетающимся языком спросил Мишка. И тут же сам себе ответил: – Поделился! Теперь и ты со мной поделись! Если жадничать не станешь, я тебе еще кое-что расскажу.

– И сколько же ты хочешь?

– Пятину!

– Да ты спятил! Только языком потрепал, и сразу пятину!

– Ну пусть кто-нибудь другой тебе, дядюшка, так языком потреплет, может, дешевле встанет.

– Да, может, еще и не выйдет ничего!

– Тогда и я ничего не получу.

– А убытки? Все это устроить – недешево выйдет!

– А мальца спаивать и секреты выведывать? А? Вот пожалуюсь матери… или деду…

– Десятину!

– Не-а! Мы с тобой уже один раз торговались. Помнишь? Или пятина, или я спать лягу. Напоил ребенка, злодей…

– Черт с тобой, племяш! Согласен.

– Пиши грамоту.

– Михайла! Родному дядьке не веришь?

– Денежки родства не знают! Ты сказал, а я запомнил. Пиши, онкл Ник.

Пока Никифор давил стилом бересту (пергамента, видать, пожалел), Мишка залез в свой мешок и вытащил еду, собранную матерью в дорогу. Закусить надо было плотно, разговор он планировал долгий и серьезный.

– Ну доволен, племяш? – Никифор вдавил в бересту перстень и протянул грамоту Мишке. – Держи. Чего ты там еще говорил, как прибыток увеличить можно?

Мишка перечитал написанное Никифором, удовлетворенно кивнул и сунул грамоту в мешок.

– Угощайся, дядя Никифор. Мама пирогов в дорогу мне напекла. У тебя-то, я вижу, еда по пути вся вышла.

Никифор покраснел. Это было «супер» – вогнать в краску такого торгаша! Впрочем, сильно давить на психику собеседника Мишка опасался, можно было утратить контакт. А так получилось в самый раз. Надо было отдать должное и крепости купеческих нервов. Мишка думал, что после его демарша Никифор позовет кого-нибудь и прикажет принести чего-нибудь более съедобного, чем вяленая рыба, но дядюшка с видимым удовольствием откусил изрядный кусок пирога, да еще и похвалил: