Ближний круг - Красницкий Евгений Сергеевич - Страница 11

– Какую долю в продаже досок хочешь, старшина?

– Половину! – выпалил Сучок и настороженно уставился на Мишку. – Вся работа наша, твоя только задумка.

– Да? А то, что на моей земле лесопилка стоять будет? А то, что мой лес вы на доски пилить будете? А то, что в ущерб моей работе прибыток себе зарабатывать станете?

В принципе Мишка был не против предложения плотницкого старшины, но не поторговаться – потерять лицо, уважать не станут. Аргументы оказались весомыми – Сучок поколебался и осторожно спросил:

– Какую ж ты долю себе хочешь?

– Не дергайся, старшина! Я же понимаю: половину ты запросил для того, чтобы выторговать четверть. Что, не так?

– Не так! Половина – цена справедливая!

– Справедливая? А давай-ка подсчитаем! Сколько тебе останется с цены досок, если лес ты у меня будешь покупать, за пользование лесопилкой платить, за задержку строительства тоже платить? Да еще не забудь, что доски до покупателей довезти надо – перевоз ведь бесплатным не бывает. Погрузить – людей опять от строительства отвлечешь. Сколько-то народу с досками отправить придется, пока довезут, пока расторгуются, пока вернутся… Опять люди от работы отвлечены. Ну много тебе останется?

Сучок совсем сник. Снова сцепил пальцы рук, опустил голову и пробормотал:

– Лис он и есть Лис. Так обведет, что еще и должен останешься.

– Я же сказал: «Не дергайся, старшина». Признавайся: рассчитывал на четверть?

– Чтоб тебя леший… Рассчитывал.

– А я рассчитывал дать тебе тридцать пять досок из каждой сотни. Не кочевряжился бы – так бы и урядились. А теперь даю тридцать. Согласен?

– Много тебе навару с пяти досок!

– Не в наваре дело, старшина. Я тебе возможность на волю выкупиться даю, а ты гонор мне показывать принялся. За то и вира с тебя. Грамоту писать будем или на слове согласимся?

– На слове? С Лисом? – начал было Сучок, но, вспомнив о гоноре, тут же поправился: – Согласен. Верю на слово.

– Тогда еще одно условие.

– Что еще? – опять насторожился плотницкий старшина.

– Не бойся, условие простое. О нашем договоре не болтать. Своим скажи, чтобы охотнее работалось, но больше никому.

– Это можно. Не беспокойся, Лис, не разболтаем.

– Теперь еще одно дело. Подбери несколько вязов обхвата в полтора, отложи отдельно, пусть выдерживаются, я потом скажу, что с ними делать…

Дверь распахнулась, и в горницу вошла Листвяна в сопровождении кухонной девки, несущей поднос с едой. Ключница строго глянула на Сучка и объявила:

– Михайле Фролычу поесть надо, скоро лекарка придет перевязку делать!

Сучок послушно поднялся с лавки, но Листвяна остановила его:

– Погоди, старшина, дело к тебе есть. – Ключница жестом велела холопке поставить поднос на лавку и обратилась к Мишке: – Михайла Фролыч, надо бы плотников на новые огороды послать – ограду поправить, да и избушку хоть небольшую поставить, девки в шалашах намучились. А так и снасть огородную будет где хранить, и от непогоды укрыться, и переночевать, если потребуется. Если не хочешь много народу от крепостного строения отрывать, так можно всего двоих-троих плотников, а в помощь им десяток ребят из воинской школы. Хоть бы и десяток моего Первака.

Сучок вопросительно глянул на Мишку, тот согласно кивнул:

– Хорошо. Только, старшина, ты взял бы, да сам съездил или Гвоздя послал. Надо опытным глазом посмотреть, по-моему, место для деревеньки подходящее.

– Добро, сделаем, – согласился Сучок. – Гвоздя пошлю, он хорошо места для жилья выбирать умеет.

– Так я сейчас пошлю кого-нибудь из ребят в воинскую школу и в крепость? – спросила Листвяна. – Чтобы уже сегодня Первак свой десяток на огороды привел.

– Посылай.

«Чего ей приспичило-то так срочно? Если десяток Первака и доберется, то уже в конце дня. Или хочет, чтобы прямо с утра за работу взялись? Ладно, ей видней».

– Михайла Фролыч, тебя покормить или сам попробуешь?

– Сам, только под спину мне чего-нибудь подложи, чтобы сидеть можно было.

Мишка переждал приступ головокружения, более слабый, чем вчера, и принялся запихивать в себя еду – аппетита не было совершенно никакого, хотя и не тошнило. Листвяна, заметив, что Мишка глотает с усилием, тут же заботливо подала кружку с квасом.

– Запей, Михайла Фролыч.

Дело пошло легче, а Листвяна сидела и ворковала:

– Хорошо молодым быть – любые болячки быстро проходят и силы быстро восстанавливаются. – Мишка решил, что речь идет о нем, но оказалось, что Листвяна имеет в виду Юльку. – Молодая лекарка аж три ночи возле тебя просидела, вся серая с лица сделалась. А выспалась – и опять как яблочко наливное.

«Чего ей надо-то? Вежливая, ласковая, заботливая. Меня по отчеству величает, Юльку нахваливает… Точно: нагадила чем-то! Или собирается? То, что номер с кровавой тряпкой не прошел, она еще не знает, но, может быть, еще что-то в том же духе задумала? Зачем ей это? Мотив надо понять, но пока не выходит. Срыв строительства ей никакой выгоды принести не может, для чего же она эту подлянку подстроила? Не понимаю, а надо! Надо разобраться в ее мотивации, тогда можно будет предвидеть следующие ходы. Блин, и деду-то ничего не скажешь. Даже если найду неопровержимые доказательства ее паскудства и даже если он их примет… Все равно Листвяна – его «лебединая песня», он мне этого не простит. Да и жалко старого, едрена-матрена. Что ж придумать-то? Мотив! Пока не пойму, ничего делать нельзя!»

Мишка продолжал машинально жевать, не прислушиваясь к воркотне Листвяны, но вдруг сознание зацепили какие-то слова…

– Так Юлька уже пришла?

– Да, у Анны Павловны сидит, – подтвердила Листвяна. – Ждет, пока ты поешь.

– Зови. – Мишка протянул ключнице миску и ложку. – Все, наелся, больше не хочу.

– Да ты и половины не съел, Михайла! Анна Павловна сердиться будет. Съешь еще хоть немного.

– Не хочу, тошнит меня. Зови лекарку!

– Ну как знаешь… А еду я оставлю, может, лекарка тебя уломает еще поесть.

– Уломает, уломает… Юлька на что хочешь уломает, зови!

Глава 2

«Плагиат, сэр Майкл, да еще такой бездарный. И не стыдно?»

Юлька неожиданно поддержала критику «внутреннего собеседника»:

– Все еще бредишь? А сказали, что на поправку пошел.

– Вот ты пришла – мне сразу и полегчало.

– Что-то не заметно. То орал: «Берегись, стрела!» – а теперь и вовсе чушь несешь… хотя складно. Какого только бреда с вами не услышишь.

Несмотря на ворчливый тон, было заметно, что Юлька довольна. Только непонятно чем: состоянием пациента или стихами?

– Давай-ка рассказывай: где болит, как себя чувствуешь?

– Глаз почти не болит, только там все время мокро, а вот ухо почему-то болит, даже жевать больно, – принялся перечислять Мишка. – А еще встать не могу – голова кружится и тошнит.

– А сейчас голова кружится?

– Нет, только когда приподнялся, но быстро прошло.

– Ладно, давай-ка посмотрим, что у тебя там.

Юлька принялась снимать повязки, а Мишка с трудом сдерживался, чтобы не спросить: не принесла ли она случайно с собой зеркало. Он даже сам не ожидал, что состояние внешности будет так сильно его волновать. К уху повязка присохла, Мишка зашипел от боли, но на Юльку это не произвело не малейшего впечатления, она даже и не попыталась его успокоить «лекарским голосом».

– Юль, меня сильно поуродовало? – не выдержал наконец Мишка. – Рожа здорово страшная?

– А ты и так красавцем не был. – «порадовала» Юлька. – Такую харю сильно не попортишь.

– А вот и врешь! – запротестовал Мишка. – Красава – внучка Нинеина – на мне жениться обещала. Красавец, говорит, писаный, только собольей шубы и красных сапог не хватает. Но сапоги с шубой – дело наживное.