Паутина чужих желаний - Корсакова Татьяна Викторовна - Страница 14

Разговор с Валентином Иосифовичем у меня получился коротким. Я решительно заявила, что в дальнейшем лечении не нуждаюсь и собираюсь выписываться. Доктор сначала разозлился, потом обиделся, пытался меня увещевать, но, поняв безнадежность своей затеи, обреченно махнул рукой.

– Воля ваша, Ева Александровна! – сказал он с досадой. – Раз вы считаете, что уже здоровы, – он нахмурился, – и компетентное мнение для вас ничего не значит, я распоряжусь подготовить выписку.

– И если вас не затруднит, – я решила ковать железо, пока горячо, – позвоните кому-нибудь из моих родственников, лучше Раисе Ивановне, предупредите о моем решении. Я бы и сама сделала это, но у меня нет ни телефона, ни номеров.

– Я позвоню, – доктор церемонно кивнул, – но вы, Ева Александровна, пообещайте мне одну вещь.

– Все, что угодно, Валентин Иосифович!

– Что бы вы там ни думали, но вам необходимо врачебное наблюдение. Через неделю я жду вас на прием.

– Всенепременно! – Что такое обычный визит к врачу по сравнению с безвылазным сидением в больнице! Да я еще и не то согласна пообещать.

– И, пожалуйста, не хулиганьте, бережнее относитесь к собственному организму, не забывайте, что вы находились всего в шаге от смерти.

Вообще-то имелись у меня подозрения, что шаг этот я все-таки сделала и границу переступила, но говорить сие доктору я не стала. У меня теперь новая жизнь, все плохое – в прошлом...

Просыпаюсь от яркого света и голосов. Во дворе за окнами зычно покрикивает на лошадей Антип, а экономка Анна Степановна визгливо выговаривает что-то Настене. В голове звонко и пусто, мыслей нет и обиды тоже. Только воспоминания о глазах цвета штормовой волны.

Стэфа входит без стука. Она всегда наверняка знает, что я уже проснулась. Вот и сейчас в руках у нее поднос с чаем.

– Не хочу, – трясу головой. – Стэфа, ты вчера меня отравила своим чаем.

– Не отравила. – Она улыбается и ставит поднос на край кровати. – Не отравила, а успокоила. Ты же вчера сама не своя от Вятских вернулась.

Спорить не хочется, да и не переспоришь, не объяснишь, что лучше б я ночь не спала, а о нем думала. Или пусть бы Стэфа мне такого зелья в чай подмешала, чтобы он мне приснился. Надо спросить, может, и есть у нее травка такая.

Спрашиваю. Стэфа в ответ только головой качает. Зря ее ведьмой считают, ничего-то она ведьминого не умеет. Просто одета в черное и взгляд хмурый, вот и думают все...

От завтрака я отказалась, сослалась на мигрень. Папенька поверил, а что подумала мадам, я не знаю, да и знать не хочу. А вот на присутствии моем за обедом мадам настояла.

– Софья, хватит нам головы морочить. Достаточно того, что вчера мне пришлось с Натальей Дмитриевной объясняться. Тебя пригласили, а ты... – Возмущенно поджатые губы, осуждающий взгляд. Мадам смотрит сначала на меня, а потом на папеньку, и тот послушно принимает ее сторону:

– Соня, Зоя Ивановна правду говорит, некрасиво это – игнорировать...

Сегодня отец выглядит больным и жалким. Это от Ефима Никифоровича наливочки, я знаю. От нее папеньке завсегда на другой день плохо делается, и Настасья ему капустный рассол заместо утреннего кофею подает.

– Зря ты уехала, Соня. – Лизи мечтательно улыбается, и я готова швырнуть в нее масленкой. – Андрей Сергеевич такой милый, истории рассказывает презабавные. А как вальсирует, знаешь?

Не знаю, потому что меня Андрей Сергеевич на танец не приглашал. Я с Ефимом Никифоровичем танцевала два раза, да с Сеней разок. Сене Наталья Дмитриевна велела пригласить меня, я видела, как она ему что-то на ухо шепнула, а потом он сразу ко мне подошел. Сеня, хоть и друг детства, а все одно обидно, что он обо мне вспомнил только после маменькиных слов. А мадам еще говорит о какой-то помолвке.

– Завтра Вятские нас на обед ждут. – Мадам лениво обмахивается папенькиной газетой. – Но ты, Софья, видно, не поедешь, у тебя же мигрень. – В синих глазах насмешка и тщательно завуалированная ненависть. Издевается.

– Я поеду! – Получается слишком поспешно, слишком взволнованно, и мадам понимающе улыбается. – Мигрень уже прошла, – добавляю я и смущенно краснею. – Стэфа мне травки особые заварила.

– Не понимаю тебя, Соня. – Лизи задумчиво хмурится. Ей не идет думать, от мыслей у нее морщинки на лбу. – Как можно знаться с этой ведьмой?

– Стэфа не ведьма! Она просто в травах хорошо разбирается. – Хочу добавить, что это маменька ее – ведьма, но под пристальным взглядом мадам не решаюсь, отворачиваюсь.

– Уж и не знаю теперь, как с твоей, Софья, помолвкой выйдет. – Мадам помешивает серебряной ложечкой в фарфоровой чашечке. Дзинь-дзинь... – Семен Ефимович, как выяснилось, молодой человек прогрессивных взглядов, родители ему не указ. Захочет ли он судьбу свою связать с такой неуравновешенной особой. – Она замолкает и аккуратно пристраивает ложечку на край блюдца. – Но Наталья Дмитриевна настаивает. Она питает некоторые иллюзии на твой счет, я не решилась ее разочаровать...

Рая появилась в моей палате ровно через два часа.

– Евочка, ну что же ты творишь?! – запричитала экономка с порога. – Доктор говорит, что ты слабая еще совсем, а ты не слушаешь...

– Спокойно, Рая, – оборвала я ее. – Надоело мне здесь, понимаешь? Я домой хочу. Дома же и стены помогают, да?

Она рассеянно кивнула в ответ на этот риторический в общем-то вопрос и сказала, понизив голос:

– Евочка, Яков Романович велел сначала к нему заехать.

Яков Романович велел... Я, вперив в Раю внимательный взгляд, проговорила медленно и весомо:

– Я даже не спрашиваю, почему должна ехать сначала не к себе домой, а к какому-то Якову Романовичу. Сейчас меня больше интересует, откуда он узнал о том, что я выписываюсь. Рая, ты за мной шпионишь?

– Я?! Евочка, что ты? – Рая схватилась за сердце. – Я никому ничего не говорила, просто Яков Романович такой человек... он все про всех знает. И потом, это же он оплачивал твое пребывание в клинике. Наверное, попросил врачей поставить его в известность, если что...

Значит, Валентин Иосифович доложил. Ну что ж, с него станется. Я немного успокоилась. Не хотелось бы подозревать в злостных кознях еще и Раю. У меня, похоже, недоброжелателей и без нее хватает.

– Ладно. – Я потянулась к свертку с одеждой, который до сих пор не удосужилась распаковать. – К Якову Романовичу так к Якову Романовичу. Хотя, скажу тебе честно, не понимаю, почему едва выкарабкавшаяся с того света женщина должна прямо из больницы ехать к какому-то опекуну.

– Яков Романович тоже не совсем здоров, – Рая вздохнула. – Да ты, Евочка, и сама все увидишь. Одевайся, девочка, он ждет.

Легко сказать – одевайся! Я взглянула на принесенные вещи и застонала. На прием к загадочному Якову Романовичу мне надлежало явиться в унылом платье из серого джерси.

– Это мое? – спросила я на всякий случай.

– Твое, Евочка. – Экономка кивнула. – Ты всегда была очень скромной девочкой.

– Даже чересчур скромной, – проворчала я, сбрасывая больничный халат.

Платье было колючим, страшно неудобным и не красило меня – сто процентов. Ситуацию не спасали, а лишь усугубляли уродливые полусапожки. Чувствовала я себя до безобразия неловко. Вот ведь парадокс: с чужой шкурой свыклась в два счета, а чужая одежда меня нервирует.

– Готова, Евочка? Нам ехать далеко, а потом еще домой возвращаться.

Я бросила прощальный взгляд на палату и, молча кивнув, безо всякого сожаления шагнула в новую жизнь.

На больничной стоянке нас с Раей ждал вполне респектабельный «Мерседес», к которому прилагался блондинистый красавчик в кожанке.

– Что так долго? – Красавчик мазнул по моему лицу равнодушным взглядом и, не дожидаясь ответа, уселся на водительское сиденье. Помочь мне и Рае он даже не подумал. А вот я подумала, что мне на хрен не нужен такой водитель, мне совсем не хочется, чтобы за мои же деньги мне еще и хамили.