Абрекъ - Коротков Юрий Марксович - Страница 10

— Так ты большим начальником стал? — спросил Хасан.

— Спрашиваешь! — засмеялся Акула. — Жизнь меняется, Хасан, только успевай. Это раньше спасатели, убогие, за идею гробились. А теперь мы такое дело раскрутили — ого! Заслуженные мастера в очереди к нам, им такие заработки и не снились.

— А Столбы забыл, значит?

Акула заметил изменившийся тон Хасана. Уже без улыбки ответил:

— Всему свое время, Хасан. В моей феске сын играет. А до старости торчать на Скитальце или уплыть по дури… — он покачал головой, — Не знаешь, зачем Бурсак вызывал?

Хасан молча указал наверх. Акула засмеялся, ткнул его кулаком в грудь:

— Узнаю тебя, Хасан! За что ж ты его так?

— За дело, — коротко ответил Хасан.

— Что делаем, Игорь Николаевич? — подошел один из спасателей.

— Разворачивай. Бурсаку передашь — мы людей снимаем, а машины — не наш профиль. Пусть вертолет вызывает… Ну, давай, Хасан.

— Давай… Игорь Николаич, — они пожали друг другу руки.

Акула пошел было к машине. Остановился.

— Иди ко мне, Хасан. Для тебя всегда место найдется.

— Не приду, Акула, — качнул головой Хасан.

Тот вернулся, вытащил из кармана визитку.

 — Здесь телефон — и в офисе, и домашний. Надумаешь — приходи, — он воткнул Хасану визитку за кушак и сел в машину.

Когда УАЗик покатился вниз, Хасан достал красивую, с золотыми буквами визитку, скомкал и бросил в сторону.

Послышался грохот винтов, из-за столба поднялся, завис над вершиной вертолет. Тугие воздушные струи погнали вниз песок и мелкие камни.

— Давай!.. Давай!.. — махал руками Бурсак с Чертовой кухни.

Легкая „Волынь“ вздрагивала под ударами спрессованного воздуха. Вдруг двинулась с места — и нырнула в пропасть. Бурсак схватился за голову и с размаху сел на камень.

Машина скомкалась о катушку, как бумажная, а колеса высоко подскочили и, догоняя друг друга, весело покатились к кордону.

„Грифы“ обитали на Столбах сами по себе: жили на отшибе и с другими избачами не водились. Были они сплошь ученые, доктора и кандидаты, и на остальных смотрели сверху вниз, потому что, во-первых, считали себя элитой Столбов, а во-вторых, жили высоко на скале Грифы, от которой и получили свое имя. Формы они не имели из принципа.

Когда Хасан добрался до Грифов, солнце уже напоролось на острые верхушки сосен и опадало, как проколотый шар. Под столбом, прямо под избушкой, турики бренчали на гитаре и кипятили чай на примусе.

Хасан поднялся простеньким ходом и оказался на одном уровне с карнизом. Здесь „грифы“ поставили замок: забетонировали последнюю щель, ведущую к избе, и утопили там потайную гайку. Первый, кто шел в пустую избу, вворачивал болт и вешал маятник. В общем-то, замок был от честных людей да от туриков, потому что любой столбятник мог попасть на карниз сверху, поднявшись с другой стороны столба и перевалив через вершину.

Перед карнизом подвешен был колокольчик. Хасан позвонил, и из-за нависающего тараканьего лобика выглянул Майонез в проволочных очочках на громадном шнобеле.

— Ба, какие люди, какие люди! — запел Майонез. — Какая честь! Сколько лет, сколько зим!

— Десять, — коротко ответил Хасан. — Можно?

— Милости просим, милости просим! Спешу первым засвидетельствовать почтение, — Майонез потянулся поручкаться через пропасть. Хасан тоже протянул было ладонь, но тот вдруг неловко качнулся и с воплем рухнул вниз.

Хасан досадливо покривился, достал папиросы и прикурил, поглядывая по сторонам. Переждал немного, спросил:

— Не надоело?

Майонез появился из пропасти, смущенно хмыкнул и подтянулся на страховке.

— Уж и пошутить нельзя? — он отвязал конец маятника и бросил Хасану.

— С туриками шути, — Хасан качнулся на маятнике и ступил на карниз.

Маленькая — в рост человека — ладная избушка „грифов“ была встроена в глубину грота, под нависающий камень. Хозяева сидели вокруг стола рядом с избой. В центре стола была буржуйка с длинным дымоходом, на буржуйке мирно пыхтел чайник. Скамейки были сразу и рундуками для провизии, к каменной стене приделаны полки с посудой, карниз огорожен корабельным леером, чтоб не громыхнуться вниз спросонья, а через леер торчала, как пушка с корабля, стрела лебедки. Все по уму было сделано на маленьком каменном пятачке, все по-научному.

— Здорово, стервятники! — поздоровался Хасан. „Грифы“ ответили — правда, без большой душевности. Кого они могли ждать в гости, но только не абрека. Но все же подвинулись, дав место за столом, и поставили перед ним кружку. Пока Хасан, сняв из уважения корону, хлебал чай, они молчали, переглядываясь.

— Чему обязаны? — спросил, наконец, Папа Док, статный мужик с голым, как Митра, куполом — старший здесь, по крайней мере, по возрасту.

— Я долго говорить не буду, — сказал Хасан. — Слышали, наверное — мы торгашей со Столбов вымели?

— Да уж весь город знает, — усмехнулся Папа Док. — И что дальше?

— А дальше у меня только один вопрос: вы-то почему тихо сидите? Вы-то, умники, должны понимать, что происходит? Ведь продадут Столбы, как Россию распродали!

— Облегчусь, пожалуй. Если никто не возражает, — задумчиво сказал Майонез.

Он отошел на дальний край карниза, где под табличкой WC висел страховочный пояс и рулон туалетной бумаги. Оторвал бумажки, надел страховку и нырнул вниз.

— Скучно, Хасан, — сказал Папа Док. — Это ты к любому пивному ларьку иди, там у тебя много собеседников будет — про то, как Россию продали.

— Так ведь продали! — закричал Хасан. — Растащили по куску, кто сколько урвать успел. А пока ты тут сидишь и умную рожу строишь, и Столбы продадут по камешку — Первый в Америку, Второй в Германию, и вас вместе с вашим камнем! Вон уже канатку собрались строить, потом гостиницу, потом вот здесь вместо вас валютный бар будет с блядьми и красивым видом!

Папа Док терпеливо, как ребенку, кивал ему.

— Слушай, Хасан, — сказал он. — Если ты хочешь проанализировать доминирующие тенденции экономической эволюции конкретного административно-территориального региона — запишись в библиотеку, почитай книжки. А то разговор не на равных.

— Ты из меня дурака не делай, — сказал сбитый с толку научной абракадаброй Хасан. — Я верю только в то, что простыми словами можно объяснить.

— А если простыми словами: это нормальный процесс, первый этап развития капитализма. Варварский, правда, как и все в этой стране, но — нормальный. А нравится тебе это, не нравится — это твои личные проблемы. Много сейчас таких за Россию блажат, про Богом избранную страну. Они орут, а паровоз мимо идет. А ляжешь на рельсы — и паровоз не остановишь, и сам костей не соберешь. Теперь понятно говорю?

— А что делать? Лапки сложить и помирать? Да вроде рано еще. Если мы все объединимся — кто нас одолеет?

— Объединимся?.. — снова усмехнулся Папа Док. — Замечательная традиция, Хасан, закон Столбов: никто не спросит, как твоя фамилия и кто ты в городе. Красивая легенда: сыщик и беглый каторжник за одним костром. Все равны на Столбах… Однако посмотри, Хасан, как странно все само собой сложилось: вот мы здесь ученые, аспиранты есть, „Музеянка“ — художники, актеры, журналисты, „беркуты“ — работяги, „эдельвейсы“ — студенты, „изюбри“ — милиция и военные, „славяне“ теперь уж не знаю кто, а в прошлом — комсомольцы и аппаратчики, в „Али-бабе“ — поселковые, никого городских нет, „бесы“ — официанты, таксисты и банщики, зажравшаяся обслуга, твои абреки — шпана беспризорная. Правда, интересно получается? Так кто с кем должен объединяться — мы с „бесами“?.. Ты нас в свои игры не путай, Хасан! Вы там, — Папа Док махнул рукой вниз, — играйте, воюйте, объединяйтесь, только нас не трогайте! А если вас действительно администрация разгонит, а заодно и прочую шваль — и слава Богу, только чище на Столбах будет!

— Вот как? — спросил Хасан, оглядывая сидящих.

— Вот так, — ответил за всех Папа Док.

— Какие вы, к черту, „грифы“, — процедил Хасан, поднимаясь. — Куры вы, несушки… Одну избу уже спалили — думаете, до вас не доберутся? Только тогда уж ко мне за помощью не бегите!