Солнышкин плывёт в Антарктиду - Коржиков Виталий Титович - Страница 13

— Непонятно, — пробормотал Солнышкин, пятясь, — какой-то цирк!

Бульдог злобно зарычал. Шпиц тявкнул.

— Всё понятно! Всё понятно! — умилённо кланяясь, запел добренький старичок в камзоле. — Это не цигк, а тогговое заведение, но наши собачки есть и в цигке. Бывшая хозяйка оставила его сиятельству заведение в наследство. За вегную службу, за пгеданность. Но вегных товагищей он не забывает и сейчас. Вот видите?

Лежавший перед бульдогом шпиц показал вставные зубы и, вскочив, трижды тявкнул.

О том, что избалованным моськам порой достаются в наследство целые дворцы, Солнышкин иногда читал. Но чтобы собаки торговали собаками — да ещё своей породы, — о такой подлости он не слышал!

Тем временем добренький старичок поймал ещё кусок колбасы.

Второй старик бросил на него злой взгляд и тут же пропел:

— Мы верой и правдой служили нашей хозяйке и будем служить хозяину! — Он тут же получил огрызок кости.

— Добгому хозяину, щедгому хозяину, — сказал добренький старичок, и Солнышкину опять показалось, что он очень близко наклоняется к его пакету и по-собачьи втягивает воздух.

— Посмотрите, какие у нас собачки! — подскочил второй старичок и тоже носом нацелился на пакет. — Вот у этого великолепная родословная.

— У самой хозяйки такой не было! — подпел первый.

— А это родная тётка его превосходительства!

— А вот его двоюгодный бгатец! И пгодаётся по весьма сходной цене.

В клетках, сидя у сухих корочек, злобно рычали на своего родственничка два бульдога.

«У, лакеи!» — посмотрев на стариков, подумал Солнышкин и отступил назад, потому что носы обоих так и тянулись к пакету. И вдруг, споткнувшись, Солнышкин едва не сел на порог. Сбоку от двери стояла клетка, в которой, опустив лохматую голову, сидел большой, грустный пёс.

— Не обгащайте на него внимания, — вскинулся добренький старичок.

— Не обращайте, — поддакнул второй.

— Этот пагшивый когабельный пёс сегодня бгосился на хозяина только потому, что он пгиказал сделать жагкое из какого-то пагшивого щенка, — пропел добренький, вежливый старичок и радостно, сладко добавил: — А если сегодня его не купят, так из него самого для нас сделают такое жагкое, какого не едала сама хозяйка.

«Не едала сама…— хотел поддакнуть второй, но в зале поднялся такой лай, такой визг, что невозможно было что-либо разобрать.

«Негодяи! — подумал Солнышкин. — Погубить корабельного пса такой смертью? Не выйдет!» И он сунул руку в карман за деньгами. Но ведь всё — до единой бумажки — осталось в кошельке у торговца птицами! И Солнышкин решился на отчаянный план.

Обходя клетки, он приблизился к величественному хозяину и так зашелестел свёртком, что бульдог немедленно потянул носом. Его тоже тревожили ветчинные запахи, доносившиеся из пакета. «Его превосходительство» высокомерно поднял морду.

Солнышкин прошёлся рядом второй раз. Бульдог, посапывая, приподнялся на передних лапах. Наконец, отойдя в сторону, Солнышкин сделал вид, что ищет деньги, и уронил пакет на пол. Из него вывалились великолепные бутерброды, приготовленные Борщиком. Оба старичка обалдело плюхнулись ничком на пол, а следом, описав в воздухе дугу, им на загривки опустился хозяин.

— А нам хоть шкугочки, нам шкугочки! — ползая на четвереньках, приговаривали старички. Они вцепились друг в друга и уже ничего не видели.

Солнышкин, открыв клетку, выпустил пса и бросился бежать из заведения. Следом за ними увязался шпиц, но так получил дверью по носу, что откинул задние лапки и упал в обморок.

Солнышкин мчался по переулку. Ему казалось, что сзади раздаются свистки, но это свистели наглаженные вчера брюки.

ВДОХНОВЕНИЕ ХУДОЖНИКА МОРЯКОВА

От парохода «Даёшь!», как от флакона с духами, по всему порту растекались ароматы.

Судно пополняло запасы провианта. На палубе белели новенькие ящики с жёлтыми, курносыми бананами, лимонами, из корзин торчали чубчики ананасов…

Штурман Ветерков долго пересчитывал их пальцем, потом махнул рукой: штукой больше, штукой меньше — какая разница!

Но кругленький Безветриков должен был знать всё точно. Он сбегал за арифмометром, пощёлкал ручкой и доложил капитану:

— Полный порядок. Тютелька в тютельку! Моряков надел парадный китель и собирался нанести визит знакомому капитану бразильского парохода.

У самого трапа он на минуту задержался, потому что вахтенный Федькин сказал:

— Салютуют! Перьями салютуют! В городе раздался такой гул, будто там палили из сотни пушек. По всему небу, хлопая крыльями, разлетались птицы, цветные перья, пух и какое-то красное облачко.

— Но это, это…— сказал Моряков и не договорил.

Стуча каблуками, на причал, чихая, влетел растрёпанный Борщик, а за ним спешил старый инспектор Океанского пароходства. Мягкие волосы его развевались, глаза смотрели возмущённо и встревоженно.

— Что с вами, Мирон Иваныч? — бросился навстречу Моряков.

— Неприятности! Огромные неприятности! — сказал Робинзон, вытирая пот со лба.

— Да что случилось?

— Некогда, некогда! Нужно выручать ребят! — Робинзону казалось, что с ними стряслась беда, и он потянул Морякова в город.

По дороге он рассказал обо всём, а когда дошёл до истории, случившейся на базаре, Моряков остановился:

— Позвольте, позвольте! Они что же, торговали нашими аистами?

— Конечно!

— А вы освободили их?

— Конечно! — сказал Робинзон.

— Браво! Браво! — крикнул капитан и помчался вперёд.

Его тень закрывала пол-улицы и головой доставала до конца квартала. Рядом торопилась маленькая тень Робинзона. Пальмы раздавались в стороны: капитан спешил на выручку своему экипажу.

Но никого из команды «Даёшь!» на улице не было. Только на мосту, обсуждая недавние события, стояли пять английских матросов и один греческий адмирал, а на деревьях громко чихали обезьяны.

Моряков остановился на минуту поразмыслить — и… до его слуха донёсся протяжный крик:

— Картины! Самые лучшие в мире картины! Моряков приподнял голову. Робинзон потянул его вперёд, но из разместившегося под навесом салона снова донеслось:

— Картины! Самые прекрасные в мире картины!

Моряков торопился выручать товарищей, но речь шла о выдающихся произведениях искусства! И капитан, виновато сказав Робинзону «на одну минуту», направился к навесу, под которым у какой-то картины спорили несколько ценителей живописи.

Маленький человек — хозяин салона — в нейлоновой рубашке с бабочкой на воротнике бегал, расхваливая стоящие на подставках два холста, по которым расплывались жёлто-зелёные пятна. Рядом лежал ящик с красками и кистями.

— Но где же картины? — спросил осторожно Моряков.

— Перед вами! — воскликнул человечек. — Прекрасные натюрморты. Вот бананы! — И он показал на холст, стоявший слева. — А вот фрукты! — И он показал направо.

Робинзон весело хмыкнул. А Моряков прошёлся так, что вокруг салона на пальмах закачалась листва.

— Какие сочные, какие волнующие краски! — восхитился человечек.

— Это краски?! — остановился Моряков. — Да это же незрелая мазня…

— Но ведь это бананы, — лукаво усмехнулся хозяин. — Они созреют, пока вы донесёте их до вашего судна!

— Неужели созреют? — тоже с усмешкой спросил Моряков, ещё раз посмотрев на холсты.

— Конечно! — шустро подмигнул капитану хозяин и взмахнул руками. От рукавов с треском посыпались искры, а бабочка на воротнике, кажется, затрепетала крылышками. — Разве вы не видите, что они хорошеют на глазах?! — И человечек во весь рот улыбнулся капитану.

— В таком случае, — сказал Моряков, и в глазах его вспыхнули весёлые светлячки, — я покупаю эти картины.

В толпе зашептались, а человечек по-деловому присвистнул и бросился заворачивать картины.