Очень темное дело - Кораблев Артем - Страница 9

Федя опять посмотрел наверх, на две взъерошенные головы своих товарищей.

— Вообще-то, — начал Петька, явно готовый согласиться, — вообще-то…

— Надо подумать, — неожиданно оборвал его Саша и откинулся опять на спину, так что его голова скрылась в глубине багажного отсека.

— Ну, думайте, думайте, — усмехнулся Борис Вениаминович, — второй раз вам такого никто не предложит. Верно, Мишаня?

— Угу, — промычал племянничек, налегая на очередной свежеприготовленный бутерброд с колбасой.

«Сколько ж в него может влезть? — подивился Федя, глядя, как мощно работают Мишанины челюсти, пока он отрезает себе новый кусок хлеба. — Не Мишаня, а медведь ненасытный».

Петька заскрипел пружинами креплений, ворочаясь на верхней полке.

— А где эти ваши каменоломни? — спросил он.

— Вот те раз! — поднял на него глаза Борис Вениаминович. — Говорил же вам вчера, недалеко от Керчи.

— А нам бы в Ялту, это рядом? — Петька назвал желаемую для них с Федей цель путешествия, где-то там уже должен был находиться их класс.

— Это вам в Ялту, — ни к селу ни к городу ляпнул Саша, — а мне лучше в Севастополь.

— Что-то я вас не пойму, — пожал неширокими плечами Борис Вениаминович, — вы же вроде бы вместе свой класс догоняете, или как?

— В Ялту, в Ялту, — кое-как выправил положение Федя, — Сашка ошибся, он вечно все путает.

— Ах да, черт, точно, в Ялту, — глухо прозвучало из глубины багажного отсека.

Неожиданно купейная дверь с лязгом дернулась, щелкнул замок, но безрезультатно — Борис Вениаминович запер его на предохранитель. Снаружи кто-то быстро и очень настойчиво затарабанил.

Федя вскочил. Борис Вениаминович между тем, сохранив полное хладнокровие, очень быстро и четко кивнул Феде, указав путь наверх. Тот ухватился за торчащую из стены блестящую скобу и, не пользуясь откидной лесенкой, буквально взлетел к месту недавнего ночлега. Но туда же спешил и Петька — Федя понял это уже на полу, когда из глаз перестали сыпаться искры. Прямо над ним, держась за ушибленную бровь, Петька упрямо переползал с полки в багажный отсек. Ни слова не говоря, Федя поднялся и со второй попытки вскарабкался следом.

Тогда Борис Вениаминович все так же хладнокровно и не спеша отпер дверь.

— Спите? — кратко осведомилась проводница, даже не заглядывая внутрь. — Скоро Киев, просыпайтесь.

Дверь захлопнулась снова.

— Слышали? — многозначительно спросил археолог. — Вам, друзья, на размышления осталось уже меньше часа.

Но так много времени не понадобилось. Решено все было в какие-то десять минут, прямо в коридоре перед дверью купе Бориса Вениаминовича. На одиннадцатой минуте Борис Вениаминович уже поздравил ребят с зачислением в археологическую партию и в качестве первого наставления добавил:

— Но о Митридате нигде никому, поняли? Только мы с вами его клад будем разыскивать.

На площади у центрального вокзала города Киева было жарко, как в пекле. Вся она казалась Феде какой-то гигантской сковородой, на которой копошились медленно поджаривающиеся люди, сновали, чадя выхлопом, раскаленные автомобили и изредка проезжал гремящий, почти забытый трамвай. Может быть, именно из-за жары Федя так сильно и захотел мороженого. Да и лоток с надписью «Морозиво» был совсем рядом — всего-то в пяти шагах от того места у решетчатой оградки, где расположились на бетонной приступочке трое путешественников в ожидании Бориса Вениаминовича и обещанной им машины. Только вот гривен у ребят не было, одни рубли да копейки. Федя грустил, скрывая свое и, как оказалось, общее желание.

— Эх, мороженого хочу, как чукча арбуза, — в который уже раз затронул больную тему Петька.

— Все хотят, — сухо заметил Саша.

Федя смолчал.

— Может, все-таки поменяем? — Петька просительно заглянул Феде в глаза. — Все равно ведь, наверное, придется.

— Мне отец говорил, что в Крыму среди населения и рубли не хуже карбованцев ходят, — как можно тверже возразил Федя, но уверенности его голосу уже не хватало — он сам это чувствовал.

Ситуация, конечно, сложилась досадная. В помещении вокзала работал обменный пункт валют, и поменять в нем рубли на украинские деньги не составляло никакого труда ни для кого из пассажиров, но только при одном условии — если у них есть паспорта.

«Опять эти паспорта, будь они неладны! А где их взять-то?» — тяжко вздохнул про себя Федя. Тут еще, как нарочно, прямо напротив них остановилась маленькая девочка лет восьми и стала медленно и с чувством облизывать длинное красивое эскимо. Ее толстая мамаша куда-то отошла, а дочке, чтобы той не скучно было ожидать, купила именно то, о чем мечтала вся троица.

— Ну давай махнем, — опять дернул его за рукав Петька, — вон, вон еще один ходит. Вишь, мужик у него поменял.

Петька имел в виду самодеятельного менялу, которых ошивалось на площади у вокзала достаточно, ничуть не меньше, чем в Москве у Киевского.

— Дурак этот мужик, — героически сопротивлялся Федя, — наверняка его накололи. Фантики от конфеток в карман положил.

У ног девочки с мороженым пристроилась пыльная лохматая собачонка бездомной породы, она не спускала с лакомства вожделеющих глаз и сглатывала обильные слюнки, изредка орошая ими раскаленный асфальт.

— Да ну-у, Федь, не пори ерунды, — упрямо гнул свое Петька, — четвертый уже за пятнадцать минут, и всем фантики, да? Да этого менялы уже бы тут не было, кабы он всех накалывал, а он — вот он, стоит и пятого ждет. Давай я стану этим пятым, а, Достоевский?

— Пусть идет, Федь, — предложил Саша, — а мы его потом кормить не будем, когда он без денег останется.

— А ты, Пушкин, молчи, Дантесу пожалуюсь. Понял? — обиделся Петька.

Толстая мама прытко подбежала к своему ребенку и, ухватив за руку, поволокла за собой куда-то в сторону стоянки такси. Девочка дернулась от неожиданного рывка, рука с подтаявшим мороженым качнулась, и изрядный его кусок смачно плюхнулся прямо перед носом у кудлатой собачки. Та тут же с жадностью его проглотила, да еще асфальт вылизала.

— Ладно, хрен с тобой, — не выдержал Федя. — Иди меняй свои бабки, Кочет.

Петька просиял и бегом помчался к меняле. Саша и Федя проводили его полными надежды взглядами. Вот он благополучно подскочил к мужику в клетчатой рубашке и синей бейсболке, ничем особенно не приметному среди массы других киевлян и гостей столицы Украины. Разве что в руке несколько бумажных купюр держит, но это никому не заказано. Петька сам завел с ним разговор и, похоже, весьма успешно. Меняла очень скоро полез в карман, и они оба, склонив головы, занялись взаиморасчетами. Потом меняла распрямился и принял независимую позу, рассеянно поглядывая по сторонам, а Петька все стоял и пересчитывал купюры, перебирая их пальцами. Наконец он убедился в честности сделки, отдал меняле свои российские деньги, махнул на прощание рукой и, сияя улыбкой, развернулся в сторону заветного лотка. Тут меняла словно очнулся, как-то суетливо дернулся и схватил недавнего клиента за плечо. Петька повернулся к нему опять, но совсем ненадолго, на какие-то секунд двадцать, не больше. Затем он кивнул, опять махнул рукой, теперь уже встревожившимся ребятам, и уверенно пошагал за мороженым.

— Нормально, — хлопнул Федю по согнутой спине Саша. — Сейчас он нас хохляцким мороженым угощать будет. Спорим на рубль, что оно хуже нашего.

— Не думаю, — возразил Федя, — мне кажется, такое же. Одна ведь страна была в прошлом, и мороженое, значит, одинаковое.

— Спорим, хуже.

— Знаешь, на вкус, на цвет товарищей нет.

— Все равно, спорим? — Сашу как заело. — Я тебе верю: скажешь, что лучше, — значит, лучше; скажешь, нет — значит, нет. Ну, спорим?

— Да пожалуйста… — Федя пожал плечами и протянул Саше ладонь, тот взял ее в свою и сам разбил. — На рубль, — напомнил он, будто речь шла о какой-то значительной сумме. — А где Петька?

Действительно, от лотка до них было несколько шагов, очереди за мороженым, несмотря на жару, здесь не наблюдалось. А Петьки у лотка не было.