Четыре желания - Колфер Йон - Страница 29

— Ты улыбаешься? Боже мой, я сейчас в обморок упаду!

— Да заткнись ты! Извините, сэр, я не вас в виду имел, — объяснил он вздрогнувшему прохожему.

Но, несмотря на это резкое высказывание, улыбка по-прежнему не сходила у него с лица. Мэг была права. Он менялся, он становился другим человеком. Таким, каким бы мог быть.

В поезде, шедшем на юг, пустых вагонов не оказалось совсем. Все ехали в Уэксфорд на скачки. Поэтому Лоури и Мэг пришлось временно прекратить общение между собой. Точнее говоря, Лоури был вынужден молчать.

Мэг ужасно расстроилась. Просто сидеть и молчать. Она была подростком, в конце-то концов. Типичным представителем поколения MTV. Она постоянно нуждалась в развлечениях.

— Рассказывай мне мысленно, — шепнула Мэг.

Лоури поднял брови:

— О чем?

— О том парне. Ну, о малолетнем негодяе. Рассказывай мне про него мысленно.

Лоури испуганно схватился за голову руками, закрывая уши.

— Не бойся. Я не собираюсь рыться у тебя в мозгу. Но я уже научилась видеть большинство твоих мыслей — ну, как смотришь передачу по телику с плохой картинкой. Но если ты будешь думать очень тщательно, то...

Лоури закрыл глаза и сосредоточился. Дымчатая картинка завихрилась, приобретая четкие очертания в его голове. Это оказалось изображение Цецилии Вард.

— Тоже мне Ромео нашелся! Тебя что, на нее переклинило?

Лоури виновато улыбнулся. Он решил попробовать снова.

Возникла новая картинка. Из-за неприятных воспоминаний она выглядела несколько зловеще. Предметы по ее краям принимали странные формы или перетекали один в другой. Но изображения людей вышли отчетливыми и кристально ясными. Видимо, они прочно врезались Лоури в память.

Это выглядело не совсем обычно: история рассказывалась глазами рассказчика, а не его голосом. Что-то вроде кино про кинооператора, но Мэг вскоре к этому привыкла. Она сидела, зачарованная, поглощенная просмотром эпизода, сыгравшего такую важную роль в судьбе юного Маккола. Если бы она смотрела в лицо Макколу, а не на его макушку, она бы заметила, как нахмурился при этом его лоб. Ему было не так-то просто поделиться этой историей. Но, как только он решился, она полилась из его головы так свободно, как будто случилась только вчера.

К тому времени, когда мне исполнилось пятнадцать, я успел уже окрепнуть. Стать толстокожим. Без этого деревенскому парнишке в Уэстгейте было практически не выжить. Иначе его, в слезах и соплях, быстрехонько отправляли домой. Так случилось с Содом Келли и с Миксером Френчем. Два здоровенных фермерских сынка за несколько лет травли превратились в плакс и неудачников. Только не думай, никто их и пальцем не тронул — травить можно и более изощренными методами. Потихоньку.

Мне часто доводилось слышать, что школьные задиры и забияки обычно двоечники и тупицы, ходячие мешки дерьма с тыквой вместо головы. На своем опыте я убедился, что это не так. Городская порода хулиганов считала себя людьми утонченными и поэтому, чтобы поставить на место деревенщину, пользовалась только издевками.

Райан Рейки представлял собой типичный случай. Любой другой мальчик с такой фамилией давно заполучил бы прозвище. Но не Райан. Он пользовался слишком большим успехом у приятелей, чтобы иметь кличку. И к тому же был слишком опасен.

По какой-то причине Рейки проявлял ко мне особенный интерес. Возможно, виной тому то, что меня не выгнали после истории с Кроук-парком. Несколько друзей Рейки исключили как раз после нее. Сам он в футбол не играл, считая это занятие слишком грязным для джентльмена. Он предпочитал стоять на краю поля и отпускать язвительные комментарии.

Не один год я терпел его. Проходил мимо с опущенной головой. «Слова, — твердил я себе, — это только слова. Переживу как-нибудь». И тут я внезапно пошел в рост. После пятнадцати лет я потянулся вверх, как трава. И в один прекрасный день оказалось, что мне уже не нужно вставать на цыпочки, чтобы заглянуть Рейки в глаза.

И тогда все резко переменилось. Христианские Братья сразу позабыли о той старой истории, когда я начал зарабатывать для них одно очко за другим, перекидывая мяч через перекладину в матчах студенческой лиги. А когда я, возвращаясь от ворот, проходил мимо Рейки и он отпускал свои ядовитые шуточки, они отскакивали от меня, как мяч противника.

Так бы оно все и шло, но я слишком высоко задрал нос. И настал день, когда судьба отвернулась от меня. Как-то в полдень я направлялся к раздевалкам, пиная перед собой мяч. И тут мне навстречу, откуда ни возьмись, — Рейки и его дружки. Несколько последних выигранных матчей сделали меня необычайно самоуверенным. Поэтому я не пытался пробраться мимо них бочком и не опустил взгляда. Напротив, я широко улыбнулся им, взял футбольный мяч в руку и прокрутил его на кончике пальца.

Рейки все это не понравилось. В его глазах это выглядело как бунт собаки против своего хозяина. Он точно не знал, что следует делать в этом случае, но, поскольку его приспешники не сводили с него глаз, он был просто обязан что-нибудь сказать.

— На четвереньки, деревенщина, — сказал он. — На четвереньки и вилять хвостом.

Я почувствовал нерешительность Рейки. Я уже видел где-то раньше такое выражение глаз. На футбольном поле у вратаря, когда тот не может понять, успеет ли он перехватить мяч.

И тогда я сделал вид, что швыряю в него мяч. Подобные шутки мальчишки проделывают с приятелями по тысяче раз в день. Но Рейки не был моим приятелем. Я сделал вид, что швыряю в него мяч. И он вздрогнул.

Вы спросите, чего тут такого? Подумаешь, велика важность! И будете совершенно правы. Но Рейки думал иначе. Для него это все было очень серьезно. Возможно, худшего происшествия в короткой биографии этого маменькина сыночка до сих пор и не значилось. Какой ужас — быть застигнутым врасплох деревенщиной!

Первые два дня он сгорал от стыда, а затем начал вынашивать месть.

Я, как полный придурок, решил, что победил и мерзавец больше никогда не посмеет задирать меня. Боже, как я был наивен!

Территория Уэстгейтского колледжа тянулась за футбольные поля, переходя в просторные луга, спускавшиеся к самой Лиффи. Каждое лето на луга приезжал фермер на машине с прицепом и за скромную сумму приобретал право вывезти с них сено.

Разумеется, нам строго запрещали спускаться к реке после наступления темноты. Исключение составляла единственная неделя после экзаменов в июне, во время которой по неписаному закону старшеклассники имели право собираться на речном берегу, чтобы покурить в сумерках. Только старшеклассники. И то формально это было все же нарушением школьных правил. Но учителя закрывали на это глаза.

Мне не следовало так рисковать. Мои единственные союзники, члены футбольной команды, заночевали в Роскоммоне после товарищеского матча. Я плечо растянул и на игру не поехал. Пришлось остаться в дортуаре и считать часы до возвращения домой.

«На берегу не будет никого, кроме пансионеров», — рассудил я. Рейки и его дружки наверняка уже сидят по домам под крылом у своих мамочек. Итак, я поправил повязку на плече, провел по волосам расческой и отправился на луга.

Я вышел без пиджака, подвязав вокруг пояса теплый свитер. Узел, которым были завязаны рукава, получился размером с футбольный мяч. Я хорошо помню этот свитер. Он служил предметом постоянных насмешек городских мальчишек. Они утверждали, что моя мама изловила где-то бедную овечку и содрала с нее заживо шкуру вместе с копытами.

Мальчишки болтались вдоль берега, пуская кольца дыма в полутьме или швыряя камешки на середину реки. Я присоединился к ним и тоже набрал в руку пригоршню гальки с речного берега. По нынешним временам наши развлечения выглядят невинными — у молодежи сейчас столько возможностей, рок-музыка и море свободного времени, — но тогда нам казалось, что мы шикарно проводим досуг.

И тут появился Рейки. И, разумеется, не один — Райан никогда не путешествовал без своей свиты. Льстивые шакалы вертелись вокруг него, как планеты вокруг Солнца. Они не имели права появляться здесь. Пробираться вечером на территорию школы приходящим ученикам запрещалось столь же строго, как пансионерам — покидать ее. Но Рейки мечтал кое с кем свести счеты, и поэтому он и его дружки нанесли нам визит, перейдя реку по плотине, находившейся выше по течению.