Авиатор - Колфер Йон - Страница 41

«Клинышек для наручников?»

У него в ладони. Неровно отломанный костяной конус, размеры которого подбирались путем подсовывания его со стороны ладони под наручники, когда Биллтоу снимал их. Этот клинышек — старый трюк цирковых артистов, срабатывающий только для наручников с одним запором и слегка расшатанными шурупами; однако наручники Биллтоу были настолько стары, что могли бы принадлежать Моисею, и Конор уже полгода расшатывал их шурупы. Теперь они держались достаточно свободно. Когда Биллтоу будет защелкивать наручники, Конор быстро вдвинет в отверстие костяной клинышек. «Собачка» замка не сработает, хотя наручники будут выглядеть запертыми.

«Грязь, устройство, клинышек! Безумный план».

План, которого никто и вообразить не может. Конор решительно отбросил всякие сомнения и колебания. На них больше не было времени. Он либо освободится, либо умрет, но и то и другое предпочтительнее долгих лет в этой проклятой камере.

Ключ Биллтоу заскрипел в старом замке — он поворачивался с трудом. Охранник, как всегда, с ворчанием открыл плечом дверь, не забывая держать руку на пистолете.

— Ангел, вот кто я такой! Вынужден заниматься вами, болванами, когда такого человека, как я, с радостью приняли бы в любом приличном обществе. Я мог бы быть принцем, знаешь ли, Финн. Или, осмелюсь сказать, императором. Но я торчу здесь, чтобы ты имел возможность сообщить мне, что мой двенадцатизарядный револьвер еще не готов.

— Он готов, — выпалил Конор, изображая волнение и страстное желание угодить своему тюремщику. — У меня есть чертеж.

Биллтоу был достаточно хитер, поэтому продолжал сохранять настороженность. Человек поглупее потерял бы голову, сначала в переносном, а потом и в прямом смысле проломленного камнем черепа, но у Артура Биллтоу был чрезвычайно силен инстинкт самосохранения.

— Где этот чертеж? Не надейся, что я наклонюсь или полезу куда-нибудь в темный угол.

— Нет. Он лежит на столе. Отдать его вам?

Биллтоу задумался, отхаркнув очередную порцию табака и освободив рот для новой.

— Нет, солдатик. Я предпочитаю, как обычно, надеть на тебя наручники, а уж потом поглядеть на чертеж.

Конор, выражая полную готовность подчиниться, вытянул перед собой руки.

— Но я получу свою прогулку, мистер Биллтоу? Вы обещали.

Биллтоу с улыбкой защелкнул наручники, одним глазом косясь на стол.

— От твоей бороды меня смех разбирает. Жалкая поросль. Рано еще тебе бороду отращивать. Нужно подстригать ее, тогда она будет гуще. «Убойные бараны» не станут подчиняться приказам недоросля с жиденькой бороденкой. Поговорим по дороге, после того как я рассмотрю чертеж.

Биллтоу двумя грязными пальцами взял со стола листок.

— Знаешь, я побеседовал кое с кем из своих товарищей. Похоже, немцы уже делают двенадцатизарядные револьверы.

Демонстрируя неудовольствие, он сплюнул табачный сок на плитки.

— Но маленького калибра, — возразил Конор. — Приноравливаясь к пулям. На этом чертеже цилиндр на самом деле представляет собой винт, и поэтому пули могут быть такого размера, как пожелаете, и вес распределяется более эффективно, поэтому система годится и для ружей.

Чертеж был абсурдный и абсолютно невыполнимый на практике, но на бумаге выглядел хорошо.

— Не знаю, не знаю, — проворчал Биллтоу. — Винт, говоришь?

— Изготовьте один. Как с воздушными шарами. Чтобы испытать его.

Биллтоу небрежно сложил листок и сунул его в карман.

— Так я и сделаю, господин Финн. И если он окажется фантазией придурка, в следующий раз ты увидишь дневной свет, когда я сброшу тебя с южной стены.

Конор угрюмо кивнул, надеясь, что его волнение не сверкает в глазах, точно свет маяка. Биллтоу допустил ошибку. В своем стремлении лучше разглядеть чертеж револьвера, он не заметил ловких манипуляций Конора с наручниками, в результате которых тот отвел «собачку» замка в сторону. Теперь его руки были свободны, но время воспользоваться этим еще не пришло.

— Это не фантазии, мистер Биллтоу, это наше будущее. Вы сможете зарегистрировать патент на свое имя, а потом дать кому надо взятку, Чтобы вызволить меня отсюда.

Биллтоу изобразил крайнее негодование.

— Взятку! Взятку, ты говоришь. Я глубоко оскорблен.

Конор сглотнул — как человек, старающийся справиться с волнением.

— Давайте поговорим начистоту, мистер Биллтоу. Если вы не вытащите меня отсюда, я останусь в этой дыре на всю жизнь. Я не рассчитываю вырваться на свободу немедленно…

Биллтоу рассмеялся.

— Рад слышать это. Я уж подумал, что ты собираешься давить на меня. Немедленная свобода или никакой сделки. Но ты не рассчитываешь вырваться на свободу, значит, беспокоиться не о чем.

— Но мне хотелось бы перейти в камеру на поверхности. Или хотя бы чуть ближе к ней. Неплохо бы и товарища заиметь. Маларки, к примеру, подойдет.

— Спорю, что подойдет. Так отлично, так удобно — два «барана» вместе. Не умасливай меня сейчас, Финн. Сначала я закажу модель, и, если она не взорвется мне в лицо, тогда поговорим.

— Но, мистер…

Биллтоу вскинул руку.

— Нет. Ни слова больше, солдатик. Твои воздушные шары еще не взлетели. Может, утром я приду за тобой с фенианской[84] пикой.

Конор, как бы сдаваясь, повесил голову, от всей души надеясь, что не переигрывает. Вся затея с револьвером служила лишь для отвлечения внимания — хлеб насущный любого фокусника. Пока эта идея владела сознанием Биллтоу, он был меньше настроен на восприятие того, что разворачивается перед его глазами.

— Ну а теперь пошли, займемся делом. Ты займешься делом. Что касается твоих… моих… воздушных шаров, тут все зависит от тебя.

Конор бочком проскользнул в дверь мимо Биллтоу, стараясь, чтобы тот не заметил его измазанную грязью спину. Его план — карточный домик. Да что там! Целая карточная крепость. Один неудачный взгляд, и все строение рухнет.

«Сейчас не время думать об этом. Начинай отсчет».

Отсчет. Еще одна теоретически важная карта его крепости.

Конор давно обнаружил, что в коридоре между дверью его камеры и отделением, где находится водолазный колокол, имеется «слепое пятно». С полгода назад он вместе с остальными обитателями отделения безумцев направлялся на еженедельную речь начальника тюрьмы, и прямо перед ним шел человек, которого Биллтоу называл Счетчиком, маленький, с непропорционально большой головой и огромным лбом. Он получил свое прозвище потому, что внутри его странной головы все превращалось в математику, чистую науку. Он потоком извергал числа, а потом хохотал, как будто сидел на представлении в парижском кабаре.

В то утро полгода назад Конор видел, как этот человек вприпрыжку шагал перед ним, бормоча свои числа, считая свои шаги. На счете «четырнадцать» Счетчик отскочил в сторону — и исчез.

Нет. Не исчез вообще, но пропал из поля зрения. Он находился там, в густой черной тени, содрогаясь от удовольствия, которое доставила ему собственная шутка. Шутка, могущая стоить ему головы.

Счетчик оставался на том же месте, пока Пайк не заметил его отсутствие, а потом так же прыжком вернулся обратно.

— Четырнадцать! — визгливо прокаркал он, — Четырнадцать, восемьдесят пять, половина!

Пайк, не оценив шутки, несколько раз врезал Счетчику по уху. Это было единственное «представление», устроенное Счетчиком на глазах Конора, но юноша все схватывал на лету. Увидев этот трюк один раз, он тщательно проанализировал его.

«Как разгадать секрет фокусника? Понаблюдай за ним и проследи его действия в обратном порядке».

В этом коридоре существовало естественное «слепое пятно» — то, что фокусники и цирковые артисты, демонстрирующие умение освобождаться от цепей и прочее в том же духе, искусственно создают на сцене с помощью игры света, драпировок и зеркал. Маленькое пятно изолированной тьмы, окруженное отвлекающими взгляд раздражителями. Почти пятно невидимости. Внимательного осмотра оно не выдержит, но на мгновение, да еще в обстоятельствах паники, способно создать иллюзию.