Мальчишка - Колосов Михаил Макарович - Страница 5

От грустных размышлений Мишку отвлекли соседские куры. Они с криком вылетали из открытых дверей сарая, падали в снег и, раскрылатившись, оставались неподвижными на месте, словно ошалелые: так непривычна была для них зима. Огромный цепной пес Буян, не терпевший почему-то кур, кинулся к ним, и те, подняв вокруг себя снежную пыль, опять с криком повскакивали, полетели какие в сарай, а какие — снова поплюхались в снег. На Буяна прикрикнула соседка:

— Куда ты, дьявол? Пошел вон!

Опустив виновато голову, Буян загремел цепью, поплелся в конуру.

Мишка загреб двумя руками рыхлый снег, смял его в крепкий комок, оглянулся по сторонам — куда бы бросить? Но вокруг ничего подходящего не было, и он, улучив момент, когда соседка отвернулась, запустил комком в кур.

Затем он принялся скатывать снежный ком. Сначала маленький комок катался поверх снега и оставлял чуть заметный след. Но по мере того как он рос, след становился глубже и шире, снег подбирался до самой земли, и ком был уже не белым, а черным. Руки загрязнились. Ком стал таким тяжелым, что Мишка еле переворачивал его с бока на бок. Он бросил его, подбежал к окну:

— Настя! Что ты возишься? Иди бабу лепить. Смотри, какую я глыбу скатал.

Настя, на ходу завязывая материн платок, выбежала во двор и остановилась, закрыв глаза руками. Потом она подошла к снежному кому, вскрикнула:

— Ой какой большущий! Давай посеред двора сделаем бабу? — Она уперлась руками в ком, но он даже не качнулся. — Ого, не сворухнешь!

Мишка нарочно не спешил ей помочь, он стоял, улыбался, довольный своей работой.

— Ну, давай же, — с укоризной сказала Настя.

Они взялись вдвоем и выкатили тяжелый ком на середину двора.

— Это будет брюхо, а теперь давай сделаем грудь, — сказал Мишка. — Вот это место, — он показал на себе от живота до шеи, — поменьше надо. А потом совсем маленький комок — голова.

— А шея? — спросила Настя. Она стояла, растопырив пальцы испачканных рук: боялась загрязнить пальто.

— У снежных баб шеи не бывает, — уверенно объяснил Мишка.

— Не бывает? Почему?

— «Почему? Почему?» Не бывает, и все. Зачем ей шея? У нее ж нет ни горла, ни… ничего другого. И голову ей не надо поворачивать. Понятно?

Настя задумалась: как же так без шеи?

— Ну, чего стоишь? Катай голову, а я — грудь, чтобы скорей сделать.

Баба получилась на славу! Большая, толстенная и, главное, казалось, улыбалась. Это заслуга Насти — она сделала ей такие рот и глаза.

— Тетка Галина Петрунина — вылитая! — ахнул Мишка.

— И смеется! — воскликнула Настя.

— А чего ей, плакать, что ли? Не работает, молочко попивает, — отвечал Мишка гордо. — Вот жаль, у нас метлы нет, а то б настоящая баба была. — Он минуту подумал и вдруг просиял: — А мы ей сейчас лопату дадим, будто она вышла снег чистить! — и он воткнул в плечо снежной громадины лопату. — О, здорово! Пусть теперь посмеется!

Потом, ничего не говоря, Мишка побежал в дом, схватил стоявшее возле плиты ведро, высыпал из него прямо на пол уголь, выскочил опять во двор.

— Шапку-то мы забыли ей надеть, а зима уже, холодно, — смеялся он. — Простудится еще, будет кашлять на всю улицу!

Долго возились они с бабой. Наконец Мишка вымыл снегом покрасневшие руки, позвал сестру:

— Пойдем, перехватим чего-нибудь, а то уж совсем силы нет, а тогда еще одну слепим, поменьше. Твоя будет.

Разгоряченный Мишка швырнул пальто на кровать, вслед за ним пустил туда же шапку, снял ботинки. Мокрые ноги застыли, как ледяшки. Он потер их руками, они покраснели, а в пальцах закололо.

— Настя, а где мои чулки? — спросил он, заглянув под кровать.

— А я знаю?

Мишка сидел на полу, вспоминая, где он вчера разувался и куда девал чулки. При этом он ругал себя за рассеянность — сколько раз мать говорила ему, чтобы он все клал на свое место! Нет, никак не привыкнет. То чулки потеряет, то шапку, то еще что-нибудь. Вот и сейчас вместо того, чтобы повесить пальто и шапку, бросил их на кровать…

— Так ты не видела чулки?

Настя промолчала. Мишка начинал сердиться.

Настя растопила плиту и, как учила мать, заглянула в духовку — нет ли там чего такого, что может сгореть. На крышке духовки висели Мишкины чулки. Она сняла их и положила тут же на пол.

— Возьми свои чулки, — сказала она небрежно.

— Где?

— А куда тебя мама вчера заставила повесить сушить?

Мишка вспомнил — на духовку.

— Подай сюда, — сказал он так, будто Настя была виновата в том, что он не вспомнил о своих чулках.

— Сам возьмешь — не барин, — ответила Настя и, явно подражая соседке, в кур которой Мишка запустил снежком, добавила: — Тридцать лет, как лакеев нет.

— Я тебе вот дам «лакея»! — Мишка замахнулся на сестру ботинком, но не бросил: он знал, что этим все равно не заставишь упрямую Настю подать ему чулки. Он встал, взял их, начал обуваться.

Настя возилась с посудой — готовила завтрак: ей, как и Мишке, тоже не терпелось поскорее снова уйти на улицу. Вдруг она увидела на столе деньги и остановилась.

— А за керосином идти? Забыл? Ох и попадет же тебе!

Мишку как током ударило — вскочил, с минуту молча смотрел на деньги, соображал, что делать. Все равно уже поздно — керосин разобрали. Не идти совсем, а матери сказать, что ему не досталось? Нет… Если бы дома не было Насти, можно попробовать соврать. Но с Настей такой номер не пройдет. Бежать… Бежать — может быть, на его счастье сегодня много керосина и он еще сможет купить.

Мишка быстро оделся, схватил ржавую банку и помчался.

Когда он прибежал на рыночную площадь, там уже почти никого не было. Мокрый снег, смешанный с грязью, хлюпал под ногами редких прохожих. В рядах в разных концах стояли две-три постоянные торговки и старик. Одна продавала подсолнечные семечки, другая — в пакетиках синьку, соду, лавровый лист, порошок для крашения материи и два старых школьных учебника. У старика были сапожные деревянные и железные гвозди разных размеров, хотя этого добра полно и в магазине. Сколько Мишка помнит себя, столько эти торговки и старик продают свой товар. И никогда он не видел, чтобы у них что-либо покупали, а сейчас, в сырую, промозглую погоду, никто не брал даже семечки.

Мишка направился прямо в хозяйственный магазин. Запах скобяных товаров приятно щекотал ему ноздри. Здесь пахло спиртовым лаком, замазкой и чем-то еще, чего он не мог угадать. В бутылках, банках товар располагался на полках. Прямо на прилавке выстроились ведра с краской — желтой, коричневой синей. В них были утоплены деревянные лопаточки, которыми берут густую, тягучую, как мед, краску. Тут же в ведре стояла темно-бурая олифа. А рядом в ящике, разделенном на клетки, словно наборная касса, которую он видел во время экскурсии в типографии, лежали разных размеров гвозди. Вверху висели раскрытые чемоданчики — наборы слесарных инструментов. Перед ними Мишка всегда подолгу стоял, изучил до мелочей все — молоток, зубило, тиски, щипцы, плоскогубцы… А в том, который побольше, есть несколько напильников и ножовка по металлу. Мишке давно хотелось иметь такой набор, сколько бы он сделал хороших вещей! Но он знал, что такой мечте его не суждено сбыться — очень дорогие эти чемоданчики. И Мишка всегда уходил из магазина грустный, но с твердым решением: когда вырастет и станет сам зарабатывать, купит себе такой набор…

Сейчас он лишь мельком взглянул на чемоданчики: висят ли еще? Висят! — и пошел в дальний угол, где стоял большой, похожий на ванну чугунный резервуар. Прошлый раз Мишка видел, как в него из резиновой кишки, пенясь, бежал зеленоватый керосин. Продавец черпал его белой литровой кружкой и разливал по бидонам, бутылкам — кто с чем пришел…

В магазине народу не было, но Мишка все же с тайной надеждой заглянул в резервуар. Пусто.

— Дядя, керосину нет? — спросил он, все еще на что-то надеясь.

— Нету, недавно кончился. Раньше надо приходить, сынок: керосину было много.

Последние слова особенно больно ударили Мишку, он сильнее почувствовал свою вину.