«В игре и вне игры» - Колосков Вячеслав Иванович - Страница 1

Вячеслав Колосков

«В игре и вне игры» 

Предисловие

Болельщики со стажем, знающие перипетии спортивной жизни за последние четверть века, может быть, будут искать в этой книге только пикантные подробности, остававшиеся за кулисами советского и российского футбола. Действительно, в ней много неизвестных и интересных эпизодов из жизни в большом спорте. Рассказаны они непосредственным участником событий, порой излишне сдержанно, но всегда без тени мстительности или злорадства. Автор представляет свою историю популярных видов спорта в лицах. Вспоминает людей, оказавших большее или меньшее влияние на ход событий, отдает дань друзьям и товарищам, делившим с ним радость побед и горечь поражений.

Я рад, что принадлежу к их числу. Мы встретились с Вячеславом, когда он был на подъеме своей карьеры. Кандидат педагогических наук, автор двух оригинальных изобретений, популярный спортивный функционер, он тогда получил свой первый орден «Знак Почета». Мы быстро обнаружили одинаковые подходы к жизни, событиям, людям, а главное – общую заряженность на достижение серьезных жизненных целей.

Я сам летчик-испытатель и знаю не понаслышке, что такое бешеные перегрузки как в небе, так и на земле. И поэтому всегда ценил в Славе выдержку и самообладание, его умение с достоинством держать удар в самых неожиданных и экстремальных ситуациях.

Вот уже почти тридцать лет жизнь испытывает нашу дружбу. Вячеслав стал профессором, кавалером орденов Дружбы народов, «За заслуги перед Отечеством» III и IV степеней. Ему вручены орден ФИФА «За заслуги» и почетный орден Международного олимпийского комитета. Он избран почетным членом ФИФА, и это единственный, между прочим, случай, когда действующий член Исполкома этой уважаемой международной организации является одновременно и ее почетным членом. У него огромный международный авторитет, благодари которому Москве доверили проведение кубка УЬФА в 1999 году и финала Лиги чемпионов в 2008 году. Я перечисляю эти достижения неслучайно. Слишком неприглядными были обстоятельства его отставки.

Я думаю, что преданность отечественному спорту, стойкость и выдержка, с которыми Вячеслав противостоял разрушительным для футбола действиям, связаны с его укорененностью на родине его предков, в рязанском селе Ибердус. Здесь он построил дом. Но сначала Вячеслав Иванович вместе с сыновьями и другом Александром Тукмановым восстановили сельскую церковь Иоанна Предтечи. Приход благословил митрополит Рязанский и Коломенский. Кстати, по соседству с Вячеславом Колосковым строят дома его друзья. Не столько потому, что места здесь благословенные, прекрасные, сколько для того, чтобы жить, проводить время рядом с интересным и очень надежным человеком. Уверен, что в кругу своих друзей Вячеслав Иванович никогда не будет вне игры.

Валерий Меницкий,

Герои Советского Союза,

заслуженный летчик-испытатель СССР,

лауреат Ленинской премии

От автора

Раньше или позже, но я должен был уйти из футбола. Любой, даже самый хороший вратарь знает, что мяч когда-нибудь все же влетит в его сетку. Чья в этом будет вина – дело второе, однако горечь в душе голкипера остается. Лев Иванович Яшин как-то признался, что память его хранит не только взятые пенальти, но и пропущенные голы, особенно те, которые он просто не в силах был предотвратить. «Понимаешь, я знаю, что нет моей вины, а в душе...»

Вот так случилось и у меня. Уход был прогнозируемый, и все же привкус горечи остался.

Владимир Высоцкий по этому поводу сказал бы так: «Я не люблю, когда стреляют в спину, тем более, когда в нее плюют». Слухи о моей отставке были разнообразными и лживыми. Кому-то я вроде бы обещал уйти сам. Кто-то видел мое заявление. И все это подавалось с непонятным для меня злорадством.

Одна из газет написала об этом примерно следующее: «Наконец-то из комитета уходят чиновники от спорта! Есть надежда, что их место займут профессионалы, а не люди, попавшие сюда по знакомству и блату». Не из-за обиды, а ради справедливости захотелось рассказать, как я стал «спортивным» чиновником.

Хотелось написать роман, а получилась, иногда скупая на эмоции, хроника жизни. Я вспоминаю людей, близких и просто оставивших след в памяти. Если кто-то из читателей этой книги задаст вопрос, почему я так много пишу о друзьях и знакомых, отвечу коротко: а что такое жизнь без дорогих сердцу людей? Остальное – суета!

Глава 1

Нужно вспоминать по порядку. И поэтому начинаю с мещерской стороны, родины моих предков, да и моей тоже. Потому что мои первые детские воспоминания связаны с ней.

В конце мая, когда начинались школьные каникулы, мы отправлялись в деревню. Колесный пароходик тащился из столицы до Лашмы, пристани, ближайшей к нашему селу Ибердус. Ехали почти двое суток, в третьем классе, внизу, в трюме. На палубу нас не выпускали, по ней ходили мужчины в белых брюках, а в плетеных креслах, выставленных у бортов, сидели женщины в ярких платьях. И еще наверху за стеклянной стойкой был ресторан. Там – иной мир, недоступный нашему пониманию. На столах салфетки, высокие бокалы, сверкающие вилки и ложки, но главное – заказывай, что душе угодно, и повара тут же все для тебя приготовят. Хочешь – мясо, хочешь – макароны, хочешь – картошку.

Дальше этого наши фантазии не шли, поскольку мы не знали, какие блюда могли подавать в ресторанах. Мы – это я, мой родной брат Илья, двоюродные братья Виктор, Слава, Василий, наши отцы и матери. О каких там ресторанах можно было говорить, если моя мама, начиная с осени, закупала понемногу пшена, гороха, сахара, и вот теперь мы везли это богатство бабушке, чтобы ей было чем нас кормить. На месте нас ждали ягоды, картошка, грибы, рыба, которую еще надо было поймать.

С верхней палубы была слышна музыка – играл патефон. Слов не разобрать, только мелодия! По прошествии многих лет я как-то услышал песню «На теплоходе музыка играет...», показалось: она это, она!

Песню пела Оля Зарубина. Во времена моего детства ее конечно же не было на свете, она просто не успела родиться, и сама песня в далекие пятидесятые еще не была написана. Но случается же такое с нашей памятью! Казалось, что эта песня стала частицей моего детства и потому как бы превратилась в мой гимн.

Прибываем в Лашму к вечеру. Но путь наш еще далеко не закончен. Переправляемся на другую сторону реки в лодке, загруженной до самых краев. Таких рейсов надо сделать как минимум три. На берегу нас уже ждет папин брат дядя Петя с телегой, запряженной коровой. В колхозе для встречи родных лошадь выпросить было трудно.

От Лашмы до Ибердуса ехали километров семь по песчаной дороге через поля гречихи, проса, овса. Курс держали на видную издали каменную церковь, построенную в начале века на месте сгоревшей деревянной.

Вот уже выехали к озеру Шомша, огромному, километров пять длиной. Весной оно разливалось, и вода подходила вплотную к огородам и домам, но никогда не заливала их. Мудрые деревенские жители располагали свои постройки и грядки на высотах, недоступных наводнениям.

Ибердус деревня большая, более трехсот домов. К нужному, бабушкиному, мы подъезжали уже в темноте. Тут нас уже ждали. Радостно возбужденные взрослые обнимаются, целуются, рассаживаются за стол, а мы, вымотанные дорогой, падаем с ног и тут же засыпаем.

Ранним утром бежал на реку – это стало традицией. Садился на любимое свое место, откуда хорошо видна Ока. Один ее берег крутой, в норах, где живут ласточки, другой – пологий, переходящий в заливные луга. Далее, за лугами, светлый при утренних лучах солнца лес, озеро Шомша с огромными щуками. Падаю на спину, вдыхаю такой густой аромат трав, что начинает приятно кружиться голова. Перед глазами васильки, бабочки, жуки-бронзовки. Над головой завис жаворонок, а слева, кажется, совсем рядом, кричит перепелка. Вообще-то утро не ее время, пать-падёмкать птаха начинает с заката до полуночи. Сегодня, наверное, это приветствие в честь моего приезда. Эх, сюда бы не в гости приезжать, тут бы жить и жить! Но я уже понимаю, почему папа и его братья после службы в армии перебрались в Москву. Конечно, и в столице нам жить тяжеловато, но тут тяжелей во сто крат. В колхозе, к примеру, расчет лишь по трудодням. Выполни сначала план, вырасти и отдай государству мясо, рожь, гречиху, и уж потом, если что в хозяйстве останется, то семье и пойдет. Часто не оставалось ничего.