Порою блажь великая - Кизи Кен Элтон - Страница 150

Ночной медбрат в отделении скорой помощи остановил меня и стал что-то говорить, потом посмотрел на старика. И карандаш выпал из его руки. Я сказал ему:

— Я Хэнк Стэмпер. Это мой отец. Его придавило бревном. — Я уложил старика на кушетку, сам сел на стул. Медбрат задавал какие-то вопросы, на которые я не трудился отвечать. Я сказал ему, что мне надо идти. Он обозвал меня идиотом, требовал, чтоб я дождался прибытия доктора. Я сказал: — О'кей. Когда явится док Лейтон — разбудите меня. Как только он придет. Там посмотрим. Все. Устройте старика куда-нибудь, дайте ему крови, а меня оставьте.

Когда проснулся, мне сначала показалось, будто времени нисколько не прошло, будто я лишь сморгнул, а этот медбрат успел постареть и прибавить в весе фунтов двести, но задавал все те же вопросы, которых я и давеча не слышал. Когда же понял, что это доктор, — поднялся.

— Стоп, — сказал я ему. — Скажите только, нужна ли ему моя кровь?

— Кровь? Господи, Хэнк, да что с тобой? Ты сейчас не больше годишься в доноры, чем он. Что там произошло?

— Он в порядке, как? Старик?

— Сядь. Нет, разумеется, он отнюдь не в порядке. Он пожилой человек и он потерял руку. Да куда ж ты, бога ради, так рвешься-то, что…

— Но он жив? И не помрет этой ночью?

— Он жив — Бог ведает, каким образом, — но что до… Да что с тобой, Хэнк? Сядь и позволь тебя осмотреть.

— Нет. Мне надо идти. И я уйду через минуту… — Я что-то пропустил с этим своим сном. — Уйду через минуту… — Через минуту я вспомню, что именно. Я надеваю каску и шарю в поисках сигарет, — Так, — говорю.

Доктор все ждет от меня объяснений.

— Так. Как думаете, он выкрутится? — спрашиваю. — Он еще в отключке? Наверное, да? Что ж… — Поднимаю взгляд на лицо доктора. Как его зовут? Я знаю этого человека, много лет знаю, но я и под страхом смерти никак не могу вспомнить его имя. — Забавно, как быстро можно стушеваться, а? — говорю ему. — Ладно. Если все, я пойду к пикапу и…

— Господи боже мой, — сказал мне доктор, — он еще за руль собрался! Дай-ка мне лучше твою руку поглядеть, ту!

Там был порез, что я заработал на укреплении фундамента несколько дней назад. Он открылся и кровоточил.

— Не надо, — медленно говорю я, пытаясь вспомнить, что же я пропустил. — Нет, спасибо, им жена займется. Утром позвоню вам насчет Генри.

Я вышел. Рука по-прежнему лежала в луже на тротуаре возле пикапа. Я ее подобрал и закинул в кузов, словно деревяшку. Что же такое? Через минуту я…

По дороге я остановился у «Морского бриза» и спросил о Малыше.

— Без понятия, где он, — ответила миссис Карлсон, еще более смурная, чем обычно, — но отсюда точно ушел.

Неохота было давить, поэтому я пересек улицу, чтоб проверить бар. Там его никто не видел. Я уж собирался уйти, но тут меня окликнул Ивенрайт, что-то говорил в мою сторону… Я лишь кивнул и сказал ему, что конкретно сейчас у меня нет времени на болтовню с ним, и пошел к двери. Этот чувак, Дрэгер, тоже там сидел. Улыбнулся мне, сказал «привет». Он сказал:

— Хэнк, мне следует предупредить вас о том, что визиты в город сопряжены для вас с большей опасностью, нежели вы…

— Я занят, — сказал я.

— Определенно, но все же примите к сведению…

Я пошел по Главной. Я не очень понимал, куда держу путь. Через минуту вспомню… мне нужно было куда-то успеть. Я подошел к «Морскому Бризу» и уж взялся за ручку двери, как вспомнил, что у них нет ответов на мои вопросы, о чем там я их спрашивал. Я направился обратно к пикапу, и тут из переулка со стороны фермерской ассоциации вышли трое парней, которых прежде я не видел. Они затащили меня в переулок и принялись обрабатывать. Поначалу мне думалось, что они собираются меня убить, но потом я понял, что не собираются. Как-то понял. Они маловато усердствовали. Они по очереди прижимали меня к стене и лупили вполне от души, но все ж не так, как если бы в самом деле пытались убить. А я не отвечал им взаимным вниманием; еще минута — и я… Я уж хотел было присесть и предоставить им делать, что хотят, как в конце переулка показались Ивенрайт, и Лес Гиббонс, и даже дружище Верзила Ньютон. Они орали: «Держись, Хэнк! Держись, парень!» И будь я проклят, если они не разогнали этих троих других ребят и не помогли мне подняться на ноги. «Блин, — сказал Лес, — вестимо, енто сызнова та шайка фулюганов залетная из Ридспорта пожаловала. Слыхали мы, что они шукают до тебя…» Я поблагодарил их, Ивенрайт говорит, что-то про сплоченность рядов в беде, и я его отдельно поблагодарил. Они помогли мне добраться до пикапа. Лес Гиббонс даже вызывается отвезти меня домой, если надо. Я говорю: нет, я и сам не знаю, туда ли мне надо, но все равно спасибо; да и к тому же я спешу к — чему? что ж, через минуту я — я распрощался с мужиками, завел пикап и поехал, поплыл, в голове плывет, легко и приятно, как на волнах, что-то вроде. Грипп этот меня достал, соображаю я. Ну и какого черта? Не так уж плохо, подумаешь — температура… как Джоби все твердит: «прими свою долю — и паши свое поле». Из носа течет — это, может, и досадное неудобство, но жар — это мелкая дробь… поехал по Главной. Это было странно: такое было чувство, будто у меня какое-то задание выскочило из головы — еще чуть-чуть, и я — но провалиться мне, если помню, какое. Итак, через минуту я — я поехал вдоль реки, вверх, решив, что с тем же успехом можно и дома вспоминать, куда я должен был попасть. Я катил неторопливо и ненапряжно, смотрел, как проносятся под колесами белые черточки, а облака — под луной, думать не пытался.

Я так и не вспомнил, что было у меня на уме, пока пикап не заехал на площадку перед гаражом — и тут-то всплыло это видение, как он шагает по дороге, ну а все в целом восстановилось в памяти, когда я глянул на залитую луной реку, увидел швартов, болтающийся без лодки, увидел, что теперь в двух комнатах свет, а не в одной…)

Оставив Вив с ее поэзией и ее разочарованием, я отправился в ванную, где чистил зубы сколь можно долго и уделил целых пять минут изучению кожи лица, разглядывая, насколько исцелился достопамятный ожог. Оказавшись в собственных апартаментах, я медленно разделся и тянул с укладыванием в постель, покуда сквозняк, гулявший в комнате, не задул меня под одеяла. Наконец я выключил свет. Последовал взрыв ослепительного мрака; затем, неторопливо, луна положила свой бело-голубоватый лучик поперек моего одеяла, пощекотала мою щеку и повела свой луч наперерез тому световому персту, что торчал из дыры в стене. Надо бы забить эту дыру, подумал я. Придется мне забить сию дыру. Однажды, скоро, мне придется сделать это навсегда…

И тут, подобно этому взрыву темноты, во мне опять взметнулся стыд и окатил с той же мучительной силой, что много лет назад, оставив по себе гремучую мигрень и рвоту… с той же силой, что много лет назад, и в той же кровати… всегда после (о боги, никогда дотоле я сопоставления не делал!) всегда в тот день, что после ночи, когда узрел я в свой глазок ту страсть, с которою тогда, а равно и теперь, не мог соперничать. И вот опять меня нашло пятно порока световое, и запятнало вновь… Я скорчился, комкая простыню; оно словно отсекало от меня мою бесполезную плоть. Скальпель ужасного света, что режет подлинно физической мукой! Я извивался, уже не чувствуя стыда, но лишь боль. Возможно, когда стыд разрастается так, что душа уже не в силах вместить, он выплескивается на самое плоть недугами столь же ощутимыми на ощупь, что рак, и не менее смертоносными. Я не знал. Тогда не знал. Знал только, что боль страшна и быстро разбегается по телу, приумножаясь пропорционально… Я понял, что рыдаю — и на сей раз уже не беззвучно. Я стиснул голову руками, дабы унять грохот, что вытрясал капли влаги из чела и глаз.

Я скрежетал зубами, я в комок свернулся, в ожидании удара в брюхо. Я содрогался глубинными, давящими всхлипами…

И именно таким, хнычущим комочком горькой детской обиды под стеганым одеялом, она нашла меня.