Порою блажь великая - Кизи Кен Элтон - Страница 105

Дрэгер сидел на носу, едва различимый в сгустившихся сумерках, перевернув трубку, чтобы дождь не попадал, и не говорил ни единого слова, что скрасило бы прогулку. (По правде, от этого сукина сына вообще хрен чего услышишь, кроме как «Это надо обсудить». И я уж с этого притомился.) Как Дрэгер умудрился подняться до таких высот в профсоюзном деле, оставалось для Ивенрайта тайной за семью печатями. Похоже, и нет в нем ничего, кроме солидного фасада. За все время, что торчит в городе, палец о палец не ударил заради долбаной забастовки. Все ходит вокруг да около, да лыбится, да кивает, как китайский болванчик. (Разве что — вот где юмор-то — все пометочки какие-то делает в своей книжечке.) И ни тебе о заседаниях стачкома расспросить (а самая забавность в том, что такое впечатление, будто он все уже записал), о боевом духе ребят после такой долгой забастовки, ни о чем еще, что Ивенрайт готов был осветить детально. (Как будто сам по жизни так охрененно много знает, что и грех снизойти до расспросов всяких тупиц вроде нас!) В одном, правда, Ивенрайт не мог ему отказать (он небось думает: только за то, что у него водятся долбаные дружки в Вашингтоне с институтским образованием, или что там еще, тут ему ноги целовать будут…) и то было — внушительность и спокойствие в общении с членами профсоюза (…но он увидит еще, что зря он так думал). Также Флойд не мог не восхищаться тем, как этот человек умеет любого поставить на место, показать, что начальник — он (этому нехило поучиться было бы) а они — ряды и шеренги перед ним (только так и можно заработать хоть какое уважение и добиться хоть какой дисциплины в этой банде олухов).

Так Ивенрайт рвал и метал, восторгался и бичевал весь безмолвный путь по реке и мысленно молил Дрэгера сказать хоть что-нибудь, чтоб можно было хоть огрызнуться в ответ, показать, что Флойд Ивенрайт и в грош не ставит своего благодетеля, будь он хоть президентом всея Америки!

Вдали показались огни дома.

— Блин, — наконец буркнул Ивенрайт, хотя его не спрашивали, выражая самое абстрактное, всеобъемлющее осуждение. С натугой сглотнул: он замерз, он не ждал ничего хорошего от этой встречи и так истосковался по куреву, что от запаха Дрэгерской трубки на глаза наворачивались слезы.

Привязав лодку и ступив в густой мрак, он вспомнил о фонарике, что остался на переднем сиденье машины.

— И… блин, — сказал Ивенрайт, на сей раз куда тише. Дрэгер поинтересовался, почему бы не покричать, чтоб встретили с фонарем, но Ивенрайт наложил вето: — Не дождетесь, чтоб я у них фонарь просил, — и добавил форсированным шепотом: — Да и по-любому не встретят, наверно.

Когда ходовые огни лодки погасли, а окно кухни потонуло в густой живой изгороди, темнота сделалась ужасной. Спички тотчас шипели и гасли, будто их давили невидимые мокрые пальцы. Похоронив всякую надежду на свет, они начали пробираться по шатким скользким мосткам вслепую, в ночи слыша реку прямо под ногами. Ивенрайт предводительствовал, шажок за шажком, ногой нащупывая дорогу и выставив руки вперед. Оба они хранили полное молчание, словно послушавшись цыканья дождя, пока Ивенрайт не стукнулся лбом о сваю. Невероятно, что какой-либо предмет мог просочиться через его двойную ручную защиту: Ивенрайт заподозрил подлый удар дубиной из засады.

— Грязный ублюдок! — заорал он, обеими руками силясь ухватить таинственного обидчика. Который оказался одет в холодную слизь и ракушки мидий. — Ё! — снова вскрикнул он, чуточку громче желательного, и из-под дома, немилосердно рыча, вывалила черная, бурлящая свора разъяренных чудовищ. — Господи всеблагой! — прошептал он, когда невидимая свора ринулась на причал, оглашая окрестности какофонией резвых когтей, лая, ворчания и визга. — Иисусе!

Он отпустил сваю и обеими руками вцепился в Дрэгера, прилипнув к нему в бесстыдном ужасе:

— Ё-мое, ё-мое!

В таком положении их и застиг Джо Бен, высветив своим фонариком: они шатались в обнимку на дожде, а собаки наседали в приступе яростного восторга и гостеприимства.

— Какие люди! — радостно окликнул Джо. — Да это ж Флойд Ивенрайт и, кажется, с новым сердечным другом. Заходите, ребята: камин накрыт, стол горит.

Ивенрайт глупо моргал на фонарик, все более уверяясь в том, что самые пессимистические его предчувствия на счет этой экскурсии несомненно сбываются.

— Милости просим! — снова окликнул Джо. — Чем бы вы там ни занимались — в тепле ж оно завсегда приятней.

Дрэгер вывернулся из объятий Ивенрайта и улыбнулся Джо:

— Благодарю. Непременно воспользуемся предложением. — Он принял приглашение с той же любезностью, с какой оно было дано.

В гостиной Вив подала им горячий кофе. Старик сдобрил кофе бурбоном и предложил сигары. Старшая дочка Джо подтащила стулья поближе к камину, а Джо так опечалился тем, что они едва смерть не приняли — «Дубняк на улице, понимаю: только дружеским теплом и согреешься», — что приволок огромный ворох одеял.

Ивенрайт от всего отказался и молча выстрадал все унижения этого глумливого радушия. Дрэгер же нисколько не страдал. Он принял кофе и сигары, похвалил прелестных детишек Джо Бена и качество сигар, предложенных Генри. И смиренно осведомился у Вив, не будет ли она любезна развести чайную ложку соды в половине стакана теплой воды:

— Желудок капризничает.

Выпив свою соду, Дрэгер спросил, не уделит ли им Хэнк Стэмпер пару минут — у них к нему предложение. Джо объяснил, что прямо сейчас Хэнк на берегу, проверяет фундамент.

— Вы, ребят, здесь его дождетесь? Он, наверное, не сию минуту освободится. Или предпочитаете обсудить с ним ваше предложение на дожде?

— Бог с тобой, Джо, — возмутилась Вив. — Погано там. Да он сейчас придет. Я позову…

Дрэгер поднял руку:

— Прошу вас, не надо, миссис Стэмпер. Мы выйдем и поговорим. — Ивенрайт открыл рот, не веря своим ушам. — Нехорошо человека от работы отрывать.

— Господи, Дрэгер, что вы такое…

— Флойд…

— Но, боже… тут камин… а вы хотите…

— Флойд.

Они вышли, и Джо Бен шагал перед ними проводником, поигрывая фонариком в такт своему страстному монологу о внезапном дожде, оползнях, паводке и — не баловался ли Флойд в последнее время с динамитом? Преодолев зигзаг мостков, они увидели Хэнка, в накидке и болотных штанах, в зубах болтается фонарь: Хэнк привязывал брус к тому, что при рассмотрении оказалось железнодорожной шпалой, недавно прибитой к берегу и внедренной в прочую бесформенную конструкцию. С одной стороны лицо его сияло синяком после вчерашней драки, а на подбородке над ссадиной бессмысленно болтался отлепившийся пластырь. Ивенрайт представил Дрэгера, и Хэнк пожал тому руку. Ивенрайт выждал несколько секунд, думая, что Дрэгер изложит суть, но тот ретировался на шаг в темноту, и Флойд понял: даже говорить, черт побери, опять придется ему! Сглотнул с усилием и начал. На время его спича Хэнк вынул фонарик изо рта.

— Если я правильно тебя понял, получается так, — сказал он, когда Ивенрайт закончил. — Ты хочешь, чтоб я пошел в дом, позвонил в «Тихоокеанский лес Ваконды» и сказал им: без мазы, забейте на те три миллиона футов, что я для вас нарубил. А вы, ребята, в знак большой любви поможете мне пристроить мои бревнышки куда-нибудь еще. Так?

— Или, — вмешался Дрэгер, — мы сами перекупим ваш товар незамедлительно.

— Вы — это профсоюз?

— И некоторые жители города.

— Занятно. Но штука в том, мистер Дрэгер, — и ты, Флойд, знаешь это, — что я никак не могу на такое пойти. Дровишки не только мои, чтоб ими торговать. В них много людей пот свой вгрохали.

Ивенрайт бросился спорить, но Дрэгер перебил:

— Хэнк, подумайте вот о чем. — Голос Дрэгера был «стерилен»: ни потаенной угрозы, ни нарочитой просьбы. Ивенрайт заметил, что Хэнк внимательно разглядывает этого человека. — Весьма многие в городе зависят от этой лесопилки, которая закрыта.

— Точно! — снова встрял Ивенрайт. — И как я уже хотел сказать, ты-то, конечно, никак пойти на уступки не можешь — но тогда уж и христианином себя не величай. Весь город от тебя зависит. Це-лый город, твой родной город, парни, с которыми ты вырос, мяч гонял… да их жены, да малые ребятишки! Хэнк, приятель, я тебя знаю, это ж я — старина Флойд, помнишь меня? И я знаю, что ты — не чета этим толстожопым во Фриско и ЛА, которые кровь сосут из твоих собратьев. Я же знаю: не можешь ты обречь весь город, мужчин, женщин и детей, на голодную зиму, только чтоб мошну свою набить.