Ледяная пустыня - Карранса Майте - Страница 59

И именно Гуннар был маленьким Гаральдом, за которым ухаживала Арна в те времена, когда в Исландии высадились первые норвежские колонисты со своим домашним скарбом, чадами и домочадцами. И было все это много сотен лет назад.

С тех пор Гуннар наверняка сотни раз объехал весь белый свет. Он говорил на бесчисленном множестве языков, прочитал сотни тысяч книг, любил тысячи женщин.

В его глазах я была лишь песчинкой на бесконечном жизненном пути. Что могли значить для Гуннара, прошедшего сквозь все страны и континенты и познавшего женщин, населяющих все концы земного шара, очередная любовь, очередное путешествие и очередной ребенок?!

При этой мысли мне стало ужасно плохо.

Гуннар заставил меня поверить в любовь. Благодаря ему я познала божественный экстаз страсти, отдавшись ей без остатка, только все это была ложь. В объятиях Гуннара я верила, что наши сердца сливаются воедино, но и это было неправдой.

Гуннару просто было нужно, чтобы кто-нибудь зачал от него Избранницу, предназначенную в жертву его матери.

Возможно, у него не было даже собственной воли, как у того призрака полярника. Гуннар мог быть лишь послушной марионеткой в руках Ледяной Королевы. Он лишь выполнял ее приказы. Возможно, он никогда не любил ни меня, ни несчастную Метрикселлу.

Гуннар был настоящим чудовищем!

В тот момент все события обрели в моей голове свой истинный смысл. Это не Метрикселла полюбила Гуннара, а Гуннар обманул сначала Метрикселлу, а потом и меня.

Я больше не страдала от угрызений совести, считая себя целиком и полностью жертвой Гуннара. Я не понимала, зачем ему надо было одновременно заводить шашни с Метрикселлой и мной, но совершенно не сомневалась в том, что он мой враг, потому что Гуннар хотел отнять у меня ребенка.

В ходе дальнейших размышлений я пришла еще к одному вполне очевидному выводу. В венах моей будущей маленькой дочки, которой слепая прорицательница посулила участь Избранницы из Пророчества, будет течь кровь одиор. Именно эту кровь и почувствовали исландские омниоры из Клана Кобылицы, вознамерившиеся избавить меня от нее даже ценой нашей с ребенком смерти.

Следовательно, сбежав с Гуннаром от омниор, я спасла Избранницу для того, чтобы она смогла выполнить в будущем свое великое предназначение.

Так кем же будет моя дочь? Всю жизнь мне повторяли, что одиор нужно ненавидеть и бояться, но разве могла я ненавидеть и бояться собственного ребенка?! Чувство материнства намного древнее любой вражды между колдуньями. Поэтому я не сомневалась, что, несмотря ни на что, буду любить свое дитя.

Время неумолимо шло, а у меня совсем не осталось сил бороться со страхом и печалью. Слабость приковала меня к нарам. Я провела на них много часов, как в зимней спячке, молчаливо страдая и в тысячный раз спрашивая себя, зачем Гуннар убедил меня в своей любви.

Больше всего меня изводила мысль об его предательстве. Я чувствовала себя страшно одинокой и всеми покинутой. Никогда еще мне не было так плохо.

Когда Гуннар садился рядом и ласково гладил меня по голове, часть меня страстно желала уступить его ласкам, но другая еле сдерживалась от неприязни, при этом не имея сил, чтобы выразить свои чувства. Я неимоверно страдала от такого внутреннего противоречия. Мне хотелось умереть. Без солнечного света огонек моей души с каждым днем становился все слабее, и мне нужно было во что-то верить, чтобы он не погас окончательно.

Гуннар нервничал. Однажды ночью я стала свидетельницей его нового разговора с призраком полярника.

Разумеется, заботы Гуннара не имели никакого отношения к нашей любви. Он думал только о себе. В его глазах я была лишь беременной коровой, и мой будущий теленок был обещан им соседу. Как рачительный хозяин Гуннар холил меня и лелеял, надеясь, что теленок родится кругленький и гладенький и сосед даст за него хорошую цену.

При мысли об этом мое сердце разрывалось на части.

— Белая Дама теряет терпение, — хрипло сообщил Гуннару призрак.

— Она ждет уже несколько тысяч лет, — прошипел вставший со скамьи Гуннар. — Потерпит еще несколько месяцев.

— Все это добром не кончится, — заявил призрак, кивая в мою сторону.

Гуннар поднес палец к губам и жестом предложил привидению выйти с ним из хижины.

Когда дверь за ними закрылась, я поняла, что впервые за долгое время осталась одна, и никто за мной не следит. Осторожно подвигав руками и ногами, я села на нарах. Потом, преодолевая головокружение, добралась до своей сумки и, встав перед ней на колени, принялась искать свой атам и волшебную палочку. Однако в двойном дне сумки ничего не было. Как я ее ни трясла и ни выворачивала, ни атама, ни палочки я не обнаружила.

Тогда я стала шарить под нарами, заглянула под стол, но ничего не нашла. В этот момент в хижину вошел Гуннар.

— Селена! — воскликнул он. — Наконец-то ты встала!

В его голосе прозвучала неподдельная радость. Услышав его, любой сказал бы, что Гуннар искренне рад моему выздоровлению. Поэтому я решила врать не менее убедительно. Схватившись рукой за живот, я поморщилась.

— Больно…

Удивившись, Гуннар положил мне руку на живот, немного помолчал и изрек:

— Схватки еще не начались.

Прежде я поразилась бы его знаниям в акушерстве и гинекологии, но теперь прекрасно понимала, что Гуннару приходилось класть руки на тысячи животов и, возможно, присутствовать при бесчисленном количестве родов. Поэтому-то он так хорошо знал, что со мной делать, и ни о чем не волновался. Однако я не могла обвинить его в этом, да и вообще — ни в чем.

Между нами воцарились ложь и притворство. Я даже не могла сказать Гуннару, что ищу свой атам и волшебную палочку. Если он куда-то их спрятал, я должна была их найти, но для этого его нужно было выпроводить из дома.

Заметив на полу мою вывернутую наизнанку сумку, Гуннар спросил:

— Ты что-то искала?

— Да! Таблетки от давления, — не моргнув глазом, соврала я. — Ты их не видел? Они лежали в сумке. Таблетки не дают внезапно подскочить кровяному давлению. Без них у меня может быть выкидыш.

— У тебя что, скачет давление? — нахмурился Гуннар.

— Еще до нашего знакомства однажды я чуть не умерла, — в очередной раз соврала я. — Давление подскочило до двухсот двадцати, и врач сказал, что в конце беременности мне нужно быть особенно осторожной, а то ребенок не выживет. А сейчас у меня какие-то странные боли…

— Почему же ты мне ничего не сказала?! — занервничал Гуннар.

Отлично! В самую точку! На фестивале лжецов меня избрали бы в жюри!

— Чтобы ты не волновался.

— А где могут быть эти таблетки? — настаивал Гуннар.

Обхватив голову руками, я изобразила глубокое отчаяние и заявила:

— В последний раз я видела их в маленькой хижине за день до того, как мы сюда добрались. Ночью у меня были такие же боли, и я приняла таблетку. Наверное, тогда я их и выронила.

До той хижины было несколько часов пути. Их мне хватило бы за глаза и за уши.

Гуннар поверил. Он усадил меня на скамью и стал щупать мой пульс.

Я и так нервничала, да еще и незаметно произнесла специальное заклинание — мое сердце билось как бешеное. Забеспокоившись, Гуннар снова принялся щупать мой живот. В этот момент я изобразила довольно убедительную схватку.

Гуннар вздрогнул и тут же взялся за дело. Достав из кармана ключ, он отпер старый деревянный сундук, служивший нам дополнительной скамьей, и извлек из него аптечку. В этот момент я изобразила боль, согнулась пополам и незаметно заглянула в сундук. Внутри его, среди прочих вещей я заметила свой атам и волшебную палочку. Наверняка Гуннар спрятал их специально.

Порывшись в аптечке, Гуннар заявил, что там нет ничего от давления.

— Тебе очень плохо? — спросил он.

— Скажем, не очень хорошо, — изображая боль, процедила я сквозь зубы.

— А тебе не страшно будет остаться одной? — он заметно нервничал.

— А тебе обязательно уходить? — поинтересовалась я с притворной дрожью в голосе.