В стране Черного Лотоса - Карпентер Леонард - Страница 28

Дикая ярость от этого унижения обуяла его. Он начал размахивать и отбиваться всеми четырьмя конечностями, пустил в ход зубы с не меньшей энергией, чем сами обезьяны, но с более разительным эффектом. Обескураженные звери непроизвольно разжали лапы, и киммериец рухнул вниз, вдребезги разбив плечом один из стоявших на полу лакированных столов. Упавшие рядом с ним обезьяны поспешили отскочить от него подальше, справедливо опасаясь за свою жизнь.

Изрыгая проклятья, Конан поднялся на ноги. Схватив обломанную столешницу, он махнул ею в воздухе. Одна из веревок оборвалась, несколько других, задетых деревяшкой, сильно дернулись. Обезьяны гроздьями попадали на пол. Когда же, сгруппировавшись, несколько животных ринулись в атаку, столешница послужила Конану щитом, а двух нападавших он ухитрился даже оглушить, изрядно огрев их лакированной доской.

— Ну что, вонючие трусы! — рявкнул Конан, потрясая столешницей. — Теперь посмотрим, кто кого! Ну, кто первый?

Обезьяны ответили криками с безопасного расстояния и градом фруктовых косточек и мелких камешков.

Почувствовав, что его силы истекают, Конан прикинул, что вряд ли сможет выйти победителем в этой схватке со столь непривычным, безжалостным и многочисленным противником. Резко разворачиваясь и размахивая доской во все стороны, чтобы не дать обезьянам подойти слишком близко и напасть сзади, он отступил к дальней двери и проскочил за нее. Оказавшись по другую сторону, Конан прижался к двери, захлопнул ее и навалился на нее всем телом.

Комната перед ним сильно отличалась от предыдущих. Овальная, она была отделана в стиле музыкального зала и уставлена медными гонгами и колоколами разной величины. Вроде бы непосредственной опасности ничто не представляло, и Конан позволил себе сползти по двери на пол и перевести дух.

У Конана не было никакого желания подсчитывать раны, оставленные на его теле клыками и кинжалами обезьян. Он чувствовал, что последние силы, оставшиеся после дикого прорыва, покидают его. Боль вновь огненной волной обожгла мозг. Киммерийцу ничего не оставалось делать, как достать хрустальный флакон из кармана и вновь прибегнуть к спасительной мази. На этот раз эффект был не столь впечатляющим. Боль в бедре не прошла окончательно, а лишь поутихла. Голова не стала совсем ясной. Но обезьяньи укусы и порезы перестали саднить и кровоточить. Сердце перестало, как безумное, колотиться в груди. Конан наконец смог внимательно оглядеть помещение, в котором оказался.

Свисавшие с потолка лампы достаточно ярко освещали комнату. Даже слишком ярко для этого склада музыкальных инструментов, мелькнуло в голове киммерийца. Вся обстановка помещения состояла из подвешенных к потолку на цепях гонгов, колоколов, цимбал, тарелок и прочих металлических ударных инструментов.

Самые крупные были развешаны в некотором порядке — равномерно по всей площади комнаты.

Ни один из инструментов не повторял другой. В центре висел самый большой гонг — даже больше того, звук которого вернул Конана к реальности несколько часов назад. Этот гигантский инструмент был непривычной, круглой формы; его диск, словно корону, опоясывали металлические треугольники в виде языков пламени. Их отточенные края торчали во все стороны — такая форма, должно быть, символизировала солнце. К тому гонгу был прикреплен молоток, от которого к стене через рычаги тянулась тонкая цепь. Это приспособление позволяло ударить в гонг, не входя в комнату.

Не слыша звуков преследования за спиной, Конан подергал ручку двери. К его удивлению, дверь оказалась запертой. Что ж, это даже к лучшему, подумал Конан. Что бы ни грозило ему впереди, он будет более подготовлен к любой опасности, не ощущая за спиной преследования обезьяньей стаи. Разглядев между инструментами очередную дверь в противоположном конце комнаты, киммериец направился к ней.

Не успел он сделать несколько шагов, как раздался удар центрального гонга. Эффект превзошел все ожидания. Быть может, овальная форма помещения так усиливала звуки, но звон просто затопил Конана, пронзил его насквозь, заставив вибрировать все его тело. Следующий удар молотка, которым управлял из-за стены невидимый человек или механизм, не только повторил дикий звон, но и заставил гонг чуть шевельнуться. Еще несколько ударов — и ощетиненное медными лучами колесо заходило по комнате, описывая внушительную дугу от стены к стене.

Чтобы ослабить натиск на уши, Конан шагнул к центру зала, где, казалось, звук был чуть слабее. Но тут вступили в дело остальные гонги и другие инструменты. Вскоре какофонию усилили звон цимбал и гудение колоколов. Конан послал проклятия на головы горе-музыкантов, причем мысленно, понимая, что бессилен перекричать этот адский шум.

По мере того как все новые инструменты вступали в игру, находиться в комнате стало невыносимо. Конан двинулся вперед, уворачиваясь от них, зажав обеими руками уши. Он различал гонги не по звучанию, слившемуся в единый гул, а по тому, какая часть тела быстрее отзывалась вибрацией на тот или иной звук.

Конан понял, что пройти между этими инструментами будет нелегким делом. Больше всего его пугал гонг-солнце, которому ничего не стоило проткнуть человека своими медными лучами насквозь. Отступив с его траектории, Конан был вынужден отскочить и с пути другого тяжелого гонга, несшегося на него. В это время третий медный диск тяжело ударил киммерийца в плечо. Отступив, Конан решил выбрать момент, чтобы проскочить между этими двумя гонгами. Но когда он уже приготовился к прыжку, они, внезапно изменив траектории, столкнулись с таким грохотом, что Конан затряс головой. Потеря бдительности стоила ему пропущенного удара в спину. Благодаря Крома, что это был не гонг с острыми лучами, киммериец упал на пол.

Конан даже не удивился, обнаружив, что лежачее положение не означает безопасность. Следуя чьей-то дьявольской воле, цепи то и дело изменяли свою длину, опуская колокола и гонга ниже и ударяя их о гранитные плиты пола в самых разных местах. Хуже было другое: в своем беспорядочном движении эти цепи задевали и раскачивали другие, поддерживающие светильники. Теперь, помимо опасности получить душ из кипящего масла, Конан потерял возможность просчитывать движения опасных предметов. Пляшущие тени и светлые пятна совершенно нарушили всю ориентацию. Зал превратился в наполненный грохотом и стоном металла ад. Каждый новый удар означал новую опасность. Причем предсказать ее было невозможно. Направление и скорость движения звенящих и гудящих инструментов менялись ежесекундно.

Оставив надежду уберечь уши, Конан, не прикрывая их руками, шаг за шагом пробирался вперед к своей цели — дальней двери. Добравшись наконец до центра зала, киммериец остановился, пропуская мимо один из колоколов, на ходу изменивший свой звук от низкого гудения до тонкого звона. В следующую секунду раздался скрежет скрестившихся цепей, и Конан, обернувшись, увидел, что гонг-солнце, задев другой тяжелый диск, изменил траекторию и, прежде чем киммериец успел отскочить, подлетел к нему, описал круглую дугу вокруг северянина и отлетел в сторону, нежно погладив Конана своим полированным боком.

Решив не испытывать судьбу дважды, Конан с еще большей решимостью стал пробираться к двери. Действие наркотической мази стало слабеть: вновь заныли раны, заболели измученные грохотом уши. Собрав в кулак всю волю, Конан продолжал, как мог хладнокровно, высчитывать траектории движения колоколов и гонгов. На каждые три скачка вперед ему приходилось делать два не в нужном направлении, чтобы избежать смертельного удара. Несколько раз тяжелые диски и колокола сталкивались с душераздирающим грохотом на том самом месте, где еще мгновение назад стоял человек. Пролитое масло сделало пол скользким, как лед, и непригодным для точных прыжков. Конан понял, что проигрывает этот бой.

Неожиданно спасительная мысль пришла ему в голову. Внимательно присмотревшись, он подпрыгнул вверх и ухватился за цепь одного из колоколов. Через мгновение тяжелый инструмент поднес его почти к самой цели. Прыжок вниз, еще два скачка, чтобы увернуться от приближающихся гонгов, — вот он уже у двери.