Это наш дом - Каменистый Артем - Страница 4

Гнус, не выдержав, высунул голову из соломы, зловеще ответил:

– А теперь начнем в петухов народ определять. Правда, Дрю?

– Ты, сладенький, первым и определишься, если еще раз утром всех перебудишь не по делу, – буркнул Прапор. – Так что, студент, учись кукарекать. Андрей, я вот еще до ЭТОГО читал где-то, что опыт был такой, социологический вроде бы. Взяли кучу студентов: часть назвали охранниками, часть заключенными. Заключенные сидеть должны в камерах, охранники водят их в столовую или еще куда. Никаких требований к поведению не было, им только определили названия ролей и мелкие условия режимные. В итоге охрана начала вести себя не хуже ментов-передовиков: с постоянными шмонами и карцерами за неубранный огрызок яблока, а заключенные ударились в отрицалово, пытаясь по-всякому ломать режим. Заметь, никакого принуждения не было – сами. Лучшему другу готовы были руки заламывать. Видимо, и с нами что-то подобное… Гнус, чем трещать не по делу, глянь-ка, что там за подозрительная тишина снаружи. Уже рассвело давно, а нас никто не поднимает, да и обстановка какая-то нездоровая… уж больно тихо…

Гнус без комментариев выбрался из соломы – очевидно, и самому было интересно. Добравшись до дверей, он изучил обстановку через все доступные щели с этой стороны. Затем, перебравшись в угол, цепляясь за выбоины в стенах, добрался до крыши, ухватился за стропило, приник к узкой дыре – самому большому «окну» сарая.

– Вот блин! Котел вижу – закрытый стоит на треноге. И рядом с ним вообще никого.

– Как – никого? – опешил Прапор. – Солнце уже поднялось, давно должны кормить начинать.

– Может, у них будильник не зазвонил, – несмешно пошутил Гнус. – О! Чубака топает, а с ним еще и Корявый. И дистрофиков за ними целая куча прыгает. Один мохнатый потопал к бабам, второй к нам рулит. Все, сейчас точно пожрать дадут.

– Странно… сильно опаздывают. Как бы опять не началось, – протянул Андрей.

– Не накаркай, – нервно проговорил Прапор.

С грохотом распахнулась дверь, здоровенный рыжий урод приглашающе взмахнул секирой. Андрей не мешкал – вышел сразу за Гнусом. Этого шустрого студента никому не перегнать, пожрать он всегда бежит первым. Проходя мимо молчаливого надзирателя, брезгливо повел носом, сплюнул – гориллообразный гигант чуть ли не на гектар благоухал. От них и самих сейчас несет так, что одеколон на коже кипеть будет, но до этой твари им очень далеко.

Надзиратель и глазом не моргнул. Скорее всего, для него просто непостижим смысл этого оскорбительного жеста Андрея.

Поселение, в которое они попали после авиакатастрофы, было очень маленьким. Полтора десятка полуразвалившихся больших и малых сараев, раскиданных без какой-либо системы. На северной окраине серия глубоких ям, из которых доставали глину, за южной поднимается спаренная пирамида. Если не учитывать масштаб пирамиды и ям, то можно считать, что центр местного очага цивилизации располагается на маленькой площади, окруженной постройками. Здесь стоит единственное оборонительное сооружение – башня. Весьма ветхая, для защиты поселения приспособлена слабо, да и не используют ее уже – стоит себе, разваливается потихоньку. Если откровенно, нечего там использовать – выжгло ее при одном из неудачных запусков. А вот огромный очаг рядом с ней, наоборот, сверхпопулярен – можно считать, что центр цивилизации располагается именно в нем.

Женщин уже привели. Несмотря на то что без женской ласки Андрей обходился уже почти два года, ни малейшего вожделения при их виде он не испытывал. Интересно, если бы та красотка, что сидела перед ним в самолете, не погибла, как бы она сейчас выглядела? Сумела бы держать в идеальном порядке свою великолепную прическу? Крайне маловероятно… Шампуня здесь не было. Мыла тоже. Здесь вообще ничего не было, кроме песка, камня, глины и чахлой травы. С водой тоже не все просто: единственный ее источник располагался на дне самого большого глиняного карьера, в сотне метров от поселка. Вода мутная, скорее даже не вода, а жидкий глинистый раствор. Оттуда пили и люди, и аборигены, также там они смачивали куски глины в носилках, перед тем как вытаскивать их на площадку. Гигиена у аборигенов была на нулевом уровне – они зачастую гадили по берегам, а то и в само озерцо. Когда люди столкнулись с первыми вспышками кишечных заболеваний, проблему чистоты воды начали решать кипячением. Охрана не возражала, когда они натаскивали степной бурьян к котлу, но не разрешала оставлять в нем воду на ночь – выливали на землю, засыпая котел зерном и травами. Выжившие пассажиры в сараях отводили места под хранение стерильной влаги – делали углубление в соломе, застилая его пластиком. Пить эту теплую жижу было противно даже зимой, но другой воды не было.

Вопрос о личной гигиене при такой ситуации с водой и вовсе никого не тревожил – гигиены здесь не существовало. Максимум – соломинкой почистить зубы. Два года без ванны, без косметики, без парикмахера, без туалетной бумаги и прокладок. Нудная тяжелая работа в пыли, на солнцепеке. Зимняя ночная стужа, когда снег залетает в щели сарая и находит твое тело даже под слоем соломы. Постоянный стресс, сжигающий нервы. Отвратительная пища и не менее ужасная вода, отсутствие витаминов и самых элементарных лекарств, изорванная одежда, превратившаяся в грязное тряпье.

Женщины превратились в жутковатых мегер.

Даже это не мешало мужчинам громогласно строить планы по покорению «женского барака». Пустая болтовня – дальше слов ни у кого смелости не хватало. Андрей на обоняние не жаловался и уже сам не мог точно сказать, от кого же воняет сильнее – от женщин или от аборигенов.

Гнус первый ухватил свою порцию, моментально юркнул в сторону. Андрей вытянул руки, сердце забилось в два раза быстрее, гулкие удары отдавались в ушах. «Адреналиновый миг»: корявые лапы раздатчика, поросшие редкими пучками грязной щетины, прибор несовершенный – размер выданной порции мог варьировать в широких пределах. Сколько этот гад зачерпнул – все твое. В ладони упал комок сырой халвы – смеси из размоченных зерен степных злаков, какой-то непонятной крупы, трав, корешков, кусочков вяленой рыбы, волокон мяса непонятного происхождения и вроде бы толченых орехов и грибов. Все это приправлено плесенью, грязью и песком. Вкус соответствовал описанию – редчайшая гадость. А куда деваться: в местном меню всего два вида блюд – халва вареная (варится с вечера, раздается поутру, обычно с кучей мух, успевающих влипнуть в теплую поверхность) и халва моченая (котел засыпается ингредиентами с вечера, к содержимому добавляется грязная вода, утром размокшая клейкая масса раздается голодающим).

Пайка ему досталась средняя. Он не сильно огорчился – главное, что не маленькая. Добавки здесь не практикуются. Отойдя к южной стороне башни, присел, прислонился спиной к стене. Камень прохладный – нагреться на рассветном солнце еще не успел. Сойдет и так.

Свою порцию Андрей пережевывал не спеша. Те, кто слишком рьяно глотал свои пайки, вымерли еще в первый год. Врачей среди пассажиров не было, но, судя по симптомам, это было похоже на аппендицит. Так что спешить не стоит, да и не следует забывать советы покойного Васильевича по поводу благотворного влияния слюны на процесс переваривания грубой пищи. Пока все не поедят, никого на работу не погонят. Сорок девять аборигенов и девятнадцать выживших пассажиров питались из одного котла – насчет еды здесь равенство полное. Да и насчет остального в принципе то же самое – одинаковая работа, одинаковое отсутствие гигиены, даже сараи у них одинаковые и спят на такой же соломе. Аборигены даже в очереди к котлу стоят наравне со своими пленниками – кто первый к раздатчику прорвался, тот первый и получит свою порцию. Раздатчику без разницы кому давать – человеку или лысоватой обезьяне. У аборигенов одна привилегия – у них есть оружие. Дротики и топорики у дистрофиков, стальные секиры у горилл. Но пока человек работает и пока не пытается покинуть территорию поселка, оружие ему не угрожает. Да и в случае нарушений убивать не торопятся – начинают «воспитание» с предупредительных побоев.