Мальтийские рыцари в России - Карнович Евгений Петрович - Страница 22

– Я полагаю, что попытка склонить его святейшество к подобному отступлению от орденского устава не будет иметь никакого успеха… – безнадежно проговорил Литта.

– А я так не сомневаюсь в успехе, – самоуверенно заметил аббат.

– Но кроме того, здесь встречается еще и другое препятствие… – заговорил Литта.

– Нежелание государя, чтоб графиня Скавронская вступила во второй брак? Пожалуй что, устранить это препятствие будет труднее, нежели получить согласие его святейшества. Следует, однако, попытаться: нужно будет уловить благоприятную минуту для объяснения с императором по этому предмету. Я, к удивлению вашему, любезный граф, буду с вами вполне откровенен; говорю «к удивлению», так как все убеждены, что откровенность не в правилах нашего общества. Это правда, но бывают случаи, когда приходится отступать от этого. Вы знаете, какое положение занял я при императоре: только граф Кутайсов и я, скромный аббат, имеем право входить к его величеству без доклада во всякое время. Такое исключительное право дает мне возможность постоянно беседовать с государем и вести с ним разговор, применяясь к настроению его духа. Я прежде всего воспользуюсь удобным случаем, чтобы устроить ваше дело, в возмездие за это я потребую от вас полного, неразрывного со мною союза единственно для блага святой церкви. Вы согласны на это?..

– Согласен… – проговорил Литта.

На лице аббата мелькнуло выражение удовольствия; он обнял Литту и громко поцеловал его в обе щеки.

XIV

При наступлении каждой осени император Павел Петрович переезжал на некоторое время в Гатчину. Имение это вскоре по вступлении на престол Екатерины II было пожаловано князю Григорию Григорьевичу Орлову. Когда новый владелец получил Гатчину, там находилась только небольшая мыза, к которой было приписано несколько чухонских деревушек с сенокосами и пашнями. Орлову чрезвычайно полюбилась Гатчина, как местность, бывшая в ту пору самым удобным пригородным местом для охоты. Там сперва он выстроил небольшой каменный дом, так называемый ныне «приорат», сохранившийся и теперь в первоначальном виде. Архитектура этого строения напоминает небольшой замок средневекового барона. Все это здание составлено как будто из отдельных, слепленных между собою домиков с высокими покатыми кровлями, на гребнях которых в виде украшений виднеются шары и железные флюгеры. Над зданием возвышается высокая круглая башня с остроконечною крышею. Небольшой этот замок стоит среди берез, елей и сосен и красиво смотрится в запруду, вода которой подходит под самый его фундамент.

Орлов не удовольствовался этим тесным жилищем и в 1766 году принялся строить в Гатчине по плану знаменитого архитектора Ринальди громадный дворец наподобие старинного замка, с двумя высокими башнями по углам. Весь дворец строили из тесаного камня, и постройка его продолжалась пятнадцать лет. Он бы окончен в 1781 году, и тогда Гатчина, на которую были затрачены Орловым несметные суммы, сделалась самым великолепным частным имением в окрестностях Петербурга. Роскошная меблировка комнат, собрание картин, статуй, древностей и разных редкостей придавали жилищу князя Орлова вид настоящего царского дворца. Через громадный парк, наполненный старыми развесистыми дубами, вился ручей, прозрачный до такой степени, что, когда его запрудили и обратили в обширные пруды, то на дне их, на двухсаженной глубине, можно было видеть каждый камешек. Весь Петербург в восьмидесятых годах прошлого столетия заговорил о Гатчине как о чем-то еще небывалом и невиданном, а приезжавшие в северную нашу столицу иностранцы спешили взглянуть на роскошь, окружавшую вельможу-помещика. Недолго, впрочем, привелось князю Орлову пользоваться этою роскошью: в 1773 году он умер в припадке страшного бешенства, и императрица, купив Гатчину у наследников князя, подарила это имение великому князю Павлу Петровичу.

В продолжение тринадцати лет Гатчина была постоянным местопребыванием наследника престола, и, так как он не любил приезжать в Петербург, то жил здесь и зимою. В это время Гатчина стала обращаться в маленький городок, обстраивавшийся по регулярному плану, одобренному ее владельцем. Будучи императором, Павел любил проводить осень в Гатчине, устраивая в окрестностях ее большие маневры. В Гатчину он приглашал гостей из Петербурга, а иногда вызывал оттуда к себе сановников, с которыми желал заняться в уединении какими-либо особенно важными делами.

В одно из таких его пребываний в Гатчине, ранним осенним утром, когда только что начинало рассветать, в приемной государя, находившейся в нижнем этаже дворца, были два посетителя. Один из них мужчина лет шестидесяти, но еще бодрый и статный, с заметной выправкой военного служаки, был одет в суконный кафтан пурпурового цвета, доходивший почти до пяток; на нем были шерстяные чулки такого же цвета, а на голове бархатная скуфейка, подходившая под цвет кафтана. Его смелый взгляд, его добродушное лицо и яркая одежда казались совершенною противоположностью тому, что представлял собою другой посетитель императорской приемной. Этот последний был какой-то съежившийся старикашка, сутуловатый, с огромною, не соответствующею его росту головою, в его больших и темных глазах, опущенных вниз, виднелся какой-то зловещий блеск. Одетый в длинную черную поношенную сутану, т. е. в рясу католических священников, с огромной черной войлочной шляпой в руках, он стоял в углу приемной, смиренно прижавшись к стене и сложив опущенные вниз руки, как будто стараясь выказать свое ничтожество перед другим посетителем, который горделиво расхаживал по приемной твердыми и мерными шагами и время от времени, останавливаясь у окна, пристально посматривал на площадь, ожидая чьего-то на ней появления. Заметно было, что оба посетителя царской приемной не только не чувствовали взаимного влечения, но и тяготились присутствием один другого, уклоняясь от всякого разговора.

Приемная государя была небольшая комната в два окна, выходивших на полукруглый коридор, обращенный окнами на площадь. Белые из простого полотна, низко опущенные занавесы с широким шерстяным басоном и такою же бахромою отнимали много света у этой и без того уже довольно мрачной комнаты. На стенах ее висели в золоченых рамах большие почерневшие от времени картины, а все убранство ее состояло из простых деревянных, окрашенных темною краскою стульев, обитых зеленою кожею, и простого о двух складных половинках стола. С потолка спускалась люстра в виде стеклянного круглого фонаря с одною свечою, а в простенке между окнами было большое в вызолоченной раме зеркало. Как-то неприветливо и сурово, особенно среди мертвой тишины, выглядывала эта царская приемная, и много в ней в разное время было перечувствовано и волнения, и страха, да и настоящее ее посетители, несмотря на их наружное спокойствие, не без тревожного биения сердца поджидали появления государя. Оба они встрепенулись и вопросительно взглянули друг на друга, когда на гауптвахте, расположенной под окнами приемной, раздался барабанный бой, возвещавший о приближении ко дворцу императора.

Чрез несколько минут камер-лакей растворил настежь двери, и в приемную вошел Павел Петрович. По лицу его было заметно, что он находился в отличном расположении духа. Он живо отдал лакею свою огромную треуголку, высокую камышовую форменную трость и снял с руки перчатки с большими раструбами.

– Извините меня, ваше высокопреосвященство, – сказал он по-русски, обращаясь к посетителю, одетому в пурпур, – что я заставил вас несколько подождать против назначенного вам времени.

Ответом на эти милостивые слова был глубокий поклон высокопреосвященного, который, почтительно преклонив колено, поцеловал руку, протянутую ему государем.

– А перед вами, господин аббат, я и не извиняюсь: вы у меня – человек домашний, а с близкими мне людьми я не стесняюсь, зная, что они сами извинят меня, – сказал император, дружески потрепав по плечу Грубера, который, сложив на груди крестом руки и потупив глаза, низко-пренизко склонил свою большую голову перед обласкавшим его государем, а вслед за тем искоса бросил надменно-злобный взгляд на величавого прелата. – Когда имеешь у себя под рукою военную команду, то с нее не следует спускать глаз, – заговорил император. – Я обошел теперь все караулы, заглянул всюду и нашел все и везде в полной исправности. Это мне чрезвычайно приятно, а вместе с тем и понятно, так как только постоянным наблюдением можно поддержать порядок по военной части. Вы, ваше высокопреосвященство, – продолжал государь, обращаясь к прелату, – хорошо понимаете это дело; вы человек военный и, как я слышал, были когда-то отличным кавалеристом и лихим рубакою. Вы кем были: гусаром или уланом?..