Очевидцы бессмертия - Киросон Пантес - Страница 11

Люди там прятались и боязливо оглядывались, словно опасались преследователей и грабителей.

Мы шли по дороге. Всё пустыннее становилось кругом, и всё больше виднелось на жёлтом поле белых человеческих костей. Далеко впереди поднималась высокая башня, и мы быстро приближались к ней.

Меня удивляло, что люди в том краю были такие одичавшие и перепуганные. Я присмотрелся к ним: такие же люди, как и мы, только лица ужасно худые, измученные и дрожат от тревоги. Все испуганно оглядываются и всё что-то прячут. Жилища их были разрушены и обветшалые, а тела прикрывала ветошь. Люди бродили почти голые.

Вдруг я заметил среди развалин каких-то страшных зверей. Полузвери, полулюди. Ходят на двух ногах, но видом схожи с медведями, волками и тиграми. Завидя их, люди стали метаться от ужаса. Эти зверо-человеки нападали на людей, отнимали у них хлеб, детей и разрушали лачуги.

Жалость к людям и гнев к их мучителям переполнили моё сердце, и я бросился к Старцу, умоляя его о помощи. Старец велел мне успокоиться и молча следовать дальше. Но я не мог быть спокойным, ибо началось нечто ещё более ужасное… Зверо-человеки бросали на людей железные крючки, привязанные к верёвкам и цепям. Крючки вонзались в людское тело, и зверо-человеки тянули свою жертву по земле и пыли. Вал криков отчаяния, воплей и стонов покатился над выжженной пустыней, когда зверо-человеки стали тащить по земле детские тела, пронзённые железными крючками! У меня. не было больше сил терпеть, я бросился со слезами к Старцу: «Отец милый! Да чего же мы смотрим?! Да как можем допустить это? Защити их! Дай мне меч свой, я пойду и буду рубить это зверьё!»

Я плакал, а Старец тихо и ясно сказал: «Здесь мы не можем никого спасти и защитить. Спасаться и защищаться они будут сами. Мы только можем дорогу освободить и указать на неё… Ты не тревожься, мужайся и будь терпелив, ибо ещё большие ужасы попадутся тебе на пути в чужих землях. Слушай, внимай и молчи. Теперь ещё не поймёшь всего, позднее уразумеешь… Идём, сын мой!»

Я горестно подумал: «Он же сам говорил, что по ту сторону границы люди живут хорошо, а тут что?»

Старец опять посмотрел на меня с улыбкой, как смотрят на маленьких детей, и молвил: «Было бы у тебя право, сын мой, на переход в чужую землю, тогда бы я повёл тебе прямо в ту землю, где люди живут хорошо и свято. А без права надо тайно проходить много земель, далеко кружить… Но не горюй, зато многое увидишь!»

Бескрайней была угрюмая земля горя и отчаяния! Мы шли и шли к башне, а она росла, но ещё была далеко. По сторонам дороги виднелись развалины старых башен. Судя по их остаткам, они были когда-то огромны. Развалины обуглены, засыпаны пеплом, и подле них лежат холмы человеческих костей.

Сначала нам попадались на пути руины древних башен и кости подле них, тоже древние, источенные и посеревшие. Чем дальше мы шли, тем свежее становились развалины и кости. Последние руины ещё дышали гарью пожарищ, и на костях людских была кровь и куски мяса.

Уже совсем близко была громадная, страшная башня, терявшаяся вершиной в чёрных тучах… «Это и есть Вавилонская башня!» — подумал я.

Мы подошли к какой-то странной стене. Она была очень высока и сделана не то из терниев, не то из заржавевшей, бурой колючей проволоки. Колючая ограда была вся окутана чем-то серым, похожим на траву, водоросли и мусор, который остаётся на кустах после весеннего паводка. Высокая стена, и ничего за ней не увидишь. А подле стены глубокий, как пропасть, ров. Я вспомнил о персидских городах, окружённых рвами с водой, о которых рассказывал когда-то старик. Но, подойдя поближе, увидел во рву не воду, а огонь… Он полыхал грозным пламенем, и к краю рва нельзя было даже приблизиться.

Старец взмахнул рукою, и я вместе с ним поднялся в воздух. Мы пролетели над рвом и терниями ограды и очутились на громадной площади перед самой башней.

Страшный грохот, треск, шум и рёв встретили нас на площади. Я не мог сразу понять, что там происходит. Видел только тёмные тучи не то дыма, не то пыли, которые крутились воронками, клубами поднимались вверх и окутывали башню. Из этих чёрных клубов и слышался грохот и рёв. Я оробел от жуткого грохота и стона, почуял что-то недоброе и страшное, что может с нами здесь стрястись. Но я ничего не понимал и спросил Старца: «Что там такое, отец?»

«Увидишь сам, сын мой. А спрашивать у них не надо и говорить с людьми этой страны не надо. Не бойся и молчи. Нас никто не увидит и ничего не спросит, для нас они — слепые… А сейчас поднимемся в башню».

Башня была тёмная, мрачная и наводила, когда на неё смотришь, жуть. Как бесконечная дорога, уходят стены в небесную высь и теряются в облаках… Стены её покрыты окнами или дверьми, и под каждым — балкон, похожий на высунутый изо рта язык. И множество-множество таких дверей, подобных разверзтой пасти, и балконов, языкам подобных.

Когда мы подходили к этой ужасной башне, казалось, она наклонилась на нас и вот-вот рухнет!

Мне стало страшно, и я отвёл от неё глаза. В другой стороне от башни я заметил не то ярмарку, не то базар. Там была тьма людей. Люди толпились, шумели, кричали, как лихие торговцы или цыгане. Да и лица у них были смуглые, как в саже. Худые и совсем голые люди…

К башне прилегали какие-то пристройки. По крышам похожи на храмы, а стены мрачные и совсем не похожие на церковь. А что происходило на площади, я так и не разглядел. Чёрный дым поднимался и поднимался кверху. И мне казалось, что это сам чёрный дым скрежещет, вопит и гремит.

Я не вытерпел и спросил Старца: «Не война ли там?» Но Старец сказал: «Нет, это бесовские ристалища. Когда взойдём на башню, ты сам их увидишь».

Вход на площадь, где гремело бесовское ристалище, был через башню. Я заметил ворота, ведущие во двор башни. Через ворота входили и выходили люди, и люди необычайно страшные. Вернее, они могли называться людьми только потому, что ходили на двух ногах и речь их напоминала человеческую, но подобие они имели звериное. Когда же я стал присматриваться к ним, то мне показалось, что это люди, надевшие на себя звериные шкуры. Одни носили волчьи, другие — собачьи и медвежьи, третьи одеты в свиные и львиные. Я никак не мог понять, что это за ряженье и к чему эта страшная комедия? И лица свои они не показывали, на них были надеты звериные головы с выколотыми глазами, разверзтыми и окровавленными пастями.

Старец сказал мне: «Чем страшнее и омерзительнее они одеты, тем больше страха наводят на голых-чёрных и тем большими почестями у них пользуются».

В ворота входили только зверо-люди. Голых-чёрных-худых не впускали, да они, видно, и сами боялись к ним приблизиться.

Тут был ещё один забор. Не тот, в котором я видел огонь, а другой, огораживающий двор башни. Он был подобен круглому мосту из каменных плит, но плиты эти лежали не на столбах, а на людских спинах и головах. Плечо к плечу стояли под мостом люди, и так трудно было им держать мост на плечах, что ноги их вросли в землю, а головы свернулись на плечи. Каменный мост подпирали и мужчины, и женщины, но я не мог ещё понять: живые это люди или изваяния?

А на мосту вместо ограды, как столбы, стояли другие человеческие фигуры. Они были скованы четырьмя рядами цепей, проходивших от шеи к шее, от пояса к поясу, от колен к коленам, от щиколоток к щиколоткам. На головах их были шлемы с рогами, а на груди каждой висел человеческий череп. Я так и не мог понять: живые они или так искусно изваяны, что трудно отличить от живых?

Я знал, что мы уже за границей, но всё, что я видел до сих пор, ужасало меня, и всё сильнее овладевали мною страх и омерзение.

Мы направились к воротам, что вели во двор башни. Они были такие страшные, что я оцепенел. Это были не ворота — а громадная львиная пасть! В тёмном своде ворот висели огромные клыки, и, казалось, вся пасть содрогалась, как живая. Видя мою оторопь. Старец взял меня за руку и повёл через разверзтую исполинскую пасть. Я зажмурил глаза и затаил дыхание, ожидая, что пасть со скрежетом захлопнется и мы будем измолоты огромными жёлтыми клыками…