Приключения Мурзилки - Карлов Борис - Страница 11

— Чего, старый, совсем из ума выжил? — проскрипела кикимора. — Ты чего, дурень, зимовать улёгся в такой сырости?

— Это ничего, — прохрипел леший, — ничего, что сыро. Зато тепло. Там из самой глубины, из болота, тепло идёт. Сама-то небось тоже на болоте зимуешь.

— Я-то зимую, старый ты пень, да только у меня в дупле сухо. Я туда ещё до снега сухих листьев навалила. Листья преют, тепло дают. Мягко опять же.

— Ты вообще-то слова выбирай, поганка, — пригрозил леший. — Какой я тебе пень. Хребет о колено переломаю.

— Думай сам, что говоришь, — подбоченилась кикимора. — За поганку отвечать придётся.

— Всё, вывела ты меня из себя, — решил леший. — Сейчас узнаешь, где раки зимуют.

Но прежде, чем он успел пошевелиться, кикимора крутанулась волчком и плюнула в него. Тут же леший провалился по пояс в болото, да так и примёрз.

Глухо зарычав, он выдернул из своей морды волосину, нашептал что-то и разорвал волосину пополам. В тот же миг на кикимору со всех сторон повалились сухие деревья, придавили к земле, завалили так, что пальцем не пошевелить.

Так в полной тишине прошло минут десять.

После этого, всё обдумав и взвесив, кикимора решила идти на мировую.

— Эй, леший! — пропищала она из бурелома. — Давай обратно расколдовываться! Тебе вредно с твоим радикулитом в болоте сидеть!

— Ладно, начинай, — согласился леший.

— Я не могу! Ты меня сначала освободи!

Леший вырвал другой волосок, нашептал отговор и разорвал волосок пополам. Деревья захрустели, раздвинули ветки в стороны, встали на свои места. Кикимора поднялась, отряхнулась, лопух на голове поправила. Потом сложила руки на груди, крутанулась в обратную сторону и плюнула через плечо. Леший вылетел из болота на твёрдую землю — сухой как и прежде.

Глава шестая

ЗАМАНИТЬ И СПРЯТАТЬ

Помирившись, леший и кикимора стали разговаривать как ни в чём не бывало.

— А ты чего из своего дупла вылезла? — поинтересовался леший.

— Ой, старый, не поверишь, соскучилась! Отчего-то проснулась и маюсь всё, маюсь… А ты чего вылез из своей берлоги?

— Тоже, знаешь ли, тоска взяла… праздника вдруг захотелось, порычать, попугать кого-нибудь до смерти… А чего на сосну-то взбиралась? Увидела кого?

Кикимора пристально посмотрела на лешего.

— Ладно, вижу, от тебя не утаишь. Ходят тут двое по нашему болоту, заблудились. Я их ещё оттуда, из дупла, унюхала, оттого и вылезла.

— Видать, я тоже что-то почуял.

— Только вот что, леший. — Кикимора огляделась по сторонам и понизила голос: — Поспешать нам надо с этим делом. Тут, в нашем лесу, Серый бродит со своей стаей. Вконец озверел волчина, кожа да кости. Зубы — что клинки булатные. Его, говорят, там, на севере, охотники потрепали, вот он к нам и подался.

— Это верно, — сказал леший, — торопиться нам надо. Слушай, кикимора, а ты одна за ними, за детишками то есть, сбегать не можешь? Я ведь ходить совсем не могу, радикулит замучил. Пока на весеннем солнышке не отогреюсь, плохой из меня ходок, никакой, можно сказать… Ты меня знаешь, я в долгу не останусь.

— Ладно, не ворчи, разжалобил уже. Здесь будем стоять, они к нам сами придут.

— Это как понимать?

— Сейчас поймёшь. Только уговор: ты мне — шишек из берлоги, я тебе — рябины из дупла.

— Шишка-то небось покрупнее, — заметил леший. — Куда тебе с двумя зубами шишку слопать? Да и эти-то два: нижний слева торчит, а верхний справа!

— Всё, достал ты меня, урод волосатый, ничего не получишь!

— А за урода счас ответишь. — Леший потянулся к кикиморе. — Я тебе и эти два враз расшатаю.

В эту самую минуту по лесу жуткими раскатами пронёсся голодный вой; а ему ответил другой, затем ещё и ещё… Это вожаку вторила волчья стая. Забыв про обиды, леший с кикиморой переглянулись.

— Вот, — прошептала кикимора, — дождались. Ему поди расшатай…

Из-за деревьев вышли десять волков. Все они были как на подбор крупные, но здорово отощавшие.

— Где?! — рявкнул самый сильный волк, вожак стаи по кличке Серый. — Где… мальчишка?! Где… девчонка?!

— Да что ты, Серенький, мы и знать-то ничего не знаем! — ласково закудахтала кикимора, а лешему в сторону тихонько зашептала: — Надо их к южному оврагу отправить, пускай идут отсюда подальше, с ними одна морока…

— Врёшь! Загрызу! — лязгнул зубами Серый.

После этого кикимора вскинула голову и тон переменила:

— Не забывай, пёс, с кем говоришь. В лягуху превращу и вмиг слопаю.

— Глаза сучьями выколю, — добавил от себя леший. — Зубы переломаю.

Глаза у волков погасли, они опустили морды. Стая попятилась назад и задрожала. Даже звери в лесу боятся нечистой силы.

— Ладно, Серенький, беги дальше, — снова переменила тон кикимора. — Только не забывай, у кого в нашем лесу сила и власть.

Волки стояли, притихнув, но с места не двигались.

— Ветер… стих, — гавкнул Серый. — След… потеряли!

— А ты на сосёнку-то заберись, красавец, — посоветовала кикимора. — На са-амую верхотуру слазай. Оттедова хорошо всё видно. Ладно, не серчай, знаю, что не можешь. Бегите, друзья мои, к южному оврагу — авось там найдёте свою добычу.

Серый ей, конечно, не слишком поверил, но делать нечего. Волка ноги кормят, стоять ему нет резона. Стая развернулась и помчалась к южному оврагу.

— Ловко ты это, — проворчал одобрительно леший. — Теперь мешать не будут.

— Они туда и обратно за час обернутся, — сказала кикимора. — А нам за это время детишек подманить надо. Затащим к тебе в берлогу и начнём потеху. Пока их кто-нибудь искать не начал.

Глава седьмая

НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

А искать уже начали.

Механическая собака «Пурга» пробежала по перрону и запрыгнула в электричку одновременно с предупреждением «двери закрываются». Состав тронулся с места.

В последнем вагоне было почти совсем пусто, только трое хулиганистых молодых людей, над которыми вился табачный дымок, громко болтали и ругались.

— Хоть бы контролёр прошёл, что ли, — сказал один из них, протяжно зевнув.

В правой руке у него была стальная дубинка, он постукивал ею о ладонь левой и сплёвывал прямо на пол.

— Не, — сказал другой, который курил, — лучше девушка… С парнем, — добавил он, немного подумав. — Не наши, городские, — добавил он, ещё немного подумав.

— Лучше всего — мент! — хвастливо заявил третий.

Этот то и дело хвастливо щёлкал выкидным ножичком.

«Пурга» запрыгнула на одно из сидений, и находившиеся внутри человечки стали ждать, когда объявят их остановку.

Поначалу всё было спокойно. Обращать внимание на собаку хулиганы считали ниже своего достоинства. Но от станции к станции в вагон никто не заходил, прицепиться было не к кому, и это обстоятельство понемногу начинало хулиганов беспокоить.

— А что здесь собака делает? — сказал наконец тот, который курил.

— Обнаглели, бояться перестали, — откликнулся тот, который с ножичком.

— Ошейник хороший, новый совсем, кожаный, — заметил обладатель дубинки и сплюнул на пол.

Они помолчали, издалека разглядывая ошейник. От скуки и от дури всех троих в итоге посетила одна и та же мысль — ограбить собаку. То есть отнять у неё то единственное, что имело хоть какую-нибудь цену.

— Эй, Жучка, иди сюда! — начали они подманивать они собаку. — Шарик, Шарик, ко мне! Держи колбаску… Вот собака наглая, хоть бы ухом повела.

Человечки, сидевшие внутри, насторожились: поезд приближался к станции «36-й километр».

Выполняя программу своего маршрута, механическая собака встала на ноги.

Заметив это, хулиганы тоже поднялись со своих мест.

«Пурга» спрыгнула на пол.

Преградив ей дорогу, хулиганы оттеснили собаку в угол и тот, который курил, наклонился и пустил ей дым прямо в морду. Мурзилка, не успевший поставить фильтры-заслонки, закашлялся.

— Что-то верещит, — заметил обладатель дубинки. — По башке ей треснуть?..