Искатель. 1965. Выпуск №3 - Кривошеин Семен - Страница 23

Войцеховская загорелась: «Степочка, Степанчик, в жизни не летала на военных самолетах! Милый, хороший, полетим! Никто ничего и не узнает. Покрутимся над Крайском, ты покажешь мне эти самые «бочки» или «иммельманы» — как они у вас там называются? — и обратно, а?» При этом она так смотрела, так говорила… Будь он трезвый, может, ничего бы и не случилось, не помогли бы никакие авансы, но ведь хмель… Он дал согласие. Как они пробрались на летное поле, как очутились в кабине самолета — не помнит. Действовал, как в тумане. Ну конечно, и охрана там — из рук вон. Пришел он в себя только в тот момент, когда, запустив двигатели, увидел за стеклом кабины перекошенное лицо дежурного из аэродромной службы. Мелькнула мысль: «Что же это я делаю?»

Двигатель скорее выключил — и на землю. Помог ей из кабины выбраться. А она шипит: «Трус, слизняк, подлец!..» Он, Степан Савин, немножко пошумел, чтобы охрана в него вцепилась, принял, как говорится, огонь на себя и этим помог ей скрыться. Потом, конечно, когда началось расследование, имени ее не назвал. Зачем? Ведь вина-то его, а не ее. Что она без него могла сделать? Вот, собственно говоря, и вся история.

— Эх ты, — покачал головой Скворецкий, — герой! Значит, и при расследовании опять «огонь взял на себя»? А ты о том подумал, — жестко сказал полковник, — что мог явиться слепым орудием в руках Войцеховской, простым исполнителем ее воли? Подумал?

— Позвольте, товарищ полковник, — робко спросил Савин, — я вас не понимаю. Что значит «орудие»? Какой это воли я исполнитель? Вам что, что-нибудь известно… об Анне Казимировне?

— Мне? Допустим, ничего не известно, если не считать того, что ты сам рассказал. А этого, по-твоему, мало? Между прочим, весьма любопытно, что она не хотела афишировать свои с тобой отношения. Да и не об этом речь. Известно, не известно!.. Ты о другом подумай: в какое положение ты поставил расследование? Ведь ты не только ничем не помог, но запутал все на свете, «взяв огонь на себя». Это-то тебе ясно?

— Я… Я об этом не подумал. Как же теперь быть?

— А вообще-то, что ты собираешься делать, как думаешь жить дальше? — вопросом на вопрос ответил Скворецкий.

— Право, не знаю.

— Ты понял, что такое эта Войцеховская?

— Понял.

— Дурак. Садись. Держи бумагу. Пиши подробное объяснение, как все произошло в аэропорту. Что и почему ты утаивал раньше, при расследовании. Пиши мне, на мое имя: начальнику Крайского управления КГБ.

— А вы…

— Второе — Главному командованию Военно-Воздушных Сил. Рапорт. Пиши так, как находишь нужным. Подсказывать не буду. Учти одно: в рапорте о Войцеховской не распространяйся. Укажи, что о некоторых обстоятельствах, связанных с твоими поступками, сообщил подробно органам государственной безопасности. Сошлись на меня. Ясно?

— Ясно. Только… Зачем я буду обращаться к Главному командованию? Сам виноват, сам и расплачиваться должен. И зачем я буду на вас ссылаться?

— Я знал Сергея Савина, сына которого в беде не брошу. Понял? Я тебя, паршивца, вытащу из той грязи, в которую ты сдуру залез.

— Товарищ полковник…

— Ладно, ладно, — прервал его Скворецкий, — пиши…

Когда оба документа были готовы, полковник, просмотрев их, сказал:

— Теперь можешь идти. Явись к командиру части и доложи, что обратился с рапортом к Главному командованию. Расскажи, конечно, о чем пишешь в рапорте. Доложи, что был в КГБ. Если командир или замполит будут интересоваться, пусть звонят ко мне.

— Так точно, товарищ полковник. Вас понял.

— Отлично. Один вопрос: как думаешь вести себя дальше с Войцеховской?

— Встречу — не подойду.

— Вот и напрасно, — спокойно заметил Скворецкий. — Так бы оно, конечно, было проще, но мне хочется верить, что тебе по плечу будет нечто более трудное… Ты говорил, что Войцеховская порой вызывала у тебя подозрение. Так?

— Да, товарищ полковник, говорил. Так оно и было. Странная она, когда поближе узнаешь…

— Видишь ли, подозрительность — штука скверная, опасная. Но, судя по тому, что ты рассказал о Войцеховской, оснований присмотреться к ней больше чем достаточно. Присмотреться — я подчеркиваю. Не более того. Этого требует бдительность. Бдительность, а не подозрительность. Понял?

Савин молча кивнул.

— Представь себе, — продолжал Скворецкий, — что вот так, ничего толком не объяснив, ты с ней порвешь. Встретишь — и не поздороваешься. Как думаешь, не покажется ей это странным?

— Может, конечно, — согласился Савин.

— Слушай дальше, — продолжал полковник. — Рвать с Войцеховской ты не будешь, но и бегать за ней, как прежде, не бегай. Если встретишь, держи себя так, будто ничего не произошло. Сумеешь?

— Раз надо — сумею.

ГЛАВА 21

Семенов работал на Крайской железной дороге давно, его многие знали, и Миронов сравнительно быстро собрал о нем более или менее полные сведения.

Иван Петрович Семенов, 1908 года рождения, появился в Крайске вскоре после окончания войны, сразу после демобилизации из армии. Работал проводником еще в довоенные годы в Минске. С первых дней войны — на фронте. Начал войну рядовым, рядовым и кончил. Вся семья Семенова — жена, трое детей — погибла во время бомбежки еще в начале войны.

Вот, собственно говоря, и все. Повидать самого Семенова не удалось: он был в отъезде.

Возвращаясь в управление, Андрей решил навестить Савельева. Он нашел Сергея на дворе. Опираясь на палку, Савельев разгуливал от скамейки к скамейке.

— Ну как, — крикнул он, увидев Миронова, — как я хожу? Нормально? Вот только палка…

— Ладно, ладно. Ты, брат, молодцом. Глядишь, через неделю-другую — и на выписку. А там на юг, в санаторий.

Савельев помрачнел.

— Мне не лечиться, мне работать надо. Лечением я сыт по горло.

Савельев вздохнул и уселся на скамейку.

— Ладно, Сергей, подумаю.

Из больницы Миронов пошел в управление и вместе с Лугановым явился к Скворецкому.

Кирилл Петрович рассказал им о своей беседе с Савиным.

Миронов понял, почему полковник заинтересовался Семеновым. Нельзя было пройти мимо того факта, что Войцеховская связана с человеком физически сильным, левшой, тогда как нападение на Савельева в тот момент, когда он наблюдал за Черняевым, совершил также левша.

— Теперь так, — продолжал полковник, — надо что-нибудь предпринять, чтобы ускорить события, вынудить Войцеховскую обнаружить свои отношения с Черняевым или по меньшей мере заинтересованность в его судьбе. Думал я над этим и пришел к выводу, что кое-что в этом направлении сделать можно. Почему бы не пустить в ход самого Черняева?

— Черняева? — удивился Миронов. — Впрочем… Кирилл Петрович, это же здорово! Обыск?

— Угадал, именно обыск. По месту работы, в служебном кабинете. Мы рассекретим арест Черняева. И если Войцеховская была с ним связана, известие об аресте произведет на нее соответствующее впечатление, вынудит ее что-то-предпринять, в какой-то мере открыться. Обыск проведем с работниками милиции. Договоримся. Арест Черняева милицией и впечатление произведет и не запугает Войцеховскую сверх меры. Сотрудникам управления строительства разъясним, что обыск производится в отсутствие Черняева, так как тот арестован по месту командировки.

Черняев, один из руководителей крупного оборонного строительства, был заметной фигурой в городе, и факт его ареста не мог пройти незамеченным. Но ни в тот день, ни на следующий Войцеховская ничем себя не проявила. Между тем прошло уже трое суток, и под вечер в Крайск вернулся из своего очередного рейса Иван Петрович Семенов.

С момента возвращения Семенова в Крайск два оперативных работника находились постоянно возле него. Действовали они умело, Семенов и не догадывался об их присутствии. В первый же вечер оперативным работникам потребовались вся их сноровка, опыт, сообразительность. И не зря!

Утром они докладывали: придя с вокзала домой, Семенов пробыл там часа два, затем отправился бродить по городу. Потолкавшись с полчаса в шумной толпе на центральной улице, зашел в «Гастроном». В магазине в этот вечерний час было много народу. Семенов ходил от прилавка, к прилавку, нигде не задерживаясь. Наконец встал в очередь в ветчинно-колбасный отдел. Перед ним в очереди стояла… Войцеховская. Оперативные работники узнали ее по фотографии.