Искатель. 1965. Выпуск №3 - Кривошеин Семен - Страница 17

Хотя Черняев и ссылался на усталость, на головную боль, протокол допроса он читал внимательно, вычеркивал отдельные фразы, кое-что изменял, вносил дополнения. Наконец его увели. Луганов блаженно потянулся и потряс в воздухе кистью правой руки.

— Уф! Рука устала. Но сегодня писал не зря. Что ты теперь скажешь, Андрей Иванович, насчет Корнильевой?

— А то и скажу, что раньше говорил. Послушать Черняева, так оно и получается: я не я, и лошадь не моя. Корнильева, конечно, как ты выражаешься, штучка. Но и с ней еще много неясного. Мы так до сих пор и не знаем, как она превратилась в Величко, по чьему заданию работала, с кем была связана, что означает ее записка. Что же касается Черняева, так туман вокруг него, по-моему, не только не рассеялся, а стал еще гуще. Показания он сегодня дал серьезные, но насколько они искренни?

Странно, когда зашла речь о ковре, он явно насторожился и не ответил на простой, казалось бы, вопрос. Почему? Ведь по сравнению с тем, в чем он уже признался, это мелочь. Почему? Да очень просто: скажи он правду, ему пришлось бы признать, что вещи приобретала не только одна Корнильева, не только они совместно, но и он сам, без Корнильевой. А откуда средства? Да… И Войцеховскую он знает, голову даю на отсечение.

ГЛАВА 16

Связались с Москвой. Миронов коротко изложил генералу суть дела. Семен Фаддеевич слушал внимательно, потом стал задавать вопросы, вникая в весь ход расследования.

— Между прочим, — сказал генерал, — в одном из сообщений вы указывали, что у Корнильевой есть брат. Не пытались его разыскать? Нет? Это промах. Брат — самый близкий из оставшихся в живых родственников. Он может знать о Корнильевой больше, чем мы предполагаем. Значит, надо его найти и обстоятельно расспросить. Прошу заняться этим безотлагательно.

— Ну, и Войцеховская… — закончил генерал. — С ней тянуть нельзя. Она может оказаться не последней спицей в этой колеснице. Если ничего лучше не придумаете, попробуйте сами с ней познакомиться, лично, под каким-либо благовидным предлогом. Одним словом, действуйте поэнергичнее…

Закончив разговор, Андрей передал указания генерала Скворецкому и Луганову. Кирилл Петрович задумался.

— Да, Корнильева… Где, кстати, находится ее брат? Помнится, в Алма-Ате?

— В Алма-Ате, товарищ полковник, — ответил Луганов. — Когда я был в Воронеже, выяснил. Алма-Ату мы запрашивали, получили подтверждение: он там.

— Значит, придется тебе, — сказал Кирилл Петрович, — отправиться в Алма-Ату. Лучше самому с ним побеседовать.

— Слушаю, товарищ полковник.

— Перейдем к Войцеховской. Как, Андрей Иванович, ты с ее автобиографией знаком?

Миронов удивился:

— Само собой.

— И все-таки перечитай еще разок, да повнимательнее.

Войцеховская описывала свою жизнь довольно пространно, и биография у нее была весьма любопытная. Родилась в 1926 году в Польше, в небольшом городе Яворов, невдалеке от Львова, где отец ее, полуполяк-полуукраинец, работал учителем. Мать — украинка. Тоже учительница. Жила семья плохо, трудно, еле сводя концы с концами. Отца за прогрессивные взгляды и за то, что он был не «чистый» поляк, не раз выгоняли с работы. Семье то и дело приходилось переезжать с места на место. Жили они в Самборе, и в Раве-Русской, все там же вблизи Львова, затем в Пабьянице, под Лодзью — одним словом, постоянно кочевали. Война застала Войцеховскую и ее родителей в Збоншине, на западе от Познани. Фашисты, писала Войцеховская, вторглись на территорию Познаньского воеводства в первые же дни после своего разбойничьего нападения на Польшу. Начались годы фашистской оккупации. В 1942 году семье удалось перебраться в Плоньск, поближе к Варшаве. Отец участвовал в движении Сопротивления. Войцеховская активно ему помогала.

В 1943 году отец погиб. Вскоре умерла и мать. Анна Казимировна перебралась в Варшаву, к друзьям отца по антифашистскому подполью. Это было в конце 1943 года. Там она активно включилась в борьбу против гитлеровцев. Была ранена, затем осенью 1944 года оказалась уже в советском госпитале.

Автобиография была написана подробно: указывались даты, конкретные факты, имена людей.

В госпитале, еще не успев как следует выздороветь, Войцеховская стала помогать сестрам ухаживать за ранеными. Среди раненых находился командир одного из танковых соединений Советской Армии, полковник Васюков. Он обратил внимание на Войцеховскую и все чаще и настойчивее стал требовать, чтобы именно она ухаживала за ним. В свою очередь, и Войцеховской, еще молодой и неопытной женщине, приглянулся боевой полковник, хотя и был он лет на двадцать с лишним старше ее. Кончилось тем, что, когда Васюков выписался из госпиталя, Анна Казимировна уехала вместе с ним в его часть. Она стала фактической женой полковника, хотя брак не был оформлен. Кончилась война. Летом 1946 года полковник Васюков, остававшийся до этого в Германии, получил назначение в Москву, и Войцеховская поехала с ним. Поселились они вместе, как муж и жена. В 1947 году Войцеховская поступила в институт иностранных языков. Все, казалось, шло хорошо, но выяснилось, что на Дальнем Востоке, где служил перед войной Васюков, у него была семья: жена и трое детей. Окончательно порвать с семьей он так и не порвал, всячески скрывая от жены свою связь с Войцеховской. В свою очередь, и Войцеховской он не говорил всей правды. Васюкова наказали, понизили в должности и откомандировали из Москвы. Еще до отъезда полковника, как только Анна Казимировна поняла, что Васюков ее обманывает, она ушла от него, переселилась в студенческое общежитие. Успешно закончив институт, она уехала работать в Харьков преподавателем. Проработав там лет пять-шесть, перебралась сюда, в Крайск.

— Пока вы занимались Черняевым, — сказал Кирилл Петрович, — я решил навести справки о Войцеховской.

Кирилл Петрович рассказал, что он связался с Московским управлением КГБ: с тем городом, где служит теперь Васюков: запросил архивы, обратился за помощью к товарищам из Польской Народной Республики. Не все ответы получены, но многое уже стало ясным.

Удалось разыскать кое-кого из тех людей, которых Войцеховская называла в качестве своих товарищей по участию в боевой деятельности варшавского подполья. Двое из них находились в Москве. Они подтвердили от слова до слова то, что писала Анна Казимировна о своей боевой деятельности.

Подтвердилось также, что после ранения Войцеховская была направлена в госпиталь и встретилась там с полковником Васюковым. Правильно она описывала историю своих дальнейших отношений с Васюковым и все последующее.

Просматривая сообщение Московского управления КГБ, слушая Скворецкого, Андрей вдруг насторожился. Внимание его привлекла одна фраза.

— Минутку, Кирилл Петрович, минутку. Обратите-ка внимание вот на это: «При поступлении в институт Войцеховская сообщила, что более или менее владеет английским языком, который изучала в семье и в школе на родине. Однако кое-кто из преподавателей высказывал мнение, что язык она знает почти в совершенстве, а ее произношение напоминает лондонское».

— Ну, — насупился Скворецкий, — над этим я и сам задумался. Тут не все гладко. Трудно предположить, что в семье провинциального польского учителя превосходно знали английский язык. Вот и познакомишься с ней и разберешься. Ты ведь, помнится, говорил, что последние годы занимался английским?

— Занимался, — уныло ответил Миронов. — Читаю довольно свободно, а вот говорю неважно. Не разберусь… И как к этой самой Войцеховской подступиться?

— Я лично не вижу другого пути, как пойти на прямое знакомство. Думаю, что наилучший вариант действовать тебе в роли, например, инспектора народного образования.

Итак, план действий был намечен: Луганов должен был выехать в Алма-Ату, а Миронов на следующий день отправиться в школу знакомиться с Войцеховской.

Дело шло к вечеру, а надо было еще допросить Черняева. Времени оставалось в обрез, и Кирилл Петрович вместе с Андреем решили приступить к допросу тотчас, не откладывая. Когда Черняева, доставленного по распоряжению Скворецкого, ввели в кабинет, он так же, как и в прошлый раз, волоча ноги, медленно потащился к указанному ему стулу и молча сел, уронив руки на колени.