Святослав - Каргалов Вадим Викторович - Страница 27

Мертвые сраму не имут!"

И вот наступило 14 апреля, последний день обороны Преслава.

Снова заработали орудия паракимомена Василия. Стратиоты полезли на оголившиеся стены. И таким великим представился самим византийцам подвиг воина, первым поднявшегося на стену, что исторические сочинения сохранили его имя: Феодосий Месоникт, родом из восточных провинций империи. Авторы византийских исторических сочинений почему-то умалчивали, что схватка была выиграна не доблестью воинов императора Цимисхия, а метательными орудиями.

Каменные глыбы сломили живую человеческую плоть.

Стратиоты колоннами врывались в улицы, сметая немногочисленные заслоны руссов и болгар. За пехотой в конном строю спешили катафракты.

Воинов не нужно было больше подгонять, каждый спешил, ибо давно известно — львиная доля добычи достается тому, кто ворвется в дом первым.

Но сражение за Преслав еще не было окончено. Воевода Сфенкел с уцелевшими дружинниками укрылся в царском дворце, обнесенном невысокой, но достаточно прочной каменной стеной; во двор дворца вели единственные узкие ворота. Полторы сотни стратиотов дерзко ворвались туда, но были мгновенно перебиты руссами. Та же участь постигла и катафрактов, осмелившихся въехать в ворота в конном строю.

Византийские воины растерянно толпились на площади, залитой щедрым южным солнцем, а в полумраке воротного проема угрожающе шевелились длинные копья руссов.

Приехал со своими «бессмертными» император Цимисхий. Опытный полководец, он мгновенно оценил губительность боя в тесных лабиринтах дворца и приказал выкурить руссов огнем. В окна дворца полетели пылающие факелы, сосуды с греческим огнем, комки смрадно дымившегося войлока.

Вскоре пламя охватило дворцовые постройки. Стратиоты выровняли ряды и подняли копья, чтобы во всеоружии встретить спасающихся от огня руссов…

И они вышли на площадь, чтобы принять последний бой — руссы и болгары, последние защитники Преслава. Воевода Сфенкел с горсткой дружинников совершил невозможное: он прорвался через железное кольцо стратиотов и ушел из города. Византийцы преследовали его, но не сумели настигнуть. Сады и виноградники, которыми изобиловали окрестности болгарской столицы, укрыли беглецов. Ночью Сфенкел выбрался на доростольскую дорогу, еще не перекрытую византийскими заставами.

Глава 9

Облицованные мрамором стены были нарядны и холодны. Многоцветный мозаичный пол дышал леденящей стужей. Ветер с Дуная, проникая сквозь широкие, забранные причудливыми бронзовыми решетками окна, отдавал промозглой сыростью. С трудом верилось, что в этот самый час над Доростолом висит ослепительное южное солнце, что вокруг дворца цветут сады и горожане ходят в легких одеяниях. Сумраком, сыростью, зловещими тенями, тревожными шорохами, несмываемыми следами чужой непонятной жизни были переполнены покои древнего доростольского дворца, временного жилища князя Святослава.

Пересчитывая шагами скользкие каменные плиты, князь с грустью вспоминал о ласковом дереве киевских теремов. Камень будто клетка — давит, леденит, навевает недобрые мысли. Видно, права в чем-то была княгиня Ольга, предостерегая от расставания с отчиной. Душа человека требует домашнего тепла…

Вчера в этом мрачном и холодном зале перед Святославом сидел патриций Калокир, будто бы чудом вырвавшийся из осажденного Преслава. Святослав никак не мог уразуметь спокойствия и высокомерной уверенности грека.

Позорное бегство тот представлял если не как подвиг, то, уж во всяком случае, как великую услугу князю руссов!

Правда, известия, привезенные Калокиром, заслуживали внимания.

Патриций просидел два дня в тайном убежище неподалеку от Преслава, и верные люди успели рассказать ему все, что делалось в это время в захваченном греками городе.

Император Иоанн Цимисхий тщится предстать перед болгарами избавителем. Он разрешил болгарским пленным уйти кто куда пожелает и объявил, что вступает в их страну не для порабощения Болгарии, но лишь для войны с руссами, против которых единственно будет сражаться. Царю Борису император оставил регалии и царское одеяние, почтительно называл его на людях царем. Благодарный Борис по подсказке императора разослал грамоты своим подданным, чтобы они больше ни в чем не помогали князю Святославу.

Растерянные боляре мечутся, не зная, к кому примкнуть. Они еще не повернули оружие против бывших союзников, но и помощи от них ожидать нельзя…

Князь Святослав мог бы добавить, что не только болярские дружины покинули его. При первых же известиях о вторжении в Болгарию большого византийского войска ушли за Дунай печенеги. Святослав остался один на один с Цимисхием. Однако, даже зная много больше, чем патриций, князь Святослав не считал, подобно ему, войну проигранной. Кроме начала, война имеет еще и конец. Именно конец войны венчает лаврами победителя!

Поэтому Святослав равнодушно выслушивал советы патриция Калокира: временно отступить, заключить союз с германским императором Оттоном, который постоянно враждовал с Византией, снова нанять печенегов и, дождавшись из Руси нового войска, вернуться в Болгарию. Главная забота патриция — о собственной безопасности. Пусть спасается. Святослав его не будет удерживать. Бесполезен теперь Калокир. Пришло время мечей, а не хитроумных интриг, в которых лукавый грек чувствовал себя как рыба в воде.

Пусть Калокир отправляется к императору Оттону. За прошлые услуги Святослав даже поможет ему покинуть пылающую войной Болгарию.

Так и сказал Калокиру, пообещав лошадей и воинов для охраны.

Обрадованный патриций долго кланялся и благодарил. Едва за греком закрылась дверь, Святослав начисто вычеркнул его из памяти…

17 апреля император Цимисхий двинулся из Преслава к Доростолу, снова поручив заботы об обозе и осадных орудиях паракимомену Василию.

Города между Гимейскими горами и Дунаем были уже покинуты русскими гарнизонами. Без боя сдались Плиска, Диная и другие крепости. В них император Цимисхий оставил небольшие отряды стратиотов, а с остальным войском продолжал стремительный бег к Дунаю. Там должен был решиться исход войны.

Рано утром 23 апреля конные разъезды императора Цимисхия приблизились к Доростолу, где, как уже знали византийцы, стоял с войском князь Святослав.

Первая схватка закончилась трагически для византийцев. На малоазиатских всадников Феодора Мисфианина, опередивших полки катафрактов и пехотные колонны, напали из засады руссы. Может быть, при других обстоятельствах руссы и пропустили бы всадников, потому что в обязанности сторожевой заставы входило лишь оповещение о приближении неприятеля, но заставой командовал княжеский дружинник, вырвавшийся вместе с воеводой Сфенкелом из горящего Преслава. Ненависть к византийцам, безжалостно переколовшим копьями его товарищей на дворцовой площади, оказалась сильнее благоразумия. Послав гонцов к князю Святославу, он с остальными воинами напал на греков. Руссы вышибали их из седел длинными копьями, рубили мечами, добивали поверженных широкими охотничьими ножами. Почти никто из всадников Феодора Мисфианина не спасся. Зато и руссы, ослепленные яростью, были окружены подоспевшими катафрактами и перебиты.

Император Цимисхий долго стоял на поляне, усеянной телами греков и руссов. Он видел, как мрачнели лица проезжавших мимо катафрактов, как они придерживали коней и приглядывались к убитым воинам, будто пересчитывая их. Греков полегло больше — и не только застигнутых врасплох всадников Феодора Мисфианина, но и катафрактов, сражавшихся потом с окруженными руссами. Это наводило на грустные размышления. Война будет очень тяжелой…

Цимисхий подумал, что если бы князь Святослав согласился уйти за Дунай со своими страшными копьеносцами и не менее страшными всадниками в кольчугах, способными на равных сражаться с многоопытными катафрактами, то он бы сам предложил руссам мир, чтобы не испытывать больше военное счастье. Но, судя по первой сшибке, Святослав решил защищаться.