Хлеб и снег - Иванов Сергей Анатольевич - Страница 17

— Ну, помчались!

Опять трактор шёл так же ровно, легко, будто не было за ним железной гребёнки, которую не то что человеку, а и лошади-то едва ли с места стронуть! Кирюша крепко держал в руках огромную тракторную баранку — руль, смотрел вперёд, немного насупив брови, и улыбался. Наверное, ему нравилось быть трактористом. Тане тоже захотелось. Она попросила:

— Дай мне!

— Погоди ты! — сказал Кирюша и уже мягче добавил: — Потом.

«Подумаешь! — решила Таня. — Ну и води свой трактор сам!» Она отвернулась от Кирюши, стала смотреть в заднее окошечко — на борону. Та послушно ползла за трактором и немного вихлялась из стороны в сторону, как тряпка, когда моют пол. За бороной оставалась чёрная река взрыхлённой земли. А слева и справа от неё лежали колдобистые берега. У конца поля Кирюша осторожно развернул трактор. Борона глубоко оцарапала дорогу, но тут же поднялась, как будто живой хвост, и висела в воздухе до тех пор, пока трактор снова не съехал на поле. Теперь чёрная река стала вдвое шире, и от неё шёл чуть заметный реденький пар — припекало!

Они проехали ещё и ещё раз. Кирюша вдруг спросил:

— Ну, будешь?

Таня кивнула изо всей силы, и тогда Кирюша остановил трактор, Таня села за руль, а Кирюша на её место и одну руку тоже положил на баранку. Таня хотела сказать: «Не надо, я сама!», но руль был такой большой и неподатливый, что она промолчала. Они ещё только начали борозду, и до конца поля было очень далеко.

Трактор пошёл, и сейчас же огромная чёрная баранка ожила. Она тянула Танины руки то в одну сторону, то в другую — крутилась сама собой. Таня не знала, что делать.

— Вон видишь на том конце берёзу? — спросил Кирюша. — Целься прямо на неё!

Таня изо всей силы потянула руль вправо, чтобы труба посредине мотора как раз закрыла далёкую берёзу. Тут ещё Кирюша немного помог. И трактор послушался! Но держать берёзу за трубой было очень трудно. Она всё время высовывалась, большей частью почему-то слева. И Тане приходилось крутить тяжёлый руль, крепко его держать. Даже пальцы занемели. Но всё-таки было очень хорошо!.. А берёза приближалась и росла прямо на глазах! Теперь уже труба не могла спрятать её всю. У неё был широкий, толстый ствол. И Таня целилась в середину, где торчал обломанный сук.

Вдруг трактор остановился. Это его Кирюша остановил. Он сказал:

— Всё, брат, приехали! А то мы так, пожалуй, берёзу протараним.

Таня выглянула из-за трубы. Берёза стояла в каких-нибудь трёх шагах от фырчащего трактора. Вот это да!

— Хочешь немного отдохнуть? — спросил Кирюша.

— Ага…

— Ну тогда вылезай, разомнись малость.

Таня вылезла:

— А ты?

— Что я? На меня не смотри! Я взрослый.

Таня улыбнулась. Знала она, какой Кирюша взрослый: не взрослый, а просто он был сильнее…

Трактор ушёл в обратный путь. А Таня села на сухой холмик под ту самую берёзу и стала смотреть на свою полосу. С одной стороны она сливалась с дымящейся чернотой разборонённой раньше земли. С другой её прятал от глаз Кирюша, который проводил сейчас новую чёрную полосу. Танина земля ничем не отличалась от других чёрных земель, терялась среди них. Сначала Тане стало обидно. Но потом она даже обрадовалась: раз её полоса ничем не отличается от Кирюшиных, значит, она тоже хорошо боронила — как Кирюша. А ведь Кирюша знаменитый тракторист.

Свою полосу Таня всё равно никогда не потеряет. Эта вот крепкая старая берёза и холмик под ней всегда напомнят и укажут то самое место. Летом Таня придёт смотреть, как на её поле вырастет пшеница. А потом, осенью, она попросит Кирюшу и сама соберёт со своей полосы урожай.

«Всё-таки хорошо здесь, — подумала Таня, — а в городе разве с чего-нибудь соберёшь свой собственный урожай?»

Таня ещё посидела немного под берёзой, потом поездила с Кирюшей, потом снова посидела, потом снова стала ездить. Но теперь ей было уже совсем не так интересно… Вообще-то всё равно интересно. Но только с каждой новой полосой есть хотелось всё сильней и сильней. Наконец Таня решилась спросить:

— А когда обедать пойдём?

— Скоро, — ответил Кирюша, — через часик.

Ого! «Скоро!..» Таня вспомнила, какой у них в сенях лежит огромный и тяжёлый брусок сала. Теперь она очень жалела, что не взяла ни кусочка. Ну пусть не сала, а хоть бы хлебушка. Хоть бы утром ей молока выпить из большой кружки, а не из средней. Или съесть не три печеньица, а хоть бы четыре! Но всё выходило как нарочно!..

Вдруг Кирюша сказал:

— Смотри, кто идёт!

По дороге шла бабушка. Тане стало не по себе: ведь она убежала без спроса. Кирюша остановил трактор и крикнул:

— Здравствуйте, Николаевна!

— Бог помочь, труженики! — отозвалась бабушка.

Она, как видно, не сердилась. И тогда Таня, осмелев, тоже высунулась из кабинки и крикнула:

— Бабушка! Я сама целую полосу пропахала!

— Ишь ты, коза! — улыбнулась бабушка. — Ты прежде скажи, кто тебе позволил от бабки бегать!

Кирюша с Таней доканчивали полосу, а бабушка в это время вынимала что-то из сумки, которую принесла с собой.

— Да, никак, нас обедом кормить будут! — воскликнул Кирюша, и трактор сам собою побежал быстрей…

Они уселись на сухой лохматой траве, бабушка расстелила белую тряпочку, положила на неё чёрный хлеб, нарезанный толстыми ломтями, вынула из своей кошёлки два котелка — один со щами, другой с картошкой. Котелки были тёпленькие, и когда бабушка разливала щи по мискам, над ними плавал огромный вкусный запах.

— Ну как вы здесь? — спросила бабушка. — Как землица?

Тане с Кирюшей некогда было говорить, они уминали обед за обе щеки. Но Кирюша всё-таки мотнул головой в сторону поля: вон, мол, глядите — там всё написано!

— А моя как? — опять спросила бабушка.

И снова Кирюше некогда было словами отвечать. Он только поднял вверх большой палец — значит, молодец!..

— Ну ешьте, ешьте! — улыбнулась бабушка. — Ешьте, пахари!

Таня очень быстро выхлебала огромную миску щей, одолела полмиски картошки с мясом и стала помедленней, поленивей двигать ложкой. А про хлеб она теперь совсем забыла. Кирюша, как видно, тоже немного подзаправился. Он уже спокойно и серьёзно мог отвечать на бабушкины вопросы: что, да как, да когда — самый обычный разговор. А Таня в это время думала о том, как сегодня вечером приедет из города дед, узнает обо всём — удиви-и-ится!.. Но потом, конечно, спохватится, начнёт, по своему обычаю, выискивать всякие ехидные словечки, а на самом деле будет рад не меньше Таниного. Под конец он скажет: «Ну давай отцу-матери письмо писать!» Они так всегда делают: Таня говорит, а дед пишет. Но часто Тане бывает нечего им сказать. Вот она, как дед выражается, и толчёт воду в ступе: «У меня всё в порядке» да «Я живу хорошо». А теперь-то у неё есть и трактор, и поле, и борозда, и обед. Пусть они там немного порадуются на своём Северном полюсе…

Бабушка спросила:

— Картошечки ещё кому подложить?

Таня сказала:

— Не-а…

А Кирюша воскликнул:

— Обязательно!