Тринадцатый год жизни - Иванов Сергей Анатольевич - Страница 20

Стелла так и эдак перекатывала в голове ответ, всё получалось тяжеловесно. Тоже, кстати, признак не большого ума: если человек полчаса соображает, как бы ему сострить.

И тут она увидела Гору. Они действительно пилили с дядей Веней — не очень толстое берёзовое брёвнышко. Звук из-под пилы вылетал весёлый и повизгивающий. Дядя Веня первый заметил Стеллу, улыбнулся. Но продолжал пилить, а пила продолжала взвизгивать.

Гора стоял спиной, сутуло склонившись над козлами. Наконец, через несколько «взвизгов», он оглянулся. На лице его была задумчивость, усталость. Но вот в секунду, в полсекунды проступило столь дорогое и знакомое ей радостное выражение… И она сделала неуверенные, как по льду, два шага навстречу Горе.

— Стрел-ка!

И сразу с таким огромным облегчением Стелла почувствовала себя маленькой, почувствовала себя дочкой. А вовсе не с тем отцом!

Конец и начало

После пяти минут всякой вежливости они пошли домой. Молчали — сперва, чтобы отойти, чтобы «чужие люди» не слышали, но потом — просто никак не могли выговорить первое слово. Не глядя, большою своей рукой, обученной за привычные много лет, он нашёл её плечо.

И всё же никак не начинался разговор!

— Лёнька этот… — наконец сказала она неуверенно.

— Что?

— Ну, дяди Бенин сын…

И принялась молотить со всей возможной искренностью, перемывать Лёне Нилегину косточки. Называется: «непосредственный ребёнок делится с родителями своими яркими и наивными впечатлениями»…

И вдруг Гора успокоенно улыбнулся:

— Стало быть, у вас всё в порядке дома?

— Почему?

— Ну раз ты спокойно можешь нести эту околесицу…

И снова нависло…

— Живём нормально, — сказала Стелла.

Далее она обрела вдруг несколько даже холодноватое спокойствие и принялась рассказывать про их житьё, словно бы разглядывая его со стороны.

Такие минуты в жизни не проходят даром… Может, это зрело в ней, такое умение в трудном разговоре быть точной и спокойной — объективной, как говорят взрослые. А может, родилось в один момент, как взрыв мины, на которую наступила неосторожная нога. Но это уж не пропадёт. И через много лет кто-то скажет: «Вот учитесь у Стеллы Георгиевны. Её принципиальности, трезвой оценке»… Но это ещё нескоро будет. Когда-нибудь только в третьем тысячелетии…

А пока они шли по тихой этой дороге, и Гора слушал, опустив голову, внимательно. Распахнул калитку, пропустил Стеллу вперёд как взрослую.

Заметил, что она не пошла в дом, положил ей ладонь на голову — такой всё-таки высокий и старший рядом с ней:

— Ты?.. — и остановился. — Из-за того, что твоя комната?..

— Она мне не нужна! — быстро сказала Стелла.

И пауза… Гора ей ничем не возразил. Стелла говорит: «Я тебе возвращаю эту комнату», а он в ответ не закричал: «Что ты! Живи сколько хочешь!» Он стоит и молчит. Это значило… Это значило — он не собирается мириться с Ниной и понимает, что в следующие лета здесь Стеллы не будет.

Всё-таки, ещё надеясь на что-то, она спросила:

— Что же мне передать Нине?

— Ну… А ты что, разве уже собираешься уходить? Чайку погоняем…

Такими словами обычно удерживают гостей. Он и сам это почувствовал.

— Что-то мы с тобой попали не в тот тон! А передать… — сделал широкий жест рукой. — Передай вот это всё. Не пью, курю, работаю. Впрочем, сие сугубо моё личное дело… извини! Да и разве она просила что-либо узнать?

— Ничего-либо узнавать она не просила! — сердито сказала Стелла, передразнивая его суховатое словечко. — А вот лично я могу всё-таки узнать, почему это у вас произошло?

— Видишь ли, Стрелка, ты…

— Я уже сто раз знаю, что я «недостаточно взросла». Но даже если я вообще грудная, это меня касается. И Ваньки тоже. А не только вас!

— Поверь, я это знаю.

— Хм… Не заметно!

— А уж ты… так заговорила, словно это касается исключительно вас, а мы с Ниной вообще пешки в этой игре…

— Игре!

— Ну, не придирайся к слову.

Затем несколько секунд они молчали, как бы давая себе отдых после этого боя. Стелла чувствовала себя не то обиженной, не то обманутой какой-то…

— У нас на работе была одна женщина… — начал Гора. И по тону Стелла сразу поняла, что он пустился в любимые свои исторические примеры. Обычно это её смешило и… злило. А сейчас — так она давно его не слушала… Пусть уж говорит, как хочется!

Но и Гора вдруг заметил свою манеру разговаривать длинно:

— В общем, ей оставалось до пенсии полгода. А она взяла и уволилась. Без почестей, без подарков, без почётной грамоты даже. И эти полгода просто жила на шее у сына. Оказывается, она всю жизнь терпеть не могла чертёжную работу! — Гора достал папиросу, закурил. И Стелла невольно подумала, какую горечь он сейчас берёт в рот. — У нас с Ниной, конечно, до этого не дошло, до такого отчаяния. А всё же: то были два магнита, а тут стали два… — он оглянулся, будто в поисках нужного предмета, а вернее, слова, — два простых железных бруска!

На крыльце лежала пара больших гвоздей. Гора взял их, как-то особо старательно притронул один к другому, словно надеялся примагнитить. Гвозди, само собой, лежали тусклые, равнодушные друг к другу.

Горло сжалось, словно она сейчас должна была зареветь. Может, другой бы на её месте сказал: «Что? И это всё?» Но Стелла поняла, глядя на равнодушные гвозди: «Да, и это всё».

Гора, у которого внутри тоже, конечно, боролись какие-то голоса, сказал, как бы отвечая на её незаданный вопрос:

— Я и сам отлично понимаю, кругом множество примеров. Но… зачем же равняться на плохое? — Он уже не ей будто говорил, а кому-то… Нине, что ли? — Детям?.. Нет! От этого лучше не будет, от такого мирного сосуществования. Сказывают, худой мир лучше доброй войны. Да, видно, не всегда!

Наверное, он правильно говорил. Но было обидно, что он рассуждает об этом как-то отдалённо, словно про какой-нибудь звёздный взрыв (уж они нарассуждались про звёзды в своё время!): вроде бы и «ух ты, какой ужас», а вроде и красивое небесное явление… И тогда она спросила, чтобы вернуть его на землю:

— А кто всё-таки первый это затеял?

Он, однако, не спешил возвращаться:

— Никто… Оба. — Он был задумчив и как бы сам для себя решал этот вопрос. — Знаешь ли ты, как рухнул Древний Рим? В одночасье. Варвары подступили, и всё рухнуло…

— Ты просто давно не учил историю, — сказала она, глядя в землю. — Рим «рухался» целых двести лет!

Сказала, чтобы только не соглашаться, сама точно не зная. Но, кажется, сказала верно. Гора ей не возражал.

— Это на даче было? — спросила она.

— Да, в июле.

Стелла опять вспомнила тот случай, когда они стояли у слухового окна, а там то ли ещё продолжался закат, то ли уже поднимался рассвет. Она вспомнила Горино лицо. Вот о чём он думал, значит: о том, как от них уйти!

— Мы, в общем-то, решили остаться друзьями, — как бы успокаивая, сказал Гора.

…И ясно, о чём Нина думала, когда целыми вечерами простаивала над своей плитой!

А ведь Стелле казалось, что всё так чудесно, что это, может, самое лучшее лето в её жизни! Было до ужаса обидно, зачем только она сюда приехала. Взяла с перил те два гвоздя, с которыми Гора делал «эксперимент»:

— Можно мне на память?

Гора растерянно промолчал.

— Только здесь третьего не хватает… Нас ведь трое всё-таки.

В том смысле, что Ванька пока маленький… Хотя и он уже не маленький!

— Стрелка. Милая моя Стрелка, мы ещё о многом с тобой поговорим. Но позже, когда ты успокоишься, разберёшься… Поговорим?

— Вряд ли…

Она шла на станцию, — быть может, последний раз в жизни по этому посёлку. Хорошо, что догадалась запереть портфель в камере хранения. Шла налегке. Только ярко-синяя её куртка шурша волочилась сзади — чуть не по траве, чуть не по глиняной дороге.

В поезде опять было пусто: какой же дурак уедет из загорода в такую рань, в такую погоду. Мелькало, мелькало мимо окна — всё красное и золотое, всё в чудесной дымке, то ли утренней, то ли уже вечерней, как бывает только осенью, под таким солнцем, прощальным, чуть тяжеловесным, настоящим солнцем второй половины сентября. И какое бы плохое настроение у вас ни было, оно исправится, хотя б на немножко. Хотя бы душа перестанет всхлипывать, а просто будет смотреть вместе с вами в окно и думать: «Эх! Вот так бы ехать, ехать и никуда бы не приезжать всю жизнь!»